Хранитель Силы

Алексеев Сергей Трофимович

— Да нет… Ну какой из меня партизан? Не умею я…

— Научишься!

— Извини, Виктор Сергеевич… Я же от разрыва сердца умру. Воевать, это не для меня.

— Эх ты, — не обиделся и не расстроился Мавр, но будто бы забавы лишился. — Жалко, а то бы такую бучу устроили!

Он включил свет в беседке и налил себе в стаканчик.

Тем временем бойцы подступились к винному погребу и сначала выволокли оттуда невменяемого майора, попробовали привести в чувство, но потом оттащили к забору и бросили под яблоню. А сами вернулись назад, начали выкатывать бочки и рубить топорами, выливая вино на землю.

Мавр не вытерпел, подскочил.

— Вы

что делаете, изверги?! Это же вино! Лучше пейте!

Из темноты, как черт из табакерки, явился Коперник, сказал с сожалением:

— Не были бы так упрямы, Александр Романович, никто бы не стал вскрывать бочки. Действительно, отличное вино.

И велел одному из бойцов взять Мавра с гостем под охрану.

— Ладно, лейте, — вдруг успокоился он. — Пусть и земля попьет. От вина она такой виноград родит!

Бочки, которые поднять было не под силу, взломали прямо в погребе, бутылки с коньяком перебили об угол и, надышавшись паров, а может, и пригубив втихушку, слегка захмелели. Но утомленные бойцы вместо радости ощутили злость и пошли обыскивать дом: затрещали полы, обои на стенах, пустотелые перегородки — работали часа полтора и вышли ни с чем. Тем временем Мавр с Курбатовым сидели под надзором и пили вино. Профессор от расстройства налил себе второй стакан и даже предложил охраннику, но тот отказался.

Уже в полночь, когда искать было негде и безработный спецназ сгрудился в саду под деревьями, в беседку вошел Коперник и, удалив охранника, сел на его место.

— Александр Романович, вы вынуждаете меня совершать гнусные поступки, — проговорил он с прежним тоном сожаления. — Думаете, приятно все это?.. Нет, мерзко!

— А вы не совершайте гнусные поступки! — неожиданно подал голос Курбатов.

— Еще раз прошу вас указать место хранения акций Веймарской республики, — продолжил Коперник, оставив реплику профессора без внимания.

А Мавру вдруг пришла в голову мысль: если в присутствии случайно забредшего на усадьбу Курбатова ведутся такие разговоры, значит, на свободу ему уже не выйти никогда — свидетелей такой «операции» просто так не отпускают…

— Вы меня слышите, генерал?

— Что, техника подвела? — через силу усмехнулся он. — Пустоты есть, а чемоданов с бумагами нет?

— Хорошо. Я вам обещал указать? — спросил Коперник и не дожидаясь ответа вытянул палец в сторону узорчатого надгробия. — СФС вы спрятали там.

— Это могила моей жены, — глухо сказал Мавр.

— Почему это вдруг вы хороните жену не на кладбище, а в собственном саду? Кто вам позволил?.. Нет, генерал, я изначально знал об этой могиле. Но ждал, когда вы образумитесь. И техника нас не подвела.

Он бросил на стол схему и ушел отдавать распоряжения: на их языке могила значилась объектом номер семнадцать.

Спецназ оживился, похватал лопаты и приступил к надгробию. Даже охранник не выдержал, покинул беседку и взял лом.

— С ума сошли?! — запоздало спохватился Курбатов. — Нельзя раскапывать могилу! Вы что, мерзавцы?..

Бойцы подхватили ломами могильную плиту с надгробием, свернули ее в сторону и принялись разбивать бетонную стяжку.

Профессор потерял дар речи и повторял одно слово:

— Подонки! Подонки! Да, подонки!..

— Не ори, — Мавр усадил его рядом. — Калитка к морю не заперта. Давай, вдоль забора, мимо кузни… Им сейчас не до тебя.

— Я никуда не пойду, — заартачился Курбатов. — Я не оставлю одного…

— Пойдешь. Меня не тронут, я им нужен. А тебя в лучшем случае запрут в психушку.

— Должен

видеть, такое варварство!..

— Посмотрел, хватит. Иди на телефон.

— И пойду, — засуетился профессор, намереваясь выйти открыто. — Зло должно быть наказуемо!

Мавр помог ему перевалиться через перила, придержал занавес из виноградника, чтобы не шелестело, — все, не отрывая взгляда от бойцов у могилы. Потом сел к ним спиной и, сцепив руки, стал бороться сам с собой.

Он слышал только шорох земли, глухой звон мелких камешков о лопату и натруженное, мужское дыхание. Через какое-то время все смолкло, и Мавр понял, что они наткнулись на гроб. Могила была полутораметровая, копать дальше не позволяла скала, по которой сочилась вода; когда-то он отрыл ее, поставил домовину на мокрую плиту и сказал:

— Тут хоть и сыро, но покойно будет, камень под тобой.

Тишина за спиной означала, что гроб подняли на поверхность и сейчас специалисты изучают его содержимое. Несколько раз сад озарила фотовспышка, и снова заработали лопаты.

Коперник вернулся в беседку без прежней уверенности, огляделся, будто проснулся, спросил отрывисто:

— Где? Где ваш приятель?

— Выпил вина и ушел спать, — как ни в чем не бывало ответил Мавр. — Кланяться велел.

Кажется, он зубами скрипнул, но ничего не сказал, молча поставил перед собой стаканчик и потянулся за бутылкой, но Мавр опередил и демонстративно вылил коньяк за парапет, под виноградную лозу. Гробокопатель возмущенно вскочил, крикнул кому-то:

— Пронского в наручники! И глаз не спускать!

Боец, которому было поручено охранять, прибежал с браслетами, обдал запахом покойника.

— Гостя найти! Его фамилия — Курбатов, сторож с лодочной станции.

И пошел к калитке в сторону моря. А там начинался шторм, белые гребешки на волнах заворачивались все круче и круче, отчего темный водный простор высветлился и стал белесым.

Мавра забили в наручники, отвели в чердачную комнату, где жил когда-то онемеченный Соболь, и, за отсутствием наружного запора, подперли дверь ломом. Здесь было единственное окно, забранное крепкой кованой решеткой собственного изготовления, которую бдительный страж проверил, не поленившись забраться на крышу. Мавр открыл створки, помахал ему рукой и показал большой палец. В саду остались двое часовых, еще двое спрятали под одежду короткие автоматы и ушли в поселок, наверняка искать Курбатова, остальные засыпали могилу, долго и старательно устанавливали памятник, после чего разошлись по времянкам и, похоже, улеглись спать.

Куда отправился Коперник, Мавр не заметил.

В комнате было все перевернуто, вспороли матрац, так что из кровати торчали пружины, вытащили из шкафа старые газеты, которые в доме лежали в каждом углу, и во многих местах содрали обои и кое-где взломали листы оргалита со стен — верно, проверяли пустоты. Спать Мавр не собирался, поэтому равнодушно глянул на разгром, взял стул и устроился у окна. Один часовой ушел к воротам, другой пристроился на крыше времянки, и скоро все стихло. Лишь бесконечно шумели и хлестались о берег тяжелые волны. За окном даже в темноте желтел сад, и ветер с моря срывал листья и ронял уцелевшие плоды с деревьев. Мавр любил осень, потому что спадала жара и надо было заниматься делами приятными и чистыми: жать виноградный сок, ставить его под мягкое, ласковое солнце, чтоб напиталось им, забродило, и, не дай бог, чтоб начался вот такой шторм — вино от соли испортится, и всякий знающий толк, сразу услышит горечь…