Хранитель Реки
Шрифт:
– Ладно, Игорь, езжай пока к дому Береславского, попробуй аккуратно выяснить, куда он делся. А насчет Оглоблина я подумаю и потом перезвоню, – сказал он подручному.
Тот с облегчением покинул офис шефа.
Что-то все неприятно складывается.
В первый раз за последние три года Жорж засомневался в том, что его новый бизнес совсем уж безопасен. Теоретически так оно и есть. Огромное количество внезапно разбогатевших лохов вдруг пожелало окружить себя и своих новых жен дорогими предметами искусства. И большим количеством, между прочим. Квартиры-то – немалые, не говоря уж о загородных особняках, которые огромные. Вот и подсовывай им прекрасное, подбрасывай, подкидывай! А они все хавают, хавают, хавают…
Хороший расклад? Замечательный! И случайный мент не остановит, как с веселым порошком когда-то. А если и остановит, то уж точно не отличит какого-нибудь соцреалиста Пименова от очень похожего «Пименова», написанного Оглоблиным.
Нет, задумано все превосходно. А в случае серьезных проколов всегда есть Глеб Петрович. Не зря Жорж с Шипиловой отдают ему 30 процентов всего дохода. Это, конечно, немало. Но когда люди в форме вдруг решили проверить его, Жоржа, налоговые декларации, чтобы остановить это беспричинное любопытство, достаточно оказалось одного телефонного звонка.
Аналогично решилась ситуация с поднадзорностью недавно освобожденного Георгия Ивановича Велесова. Один звонок – и участковый из злобной ментовской твари внезапно, как по мановению волшебной палочки, разом превратился в доброго и участливого человека.
Да, Глеб Петрович – это сила. Что, собственно, и тревожит сейчас Жоржа в максимальной степени. Потому что палочка эта – о двух концах.
Пока Жорж втюхивал лохам всякие «мелочи» тысяч до десяти в американской валюте, все было ништяк. Серьезная экспертиза будет по порядку цены сопоставима – никто ее и не делал. Но уж больно много возни с мелочовкой. Вот отчего возникли идеи с «перелицовкой» западноевропейцев.
Однако когда бизнес-операция измеряется циферкой с шестью ноликами за ней – все в той же нероссийской валюте, – то риски тоже возрастают соответственно.
С «шишкиными» потрясающе повезло. Ван Эмден реально похож на Иван Иваныча. Даже в местах одних и тех же творили, в Германии. Да и комбинация красивая: сначала втюхивался подлинный холст, потом – в пять раз дешевле – перелицованные. И Агуреев вроде бы подходил идеально: морда деревенская, жлобские глазки-щелочки, денег немерено и никакого художественного образования у бывшего вояки – к делу Велесов подготовился основательно, все вынюхал.
Ан нет, таким хитрожопым оказался недообразованный рязанец!
Лучше бы уж с оксфордским выпускником дело иметь – тот, по крайней мере, как их и учат, тупо бы поверил экспертам с серьезными званиями. И уж точно не стал бы подключать еще одного дилетанта-рекламиста – такого же художественно необразованного, тоже мордастого. И хитрого, как двадцать змей сразу.
Нет, изначально не понравился рекламист Велесову. У него на людей нюх отменный. И пахнет от этого рекламного профессора большим подозрением к Георгию Ивановичу и предложенным им работам. А еще пахнет идиотским отвращением к взяткам, или, как любит говорить Велесов, добровольному разделению долей.
И, наконец, самая неприятная особенность этого профессора – куражистая упертость, сквозящая в каждом сверке его дорогих очочков. Этот уже и бесплатно бы все вынюхивал, за идею только, хотя (Велесов абсолютно уверен) хитрожопый рязанец немало заплатил Береславскому за его вредные качества.
Да, большая неприятность – этот чокнутый Ефим Аркадьевич.
У мадам Шипиловой на неприятности фантастический нюх: навела справки о состоянии дел и свалила в творческую командировку в Норвегию, изучать наследие своего любимого Мунка. Голову готов поставить Велесов, что старуха вполне могла потерпеть некоторое время и без этого ненормального экспрессиониста. Но предпочла смыться с поля боя. И, трезво рассуждая, правильно сделала. Денежек уже кусочек сорвала, ни в чем лично не замешана, только консультационная, можно сказать, деятельность. Пересидит в холодном краю нервный месяц – и либо еще за денежками вернется, либо сделает вид, что никогда не имела отношения к происходящему.
И все же самое неприятное – надо звонить Глебу Петровичу. Своими силами Жоржу, похоже, не обойтись.
Второй звонок такого рода за неделю.
Первый – насчет Румянцева.
Потому что крайне не хотелось Велесову, чтоб настырный Ефим Аркадьевич, даже чисто теоретически, имел возможность плотно побеседовать с потомком белоэмигрантов.
Глеб Петрович недовольно хмыкнул, выслушав просьбу, и обещал помочь.
Главное слово здесь – недовольно. Потому что таких людей никак нельзя делать недовольными тобой. А то ведь поможет уже относительно тебя самого.
Нейтрализация Румянцева, кстати, встала Велесову в тридцать тонн баксов. И не поторгуешься с опасным Глебом!
Итого, из первоначально полученной от Агуреева сотни тридцать плюс тридцать ушли Глебу Петровичу, сорок забрала Шипилова. В остатке у Георгия Ивановича – ноль, не считая затрат на приобретение и «перелицовку» Ван Эмдена.
Вот такая неприятная арифметика.
Конечно, в закромах Велесова кое-что после трех лет работы еще есть, но уже ясно, что операцию с «шишкиными» нужно доводить, во-первых, до конца и, во-вторых, – успешно.
Перед тем как созваниваться с Глебом Петровичем, Велесов сделал еще один звонок – секретарше чертова профессора. Надо узнать, куда он делся – вчера его уже не было на месте.
Трепать сотовый Береславского Жорж не хотел: вся эта новомодная техника навечно сохраняет следы переговоров. А с учетом непредсказуемости дальнейших взаимоотношений с профессором оставлять следы в его сотовом было бы и вовсе неразумно.
Старая очкастая мымра, последние сто лет охранявшая покой рекламиста, ничего толкового не сообщила.
– Он на месте?
– Пока нет.
– А когда будет?
– Он мне не докладывает.
– А может, улетел куда?
– Может, и улетел.
Вот и весь разговор.
Мог бы и ее вместе с профессором заказал Глебу Петровичу.
Впрочем, так никаких денег не хватит. Надо выкручиваться самому.
Обзвонил еще пару людей, которые могли быть в курсе планов Береславского. Один из них сказал, что Ефим собирался в Европу по каким-то художественным делам.
Тоже мне, новость, подумал Велесов. Но услышать то, о чем хоть и знал, однако не хотел, чтоб это произошло, все равно было неприятно.