Хранитель Врат

Кузнецов Роман

«Уходи, – как бы говорила Тьма. – Уходи. Ты еще можешь. Я тебя не трону. Пока. Ну а меня ждет обильный ужин, а потом, завтра, ты уже не справишься. И тогда я заберу тебя в рабство. Насовсем. В этот раз не уйдешь».

Душа

Коли Паукова, настоящего Коли, трепетала от страха и умоляла нового хозяина тела последовать этому мудрому совету, бросить всех и бежать, бежать, бежать. Прочь от этой жуткой могильной пустоты, боли и страданий. От страха и безысходности он решил атаковать самозванца, предательски захватившего его тело. Отчаяние придало сил, и душа Паука бросилась на своего обидчика, называвшего себя Рахманом Хранителем. Ярости, питаемой страхом и ненавистью, хватило на то, чтобы сорвать цепи рунного заклятия, наспех нарисованного на теле, и вцепиться в проникшую в него сущность, терзать, рвать ее на части. Но дальше дело застопорилось. Гость, несмотря на чудовищную усталость (ночная битва отняла у него много сил), сохранил бдительность. Ненависть, злость и отчаяние схлестнулись с железной волей, холодным рассудком и уверенностью в своих силах. Борьба была яростной, но непродолжительной. Нападение было отбито, бунт подавлен. Душа Коли Паукова загнана обратно, где и пребывала, съежившись от бессилия, а Рахман со спокойной обстоятельной деловитостью опытного тюремщика обновлял запоры этой невидимой темницы, вырезая очередной рунный символ у себя на груди, прочно запечатывая трясущуюся душу Паука, все крепче сковывая ее тяжелыми цепями древнего заклятия. Сначала он аккуратно и очень тщательно, стараясь не пропустить ни малейшей детали, нанес контуры будущего рисунка. Не резал: накалывал. А уже потом соединил проколы глубокими надрезами. Получалось неважно. Нож был слишком велик и недостаточно остр для такой тонкой работы. К тому же кровь, обильно сочившаяся из порезов и проколов, не позволяла осмотреть сразу весь рисунок и оценить результат в комплексе. Предварительные итоги удовлетворения не приносили, но он очень старался. Вытирал кровь обрывком майки, высматривал нестыковки, опять накалывал, поливал рану водой из фляги, резал, опять вытирал, вновь резал, пока рисунок не приобрел целостность и завершенность. Оглядев свое творение, Рахман неопределенно хмыкнул, вылил на грудь остатки воды, крепко прижал рану тряпкой и осторожно двинулся вдоль склона к верхней пещере.