Хребты Безумия

Лавкрафт Говард Филлипс

Голова у меня шла кругом; если раньше я пытался искать рациональные объяснения необычным фактам, то теперь начал верить в самые кошмарные и невероятные чудеса. Перечень непосредственных свидетельств был чертовски обширен и соблазнителен, и нужно признать, что на мои мысли и суждения оказала огромное влияние трезвая, научно выдержанная манера Эйкли — насколько это было возможно, он отстранялся от фанатичных и истеричных идей, веками терзавших человечество, и бежал любых сверхъестественных предположений. Когда я отложил в сторону этот жуткий манускрипт, я уже не удивлялся страхам Генри Эйкли — я был готов сделать все возможное для того, чтобы удержать людей подальше от этих исполненных жуткой угрозы гор. Даже теперь, когда мои впечатления со

временем потускнели и я порой ставлю под сомнение собственные ощущения и догадки, я не решаюсь процитировать отдельные места из этого письма ни вслух, ни на бумаге. Я почти рад тому, что и письмо, и мои записи, и фотографии исчезли, и мне очень хотелось бы (почему — вскоре станет ясно), чтобы новая планета за Нептуном не была открыта никогда.

После этого письма я наотрез отказался от всякого публичного обсуждения страшных загадок штата Вермонт. Возражения оппонентов я оставлял без ответа или же обещал ответить на них как-нибудь потом; в результате споры вокруг этой тайны постепенно сошли на нет. Весь конец мая и июнь мы с Эйкли вели интенсивную переписку; иногда письма пропадали, и нам приходилось восстанавливать пропуски, тратя огромное количество времени на трудоемкое копирование. В целом мы пытались сравнить представления о загадочных мифологических объектах, накопленные в результате различных исследований, и установить более четкую связь ужасных событий в штате Вермонт с общей массой преданий о доисторических временах.

Прежде всего мы установили, что чудовищные вермонтские существа и гималайский снежный человек Ми-Го принадлежат к одному ряду дьявольских воплощений. Кроме того, у нас возникла любопытнейшая гипотеза зоологического порядка, относительно которой я не стал советоваться со своим университетским коллегой профессором Декстером лишь потому, что Эйкли запретил сообщать кому-либо о нашем совместном исследовании. Сейчас я нарушаю этот запрет по одной простой причине: я считаю, что общественной безопасности в большей степени будет способствовать не умолчание, а рассказ-предупреждение. Люди не должны беспокоить глухие уголки вермонтских гор, равно как и те труднодоступные гималайские вершины, которые в последнее время все настойчивее стремятся покорить альпинисты. Но самое главное, чего мы добивались, — это расшифровать иероглифы на проклятом черном камне; если бы эта затея увенчалась успехом, мы могли бы стать обладателями таких тайн, глубже и головокружительнее которых человечество не знало за все время своего существования.

III

В конце июня пришла посылка с граммофонной пластинкой. Эйкли отправил ее из Братлборо, так как не слишком доверял почтовой службе, действовавшей на местной вспомогательной линии. Он уже давно и все явственнее ощущал за собой слежку, а пропажа нескольких наших писем лишь еще сильнее укрепила его подозрения. Теперь он часто поговаривал о коварных деяниях некоторых местных жителей, коих считал не только ушами, но и руками скрывавшихся в горах таинственных существ. Прежде всего он подозревал угрюмца Уолтера Брауна, в одиночестве обитавшего на своей захолустной ферме, расположенной на горном склоне, вплотную подступавшем к густым лесам: этот Браун нередко торчал в самых людных местах Братлборо, Саут-Лондондерри, Беллоуз-Фолз и Ньюфейна, причем появлялся там внезапно и, похоже, без всякой надобности. Эйкли был уверен, что голос Брауна звучал в одном особенно жутком разговоре, записанном им при особых обстоятельствах; кроме того, однажды он обнаружил близ дома Брауна след — все тот же отпечаток когтистой лапы, — и это навело его на самые мрачные предположения. Любопытно, что этот отпечаток находился почти рядом со следами самого Брауна, причем оба они — отпечаток лапы и человеческий след — были направлены навстречу друг другу.

