Хранящая огонь
Шрифт:
— Оставайтесь здесь, — велел он стражникам и зашагал в сторону леса, в том самом направлении, куда он спешил, покидая шатёр Мирины, когда напали на становище воличи.
Небольшое озеро лежало в каменистой низине, до него добраться оказалось нетрудно. Сойдя по пологому уступу, Вихсар почти с ходу погрузился в воду едва не по грудь, но всё же раны не стал мочить, как бы ни хотелось с головой уйти на дно. Ледяная вода ласкала кожу, вынуждая дышать ещё глубже и реже, вынуждая отрешиться от всего.
Вода в ночи казалась чёрной. Ступни касались каменей, скользких,
В шатёр не вернулся, остался у костра с остальными до самой глубокой ночи. Всё говорили о многом, об ушедших из жизни бойцах да землях диких, местами проклятых, гиблых, местами поистине великих и красивых. Через череду слов Вихсар то и дело поглядывал в сторону убежища Мирины. Следы её нежных касаний, словно ожоги клейма, отпечатывались на коже и сердце, пробуждая в нём вновь и вновь пережитые чувства, заставляя заново их ощущать ярко, остро. И одно желание зрело в нём всё больше — скорее добраться до места да обряд провести, скрепить судьбы узами. Тогда он сможет немного успокоиться, зная, что никто больше у него не отнимет Сугар, не посмеет увезти.
Как брызнули из-за верхушек елей первые лучи, лагерь ожил. Угдэй помог перевязать раны да присыпать их порошком, что принесла княжна. Разобрали споро шатры, сложили всё на обозы, погасили костры да покинули проклятое место, в котором потеряли шестерых своих лучших воинов. Мирина вновь поднялась в седло и ехала где-то в середине поредевшей вереницы. Вихсар не искал её глазами, отчасти чтобы излишне не тревожить свои ставшие совершенно не управляемыми желания, от части он не готов был после короткой близости видеть прежнюю холодность в её взоре. Но где-то в глубине хранил надежду, что она изредка, но ловит его стан взглядом. От одной этой мысли внутри делалось горячо и как-то непривычно тесно. И когда в очередной раз посылал Тимина на привалах к княжне, ревность врезалась в сердце плугом, бороздя его изнутри, а при мысли о том, что за ней наблюдают десятки чужих мужских глаз, тлел весь от этого яда, хоть доверял как своим братьям, да в головы каждому не заберёшься и желания разные, порой неподвластные разуму, не высечешь.
Когда подобрались, наконец, к Бершуху, небольшому торговому городищу, да спустились к пристани, Вихсар приказал пленницу к Мирине отослать — та после разговора притихла, не бунтовала больше.
Многолюдно оказалось на пристани. Местные и заезжие спешили в это время отплыть от берегов, чтобы поскорее попасть в другие города на торжища со своим богатым товаром. Гружёные ладьи одна за другой отплывали от берегов медленно и лениво. День теплом своим да ясностью сегодня не сильно баловал.
— Узнал я кое-что, — сказал Угдэй, возвращаясь от кормчего, с которым уговорились к становищу плыть.
Вихсар плащ накинул кожаный — дождю быть, как бы ни хотелось обратного. Оторвав взор от серой, тонувшей в утренней мгле речной дали, хан обратил его на батыра, что озирался по сторонам.
— Говори.
— Княжич этот из Явлича, — начал совсем тихо Угдэй, недоверчиво стреляя взором на стоявших рядом мужей, что одни на всём берегу собирались на ловлю, сети расправляли. — Арьян этот, сын Вяжеслава, собирает людей. Говорят, желает окрестности княжеств соседних объехать, мол больно вольно стали тати разбойничать.
Вихсар понял сразу, на что намекает верный друг. Внутри опалило жгуче, цепляя хоть и поджившую, но всё ещё опасную рану. Взглядом он жадно скользнул по воинам своим, выискивая княжну. Нашёл. Закутанная в плащ, она стояла у самого края помоста, тихо смотрела на реку, ожидая времени отбытия. И как-то сердце сжало в тиски от вида её растерянного и одинокого. От одной мысли, что княжич может приблизиться к ней хоть на один шаг, скрутило страшно. Да он сердце его вырвет и сожжёт!
Мирина, будто взгляд чужой почувствовав, повернулась.
— Я понял тебя, Угдэй, — повернулся хан к батыру, вспоминая о нём. — Как прибудем на место, послушаем, что скажут наши посланцы.
— Всё верно ты рассчитал, хан, и войско, стало быть, от хан Бивсара ждать нужно.
Вихсар глянул на него.
«Нужно или нет — это ещё как посмотреть», — подумал, но ничего не стал говорить.
Когда водрузили всю поклажу да заготовленные припасы в ладьи и поднялись на борт, Мирина подошла к хану. Кутаясь в накидку с меховым отворотом лисьим, княжна, уклоняясь от ветра, что поднялся на третий день их долгого пути к реке Вель, нагоняя на небо хмарь, да принося холод, смотрела как-то нерешительно, но спокойно.
— Спасибо, — проронила, сжимая губы, словно и не должна этого говорить, да сердце просилось.
Опустились вёсла от гулкого командного голоса кормчего. Ладья с места толкнулась. Мирина не удержалась, вперёд качнулась, найдя опору единственную. Вихсар поддержал её тут же, сжав в кольцо рук. За три дня он не то, что не касался, не видел её так близко. Губы Сугар, сухие, чуть обветренные в дороге, были невозможно сочные, пленительные. В глазах потемнело от влечения бешеного — так хотелось в них впиться, помня их вкус, их сладость, их горечь, но твёрдость её взгляда, напряжённость тела в его руках ударили плетью по самому сердцу, сдерживая всякие порывы.
— Ты скажешь это ещё много раз, Сугар, — склонился Вихсар низко, втягивая её запах. Волосы мягкие, выбившиеся из-под шапки меховой, защекотали скулу. — Но мне нужны не слова, — коснувшись губами виска, прошептал в её ухо, — пусть об этом говорит твоё тело, — хан к её губам своими припал, слегка касаясь, потёршись, как ветер, что их обдувал, хоть и остро хотелось испить её дыхание полно, — ты захочешь это сделать, я знаю, — выдохнул в самые губы сомкнутые, такие горячие, желанные.
Она влекла с каждым днём всё сильнее, доводя до безумия.