Хранитель истории
Шрифт:
Я с трепетом коснулась теплой и гладкой поверхности, чувствуя, как инструмент отзывается легкой вибрацией согретого дерева. По всей видимости, здесь устраивались музыкальные вечера. Слуги расставляли стулья перед окном в круг, если гостей было мало, или в ряд, если много. А, может быть, даже вместе с небольшими столиками с закусками, если это был тихий, семейный вечер. Постепенно солнце закатывалось за шпиль Петропавловской крепости, а за инструмент садился… Пётр Александрович? Я представила, как длинные пальцы генерала пробегаются по жестким клавишам, как до зрителей долетают божественные звуки Моцарта. Солнце, тепло дерева,
В голове моей явственно прозвучал шум аплодисментов, восторженные восклицания, поздравления, комплименты… Пока не поняла, что шум вполне реален. Только вот это не аплодисменты и даже не восторженные вздохи, а топот нескольких ног, мчащихся через всю анфиладу комнат прямо сюда.
Глава 5
В музыкальную комнату вихрем влетели две детские фигурки. Сначала нечто в светлом платье, тормозящее на каблуках по начищенному паркету, за ней на голову ниже светловолосый мальчишка в миниатюрном кафтане и штанишках, как будто они были сняты со взрослого и уменьшены до детских размеров.
– Ты снова, Диди! – Мальчишка остановился у самых дверей, обиженно топнув ногой. – Опять! Ой… – И тут он заметил меня. Немедля приосанился и быстро поклонился.
– Добрый вечер. – Первой поздоровалась девочка, глядя на меня растерянно и при этом с подозрением. Что вовсе не вязалось с её растрёпанной причёской, и лихим румянцем.
– Добрый вечер. – Улыбнулась я, глядя на эту парочку. Девочке на вид было лет семь-восемь, а мальчику лет пять. Тот проворно подошел к сестре, та одним движением поправила ему сбившийся кафтан.
– Меня зовут Евдокия. – Степенно представилась маленькая хулиганка. – А это Алексей. А вы…
– А вы фея? – Прервал её мальчик.
Я рассмеялась. Да наверное, в лёгких, белоснежных одеждах, под лучами солнца, да ещё и с толком несобранными волосами, я выглядела по мнению взрослого неприлично. Для детского взгляда – волшебно.
– Вроде того. Сказочница.
Евдокия была весьма похожа на мать. Тёмные волосы с завитыми кудряшками, тёмные глаза и тёмные, сведённые к переносице брови, столь же худощава и долговяза. Маленькая Евдокия Петровна хмурилась, соображая, вру я или нет. А вот Алексей не был похож ни на Толстого, ни на его жену, хотя знакомые черты прослеживались. Мальчик находился в том нежном возрасте, когда дети перестают быть просто милыми ангелочками и вот-вот начнут походить на копии своих родителей. И пока Евдокия колебалась, заслуживая ли я доверия, её брат для себя уже всё решил.
– Вы расскажите нам сказку? Интересную? – Воодушевился мальчишка.
– А вам разве можно играть в догонялки? – Прищурившись, поинтересовалась я, с трудом пряча улыбку.
– Нет, – Погрустнел Алексей.
– Но вы же никому не скажете? – По-взрослому серьезно уточнила Евдокия.
– Конечно. Но сказки я не рассказываю… – Я подождала, пока на детских лицах отразится лёгкая печаль, затем продолжила. – Но могу вам её сыграть. А вы после этого расскажете, о чем была сказка, договорились?
Честно говоря, я не думала, что моя уловка удастся, но в детских глазах вспыхнул интерес. Они бойко закивали, а я пошла к инструменту.