Итак, пластинка была отправлена из Братлборо, куда Эйкли добрался на своем «форде» по пустынным Вермонтским дорогам. В приложенной записке он сознавался, что уже опасается этих дорог и за покупками

в Таунсенд отныне намеревается ездить исключительно днем. Затем он повторил, что человеку, узнавшему слишком многое о чудовищах, нужно уйти подальше от этих безмолвных и загадочных гор, если, конечно, он не хочет, чтобы его тайна умерла вместе с ним. Он писал, что вскоре переедет жить к сыну в Калифорнию, хотя ему будет нелегко расставаться с местом, с которым у него связано ощущение своих корней и множество воспоминаний.

Прежде чем прослушать пластинку на граммофоне, позаимствованном в административном корпусе университета, я внимательно просмотрел пояснения Эйкли, разбросанные по страницам его писем. Как сообщал Эйкли, эта запись была сделана первого мая 1915 года около часа ночи подле закрытого входа в пещеру, что расположена в том месте, где западный лесистый склон Черной горы вздымается над топкой лощиной Ли. Именно в этом месте издавна слышались странные голоса, а потому Эйкли и решил прийти сюда с граммофоном, диктофоном и чистым диском в надежде на успех. Опыт подсказывал ему, что канун Майской ночи — ночи чудовищного шабаша, о которой повествуют все ведьмовские предания Старого Света, — может оказаться самым удачным временем для задуманной им охоты, и он не был разочарован в своем выборе. Примечательно, однако, что именно в этом месте он больше никогда не слышал никаких голосов.

В отличие от всех подслушанных им в лесу звуков, записанный на пластинку разговор походил на некое ритуальное чтение, причем один из голосов был явно человеческим — хотя чьим именно, Эйкли так и не смог определить. Но явно не Браун — это была речь более образованного человека. Главная же загадка таилась во втором голосе — в том самом проклятом жужжании: в нем даже близко не было ничего человеческого, хотя говоривший изъяснялся на хорошем английском языке и даже с признаками учености.

Фонограф и диктофон функционировали не лучшим образом; звуковая картина свершавшегося ритуала казалась отдаленной и приглушенной, и ясно можно было разобрать лишь отдельные фразы. Перед прослушиванием я еще раз просмотрел восстановленный текст, присланный вместе с пластинкой. Запись содержала в себе не столько явный ужас, сколько некую зловещую таинственность; впрочем, зная, где, когда и каким образом все это было записано, я невольно искал в этих обрывочных фразах недобрый подтекст, который, нужно заметить, тут же и обнаруживался. Я привожу текст целиком по памяти. В том, что я знаю его наизусть до последней буквы, я совершенно твердо уверен, ибо не только видел его в письменной форме, но и не раз прослушивал пластинку. А то, что я слышал, забыть нелегко!

(НЕВНЯТНЫЕ ЗВУКИ)

(МУЖСКОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГОЛОС)

…есть Властелин Лесов, и даже… приношения подданных Ленга… и да вознесется хвала из пропасти тьмы до бездонного космоса, из бездонного космоса до пропасти тьмы, и будет эта хвала Великому Ктулху, Цатоггуа и Ему, чье имя назвать не дано. Вечная им хвала, а Черному Козлу из Диких Лесов да пошлется изобилие! Иэ! Шуб-Ниггурат! Черный Козел с Легионом Младых!..

(ЖУЖЖАЩИЙ ЗВУК, ПОДРАЖАЮЩИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РЕЧИ)

Иэ! Шуб-Ниггурат! Черный Козел из Диких Лесов с Легионом Младых!

(ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГОЛОС)

И суждено было тогда, чтобы Властелин Лесов, будучи… семь и девять, по ступеням из оникса… (по)чести Ему там, в Пропасти, Азатот, Тот, чьим чудо (действиям) Ты научил и нас… в полете из тьмы и за пределы космоса, за пределы са… Туда, где Юггот, самое последнее творение, одиноко кружится в окутанном мраком пространстве у огибающей…

(ЖУЖЖАЩИЙ ГОЛОС)

…затеряться среди людей и найти путь, о котором Ему там, в Пропасти, дано знать. Ньярлатхотепу же, Всесильному Посланнику, должно рассказать обо всем. И тогда Он примет человеческое обличье, спрятавшись под восковой маской и широкими одеждами, и сойдет на Землю из мира Семи Солнц, чтобы посмеяться…