Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
– Уже в пути, – солгал Вацлав. – Он повез послание от господина фон Штернберга в городской суд, но вот-вот вернется.
– Штернберг должен использовать своих собственных писарей, – пробурчал Мартиниц.
– Господин фон Штернберг очень спешил и сказал, что будет обязан вашим превосходительствам.
Мартиниц больше не казался мрачным. О соперничестве между часто непредусмотрительным, более молодым Штернбергом и упряжкой Славата – Мартиниц ходили легенды. Если Штернберг добровольно ставит себя в зависимость от своих противников, то это можно
– Ты понимаешь по-немецки? – спросил Славата.
– Так же хорошо, как и по-богемски.
С тех пор как Габсбурги обрели господствующее положение, все больше людей с запада и юга империи переезжали в Богемию, не считая переселенцев из Франконии, Баварии, Саксонии и Австрии, которые жили на этой территории со времен освоения восточных земель, происшедшего четыреста лет назад. Однако новые поселенцы, заключившие браки с членами старых богемских семей и получившие право на недвижимое имущество тех жителей, которые не имели законных наследников, состояли в значительной степени из таких людей, как граф Турн. Прошло много лет, прежде чем граф понял: чтобы управлять страной и влиять на местную политику, нужно понимать язык своего окружения. Из-за этой непреднамеренной надменности между немецкими анклавами и остальной частью королевства постепенно протянулась граница, первые последствия которой состояли в следующем: обе партии полагали, что другая сторона должна сначала выучить их язык» прежде чем можно будет беседовать и о чем-то договариваться.
– Ты владеешь и устной, и письменной речью?
– Да, ваше превосходительство.
– Все равно надо бы подождать Фабрициуса, – пробурчал Мартиниц.
– Нет, Владислав тоже хорошо знает язык, – заявил Славата и снова демонстративно воспользовался платочком.
Вацлав обернулся к крестьянам, стоявшим с опущенными головами.
Мартиниц щелкнул пальцами.
– Больше никаких ритуалов, – предостерег он.
Вацлав с готовностью кивнул.
– О чем вы хотите просить? – обратился он к крестьянам. Их просьба, по всей вероятности, была очень серьезной, иначе их не пустили бы сюда, в придворную канцелярию, независимо от того, настоящими были языковые трудности или надуманными.
– На нашу деревню напали, – произнес один из них после того, как товарищи пнули его в бок, тем самым назначив своим представителем.
– Разбойники? Это дело хозяина земли. Под чьей юрисдикцией находится ваша…
– Это были не разбойники, – перебил его крестьянин.
– Это были солдаты, – добавил другой.
Вацлав краем глаза заметил, что Славата и Мартиниц прислушиваются к разговору. Он обернулся к ним и перевел, но оба уже все поняли.
– Спроси его, может, это были регулярные войска?
– Вы думаете об армии, которую собрали местные дворяне?
– Просто спроси его.
Крестьянин покачал головой.
– Нет, у них не было знамен и обозов, как это бывает обычно.
– Откуда ты тогда знаешь, что это были солдаты?
– У разбойников нет огнестрельного оружия.
– И они нападают, чтобы грабить, а не чтобы пожить несколько дней.
– Так, значит, они у вас жили?
– Да.
– В одном из ваших домов?
– Да.
– Спроси, кто хозяин его деревни, – приказал Славата.
– Господин Вольф фон Дауба, – угрюмо ответил крестьянин. – Но он даже слушать нас не стал. Потому что мы добрые католики.
Славата, Мартиниц и Вацлав переглянулись. Вольф фон Дауба был признанным сторонником партии графа Кинского и одним из менее выдающихся членов земельного совета Богемии.
– Нельзя вот так сразу попасть к господину, нужно набраться терпения, – тут же заметил Мартиниц, у которого сработал рефлекс дворянина, склонного рассматривать даже плохие привычки товарища по сословию как привилегии, поскольку это могли оказаться его собственные привилегии, даже если упомянутый дворянин принадлежал к лагерю соперников.
Мы несколько недель пытались обратиться к нему с ходатайством.
– Абсолютно безразлично, о ком идет речь – о разбойниках или о солдатах, – задумчиво произнес Славата, – как хороший хозяин, Дауба должен был что-нибудь предпринять, хоть он и протестант. Но он не сделал этого, и его поведение…
– …скорее всего указывает на то, что это были разбойники из протестантской армии! – закончил Мартиниц. – Черт возьми, это может послужить доказательством, что местным дворянам и впрямь удалось собрать армию.
– И поводом для войны, – мрачно заметил Славата. – Нарушение общественного порядка. Это искра в бочке с порохом.
– Господин, – подобострастно произнес крестьянин и по смотрел на Вацлава. – Есть убитые.
– Фент Энгильштеттин и его сын.
– Как это произошло?
– Они просто застрелили их.
– Война началась, – радостно отметил Мартиниц.
– Вообще-то, похоже на то, что это все-таки мародеры, – вмешался Вацлав. – Для этого не нужна никакая протестантская армия. Кстати, это могли быть и католические солдаты.
– Твое дело – переводить, а не учить меня! – рявкнул Мартиниц.
Представитель крестьян достал из-под рубахи какой-то предмет, болтавшийся у него на шнуре вокруг шеи. Он передал его Мартиницу, но тот демонстративно сцепил руки за спиной. Славата отмахнулся от предложенного предмета своим платочком. Вместо них предмет взял Вацлав. В первое мгновение он не знал, как к нему подступиться.
– Это бутылочка для пороха, – пояснил Мартиниц. – С перевязи. Абсолютно явное военное снаряжение.
– Мы нашли это в доме, который забрали себе солдаты. Вацлав высоко поднял предмет.
– Здесь что-то выгравировано. Герб… четыре льва, которые обращены друг к другу. Цвета почти совсем вытерты… синий и оранжевый…
– Цвета дома Валленштейна, – сразу определил Слава.
– Уважаю, коллега, – одобрительно отозвался Мартин.
– Помните ту историю с пасквилем против его величества императора? Его заказал старый Генрих фон Валленштейн-Добрович. Я еще тогда запомнил этот герб.