Хранители порта
Шрифт:
— И как? Какие были потом очереди? Стреляли сами-то?
— Стрелял, естественно. Иначе бы с вами не сидел. В нас-то стреляли метко. А почему не «альфа», так у них разведка уже была. Парламентское лобби в Москве. Деньги большие ходили. А мы кто такие и откуда? Вы на меня посмотрите. Какой я «альфа»? Я — бомж, или спекулянт, или там литератор…
— Так, а как ехали в Ригу?
— Просто. На поезде. С паспортами, а в них — визы. Паспорта, естественно, чужие. Чистая работа. Потом разошлись по адресам. В назначенное время взяли из тайников оружие и, когда получили сигнал…
—
— Да просто все. По московскому радио сказали фразу. Какую, начальники знали. И началась заварушка.
— Какая у вас была задача?
— Мы с группой брали под контроль Матвеевскую, потом Даугавпилсскую и около.
— Так.
— Это не центр. Но я эти улицы знал. Я жил тут Долго. Несколько месяцев.
— И как все было?
— Ну, это русский район. Потому и Матэйса — Матвеевская. Когда из центра стали бежать полицейские, ополченцы, их оттеснили частью к нам, и мы их остановили. Там у них паника началась. А здесь уже десантники откуда-то, появились, как из-под земли. И все. Рига была наша. А что там в других районах, не знаю.
— А что у вас была за история с экспроприацией?
— А! Это мне деньги задолжали. За книжку.
— За какую книжку?
— Я тут в кооперативе, давно, книжку выпустил, а гонорар не отдали. Сказали, потом как-нибудь. Я и забрал его. С учетом инфляции и в пересчете на латы. А то нам дали на первое время. Даже на пиво не хватало.
— Так, пиво. Про пиво позже. А книжка про что была?
— Да буклет. В один печатный лист. Звездолет летит, мужик в нем пьет. У них там трезвость, а он самогон синтезирует и пьет втихую. На него орут все. А он китайские стихи читает. Вот и все.
— Гонорар брали — стреляли?
— В воздух и по офису. Это же недалеко. На Даугавпилсской.
— Без жертв?
— А на что нам лишние жертвы?
— Насчет жертв. Вы чего из Латвии-то уехали? У вас что, родственники в Таллине?
— Какие родственники? Взял да уехал. Наше дело писательское. Взял да поехал. Ночь, день. Разницы никакой. Строение души.
— Говорите, на что жертвы, а в пивнушке…
— Ах там… Так там нам пива не давали. Требовали по-латышски говорить.
— А вы что, не знаете, как по-латышски пиво?
— Да я много чего знаю. Но там в задней комнате автомат был. ППШ и диски. Пришлось перестрелять их всех. Иначе бы они нас.
— А потом?
— Всем пива расхотелось, мы и ушли. А потом меня в другую группу перевели, и мы двинулись на Либаву. Там их правительство было. Эвакуировались, а уже голубые каски высадились. А на базе наши лодки, моряки наши заблокированные, а на рейде уже НАТО. И в Салдусе они. Неувязка какая-то вышла. А я вообще-то оттуда, из города. И мы через линию фронта пошли в город под липами. Пятеро было, и добрались. Чудеса. Опять же на конспиративные квартиры и — ждать сигнала. Вот тут-то все и произошло…
— Где вы жили в городе?
— Ну, в Северо-Востоке меня каждая собака опознает. И в Юго-Западе. И вообще везде. Поэтому я прямо в центре жил. На Суворова. Как там теперь называется, мне неинтересно. И из квартиры высовываться не думал.
— Какой был условный сигнал?
— У нас уже рации с собой были. Должны были сказать в определенный час условную фразу.
— И сказали?
— А вот здесь и начинается настоящая история. Потому что я услышал сладкоголосую песню своей юности. Никогда не возвращайтесь туда. В юность. Даже если прикажут.
Город был счастлив многим, но более всего тем, что два канала несли свои воды сквозь него. В канал, что в центре, входили мелкие посудины и оставались там для разнообразных и обычных дел. Канал этот сообщался как с морем, так и с обширным озером. Соленые волны временами проникали в озерное чрево, берега которого сплошь поросли осокой, и только там, где пристани принимали лодки и яхты, можно было различить отчетливо ту грань, что отделяла землю от воды. Но зачем озеро, если есть великое и чудесное? А ведь бывают населенные пункты, куда воду вообще возят Цистернами. Или того хуже. Здесь воды имелось в достатке. Находясь в постоянном круговращении, она проникала везде и всюду, настигала необъяснимыми дождями, появившимися ниоткуда и уходившими в ничто. И временами снега сосуществовали с дождями и туманами, а последние, вырвавшись на волю из нездешних сосудов, проникали в узкие переулки, в дома, под одежды — и в плоть и в души, и тогда действовала мгновенная и безнадежная в своей заданности связь: Человек бытовой — Воды вечные. И бездонные.
Второй канал был севернее. Он отделял город от острова. Острова, по сути, никакого не было, но когда-то во времена военных игр прошлого века отцы-командиры порешили прорыть этот второй канал, дабы можно было вести круговую оборону, если нагрянет супостат. Город от острова отделялся поворотным мостом, что-служило изрядной помехой во времена вечерних скитаний жителей города, имевших тем большую склонность к передвижению, чем глубже погружалось в воды светило. По вековой традиции мост по вечерам разводился.
На острове окопалась небольшая фабричка, несколько учреждений и там всякое, магазины… Главная достопримечательность — развалины крепости, казематы и равелины. Многочисленные семьи ловцов трески, скумбрии и счастья живут также на острове и по вечерам смотрят на бортовые и кормовые огни, плывущие по каналу. По центральному каналу пропускают всякую мелочь. По северному — большие и заслуженные суда.
Возможно, и сейчас, как многие вечера ранее и далее, мой бывший друг Сема вдохновенно сидит в старом недовзорванном форте — а взрывать его было мудрено, основательно строили когда-то, — и смотрит за линию горизонта, если к тому располагает погода.
Я же в этот вечер сижу в конспиративной квартире, из окон которой тем не менее виден центральный канал, полный, в нарушение правил и габаритов, странниками морей, и на ближайшем различаю надпись «Крылов». Когда рушатся ширмы и занавес падает, становится тем более неоспоримой связь культур, народов, обстоятельств и трофеев. На борт великого басенника грузятся граждане свободной Латвии и, несмотря на военное время, на кораблях горят огни, а большая часть экипажей разбрелась по городу в поисках счастливой и нетрудной доли. Бог им в помощь.