К сожалению, клавесин – не совсем то же самое, что фортепьяно или даже рояль. Отец обоих этих инструментов выглядел несколько иначе, звучал иначе и был чем-то средним – уже не орган, ещё не пианино. А уж то, что я хотела сыграть для брата с сестрой и вовсе было большой авантюрой, так как лучше всего Эдвард Григ звучит в исполнении оркестра,
Я с наслаждением провела пальцами по теплым клавишам инструмента, глубоко вздохнула… и музыка полилась из-под пальцев. Задеревеневших, отвыкших от таких упражнений, но с каждой секундой чувствующих себя всё легче и легче. Клавесин был гораздо «жестче» фортепьяно и по ощущениям, и по звучанию, но я старалась. Чтобы в высоких нотах мои маленькие зрители услышали звонкий колокольчик, чтобы перед глазами у них, как наяву встала прекрасная дева, которая плясала. Вот, беглая поступь шагов, вот прыжок! И она летит, за ней развеваются её шёлковые одеяния. Ещё шаг, поворот, вальяжное движение, напоминающее о танцах жарких, восточных стран. Вот немножко из вальса и новая поступь лёгких шагов…
«Танец Анитры» будет написан лишь в далёком 1875 году, в рамках сюиты «Пер Гюнт» к повести Генрика Ибсена, которая будет написана в 1867 году. «Танец Анитры», «Утро» и «В пещере горного короля» станут классикой, которую будут проходить на первом году учёбы в музыкальной школе, и обязательными в любой выступлении симфонического оркестра.
Ну а пока моя, немного неловкая, немного топорная Анитра танцевала в моём воображении, то и дело вскидывая свою легкую накидку, уводя в магию танца, упиваясь своим успехом на тревожной кульминации, чтобы снова закрутиться вихрем колокольчика. Вверх, вверх, вверх, шажочек -два и я обрываю музыку.
Здесь должен был быть ещё буквально один аккорд, но он мне никогда не был по душе. Казалось, что «Танец» должен закончиться заключительным перезвоном колокольчика и оборваться недосказанностью. Не люблю истории с однозначным концом...
– Сказочница! – Всплеснула руками Мария Алексеевна. – Вы слыхали, Пётр Александрович?!
Конечно, я не видела, всплеснула она ими или нет, так как неприлично подслушивала у двери, но отчего-то эта картина мне представилась так ярко: как хозяйка дома взмахивает своими длинными, худыми руками в рукавах от домашнего платья в нелепый зелёненький цветочек, что сдержаться от смешка не удалось.
– Слыхал. – Голос хозяина звучал устало. – Не могу взять в толк, душа моя, от чего Вы осерчали…
Если Толстой намеревался таким образом успокоить жену, то это был заранее проигрышный вариант. Голос женщины буквально зазвенел от ярости.
– Я?! Осерчала?! Может это Вы, Пётр Александрович, утратили всякий стыд? Привели к нам в дом непонятно кого. Может она… она… – Донёсся всхлип.
Нынче утром меня пригласили позавтракать вместе с четой Толстых. За столом царила необычайная атмосфера. Мария Алексеевна метала в меня молнии взглядом, генерал делал вид, что ничего не замечает. На все вопросы я отвечала коротко и скромно, стремясь как можно меньше нервировать хозяйку дома. Но всё изменилось, когда на пороге возникли дети. Они едва не запищали от радости, увидев меня, и стали наперебой родителям рассказывать про наши вчерашние приключения. Конечно, никто из нас троих не проболтался о том, что Евдокия и Алексей играли в салки в музыкальной комнате. Когда мать строго спросила, что же дети делали там в столь позднее время, я без запинки ответила вместо замешкавшейся Евдокии, что прогуливались перед сном. Версия так себе, но лучше, чем догонялки. Мария Алексеевна после этого стала до чрезвычайности нервной. Роняла вилку, ёрзала на своём стуле с тремя подушечками, разве что глаз у неё не подёргивался. Когда гувернантка увела брата с сестрой, я тоже поспешила ретироваться к величайшему облегчению генеральши. Правда вот, недалеко: притаилась сразу за дверью столовой.