Хранитель истории
Шрифт:
Я угадала с ювелирной точностью. Фрейлина, едва кивнув мне, объявила, что меня хочет видеть Её Величество, и повела за собой. Ещё одна унизительная проходка сквозь толпу, потом сквозь ещё одну комнату за залой, чтобы скользнуть в неприметную боковую дверь и оказаться… Я бы назвала эту комнату будуаром. Небольшая, тайная комнатка прямо за бальным залом, по типу той, что делали за тронным залом, чтобы императорская семья могла совершить последние приготовления перед выходом.
Мария Фёдоровна восседала в кресле в окружении трёх фрейлин, к которым присоединилась моя провожатая. На императрице было обычное чёрное платье, до конца жизни она будет носить траур по столь
Я, шурша всеми лентами на рукавах и подоле, сделала церемониальный книксен и выпрямилась перед императрицей. На подбородке у неё остался крем от пирожного.
– Нравится ли Вам праздник, мадемуазель? – Деланно поинтересовалась у меня эта женщина. Удивительно, она сидела, была гораздо ниже меня, но смотрела на меня всё равно так, будто я была на уровне её туфель.
– Очень мило. – Сдержанно ответила я, не совсем понимая, что именно от меня хочет императрица, не в состоянии оторвать взгляд от капельки крема на подбородке. Она недовольно поджала губы, подбородок с капелькой крема дёрнулся.
– С кем же Вы пришли, так ловко спрятавшись под маской? – Мария Фёдоровна чуть наклонила голову, подслеповато щурясь. Я молчала, конечно, не собираясь выдавать Голицына.
Почему-то мне на ум пришла одна байка, которую рассказывают о Софии Доротее Вюртембергской, которая после принятия православия стала Марией Фёдоровной. В ту злополучную ночь, когда заговор против её мужа, императора Павла, достиг своего логичного завершения – убийства, встал закономерный вопрос о престолонаследии. Придворные разбились на два лагеря: тех, кто желал, чтобы к власти пришла теперь уже вдовствующая императрица, и тех, кто возлагал надежды на Александра Павловича. На самом деле, выбор был достаточно очевидным, но молодой Александр, узнав, что отца на самом деле убили, расчувствовался и упал в обморок. Произошла короткая заминка, солдаты, собиравшиеся под стенами Михайловского замка, ждали присяги. Мария Фёдоровна ходила по тёмным коридорам в одном шлафроке и говорила по-немецки: «Я хочу царствовать».
Всю свою жизнь она не давала своим сыновьям, даже когда те становились хозяевами земли русской, спуска, и частенько старалась навязать собственное мнение.
– Не помню, чтобы среди Оболенских был хоть кто-нибудь столь же невоспитанный и наглый. – Продолжала императрица, не дождавшись от меня ответа. – Полагаете, Ваш отец гордился бы Вами?
Я дёрнулась, как от удара. Мария Фёдоровна, сама того не подозревая, попала ровно в цель. Увлёкшись своими приключениями, словно ребёнок, который впервые в жизни оказался в относительной свободе от родительского взора, я, к своему стыду, редко вспомнила про отца. Боялась думать о том, что ждёт меня по возвращении домой. Лишь пару лет назад мы с ним наладили отношения до таких, какие бы обычные люди называли «тёплыми». И мысль о том, что я, влезая на Олимп власти, исключительно ради собственного спасения, стану огромным разочарованием для него, ранила меня не хуже ножа.
– Я понимаю, что Вы, словно мотылёк, летящий на свет, хотите вкусить славы и благ, что дарует августейший двор. Сначала ловко забрались в дом к Толстому, теперь отчаянно пытаетесь понравиться Александру… – Продолжала императрица.
– Я не… – Попыталась возразить я. Вот уж мысль глупее некуда. Моя бы воля, я держалась бы от
– Молчите. – Оборвала меня Мария Фёдоровна.
– Я вижу таких, как Вы насквозь. Скудоумные пигалицы, которые считают, что моему сыну нужны внебрачные дети…
Дверь позади меня со стуком распахнулась, полная желчи речь императрицы была прервана самым грубым образом. В будуар, стряхивая с плеча попытавшегося его остановить камердинера, вошёл граф, стягивая с себя маску.
– Пустите. – Кивнула императрица. На лице её возникла улыбка, под стать речи – ядовитая.
– Ваше Величество. – Граф прошёл вперёд, загораживая меня плечом от Марии Фёдоровны, поклонился.
– О, так это вы защитник сирых и убогих? – Я, внутренне усмехаясь, подумала, что странно слышать это от женщины, которая вошла в историю, как основательница целого ряда заведений по стране для сирых и убогих – больных, сирот, нищих. – Голицын, не ожидала, что Вы рискнёте взять во дворец любовницу.
– Ваше Величество, Вера Павловна честная девушка. И живёт в моём доме… – Это было ошибкой.
– О, она ещё и живёт у Вас? – Капелька крема дрогнула. – Не удивительно, что Авдотья…
– Прошу прощения, Ваше Величество. – Граф сильно повысил голос, не позволяя женщине договорить. – Нам уже пора идти.
– То, что Вы друг моего сына, Сергей Александрович, ещё не позволяет Вам себя так вести! – Взвилась Мария Фёдоровна, почти вставая со своего места.
– Прошу нас извинить. – Ещё раз поклонился Голицын, до боли схватил меня за руку и потащил прочь. Я даже не успела как положено попрощаться с императрицей.
– Сергей Александрович. – Попыталась воззвать я, пока граф, словно ледокол пёр сквозь толпу к выходу.
– Всё потом. – Отрезал Голицын. Нас сопровождали любопытные взгляды, и я не посмела спорить.
Лишь оказавшись на свежем воздухе, Сергей Александрович позволил мне перевести дух и, наконец, отпустил мою руку. Готова поспорить, там останутся синяки.
– Сергей… - На меня уставились тёмные, змеиные глаза.
– …Александрович, спасибо.
Вместо ответа, мне была протянута моя драконья маска. Она оказалась почти цела, лишь недоставало левого рога. Я прижала сокровище к себе.
– Больше не теряйте. – Сдержанно произнёс граф и подал мне руку, подсаживая в карету.
Внутри я постаралась забраться в самый дальний угол мягкого сидения. Произошедшее теснилось у меня в голове образами и мыслями, похожими на клубок, с которым поиграл котёнок. Причём я в этом беспорядке была котёнком, который запутался в нитках и теперь не в состоянии вылезти сам.
Неужели Толстой и вправду собрался в кругосветку из-за меня? Какими бы оптимистичными прогнозами ни были прогнозы, но это опасное путешествие. Шансы выжить примерно пятьдесят на пятьдесят. С другой стороны, с задиристостью поручика он запросто может схлопотать пулю и на суше. Да ко всему прочему за то, что Фёдор Алексеевич сбежал из-под домашнего ареста, сейчас снова схлопочет наказание. И чего ему не сиделось?
«А чего тебе не сиделось?» – Тут же спросила я себя. Перед глазами вновь встал образ суровой императрицы, нелепой в своём желании быть главной, вопреки действительному положению дел. Насколько я знаю, хотя оба сына-императора почитали мать, едва ли беспрекословно её слушались. Да и чёрт с ней, с моей репутацией. В конце концов, это ничего не значит. Что гораздо хуже – я своим пребыванием рядом с Голицыном изрядно порчу жизнь ему. Я уеду, а граф останется в обществе тех, для кого репутация гораздо важнее любых личных качеств.