Христиане и мавры
Шрифт:
– Ну что, убедился? – спросил меня Хадуш.
Бельвиль сомкнулся вокруг нас. Наши ангелы-хранители расправили крылья. Племени ничего не угрожало. На ближайшее будущее можно было на полном основании считать себя бессмертным. Даже дождик ходил вокруг да около, не решаясь нас промочить.
Что до нашего умирающего, то он променял больницу на крепость, где каждый прилагал все усилия, способствуя его воскрешению.
– А если конкретно, что с ним такое?
Лауна пустилась живописать анатомическую трагедию перед амфитеатром, заполненным до отказа. Присутствовали, естественно,
Лауна вещала, ослепляя публику белым халатом. В атмосфере витал дух асептики и профессорства.
– Никаких повреждений, угрожающих летальным исходом, но вследствие обезвоживания и истощения организма жизнь его буквально висит на волоске.
Хадуш последовательно переводил для простых смертных:
– Другими словами, не смертельно. Только сейчас он, бедняга, загибается от жажды и голода. А что еще?
Лауна перебирала четки перенесенных утрат:
– Вырванные ногти, выбитые зубы, ожоги различной степени тяжести.
– Вы подумайте, они его что твоего цыпленка обрабатывали, – вставил Амар. – Посмотрите, какая у него кожа на груди…
– Паяльная лампа, – определил Симон. – Торопились, наверное. Это все равно что красить валиком…
Познания Хадуша в области ожогов уточнили поставленный диагноз.
– Маленькие круглые пятнышки, вот здесь, на руках, это следы от сигарет, знаете, тех, светлых, у которых горящий кончик заостренный. А вот углубления на подошвах ног – это от сигары. Приятель удостоился чести давать интервью самому шефу. Сигара-то – ого-го! Двойная корона! Неосторожно, ему не следовало оставлять следов. Длинный Мо высказал свою гипотезу:
– Да плевали они на следы. Они же хотели развязать ему язык, а потом кокнуть, и все дела.
– Следы на трупе – это уже улики, – заметил Хадуш.
Аудитория сосредоточенно мотала на ус. Лауна продолжала свой курс травматологии.
– Вывих плеча, гемартроз коленного сустава, перелом нескольких ребер…
М о. Ребра пересчитали? Так у него, значит, и дыхалка вся продырявлена?
Л а у н а. Легочной перфорации не наблюдается, он не харкает кровью. Но он ее отрыгивает. Должно быть, много наглотался.
М о. А! Это, наверное, когда они принялись за его зубы! (Обращаясь к своим подопечным.) Всегда нужно следить за тем, чтобы все выплевывалось, когда имеете дело с зубами. Иначе они все будут глотать, глотать, а потом обгадят все вокруг в самый неподходящий момент.
Л а у н а. Нагноения ран, изъязвления на лодыжках и запястьях…
С и м о н. Сколько времени прошло с тех пор, как он исчез из больницы?
Л а у н а. Где-то дней десять.
С и м о н (оглядываясь на своих). Они держали его связанным десять дней.
Х а д у ш. Еще одна улика. Так что у нас получается, в конечном счете?
Лауна без особого оптимизма покачала головой:
– Показатели удручающие:
– У него есть шансы выкарабкаться? Чей-то новый голос отрезал:
– Он не умрет.
Все замолчали. Тереза, несгибаемая, как приговор, двинулась вперед, расколов аудиторию надвое, одной силой взгляда отстранила Лауну, взяла руку несчастного, перевернула ее как лист и долго разглаживала ладонь, прежде чем погрузиться в свое немое чтение, по завершении коего она повторила:
– Он не умрет. Потом уточнила:
– Это не простой человек. И еще:
– Он далеко пойдет.
Ж е р е м и. Хватит тут умничать! Скажи лучше, кто это.
Т е р е з а. Линии судьбы – это не удостоверение личности.
Ж е р е м и. Тогда для чего вообще вся эта твоя фигня?
Т е р е з а. Чтобы сообщить вам, что он не умрет.
Ж е р е м и. Конечно, мы ведь будем его выхаживать!
Перепалку прерывает Клара, которая, незаметно проскользнув к постели больного, с ненавязчивостью фотографа и врожденной способностью видеть все насквозь, прильнув одним глазом к своему старенькому «Роллею», кладет большой палец на спуск, и – раз!
Вспышка!
– Nooooo! Manfred, I didn't kill you!
Неизвестно, подействовал ли так свет от фотовспышки, но раненый резко поднялся, сел на кровати и голосом довольно мощным для полумертвого выкрикнул эту фразу, на английском:
– Nooooo! Manfred, I didn't kill you!
Это вырвалось из такой глубины, отдавалось таким страданием, звучало так неистово, с такой пронизывающей болью, отражаясь в его широко распахнутых глазах, что внутри у меня все перевернулось.
– Что он говорит? – спросил Жереми.
– Обращается к какому-то Манфреду, – перевела Тереза. – Утверждает, что не убивал его.
– Ты смотри, – удивился Хадуш, – свой человек, оказывается…
В конечном счете, этот свой человек появился как раз вовремя. Пасхальный звон только что открыл весенние каникулы. А надо сказать, что если ни с Терезой, ни с Кларой в таких случаях никогда не было проблем – каждая спокойно занималась своим любимым делом, – то вот с Жереми совсем наоборот: нечего было и мечтать, что он с головой уйдет в авиамоделирование. Снарядить же его бойскаутом на недельку-другую куда-нибудь подальше значило разжигать пламя войны.
Нет, что ни говори, наш постоялец появился очень кстати. Его присутствие мобилизовало войска Хадуша, утешало Лауну, держало в узде Жереми, развлекало Терезу и, думаю, что не ошибусь, если скажу, что Клара научилась отменно готовить именно благодаря этому недолговременному пополнению нашей семьи. Когда он только появился у нас, у него был недостаток буквально во всем: в белках, углеводах, жирах, полном наборе витаминов и море воды для того, чтобы соединить это все в одно целое, его нужно было правильно кормить, по часам и четко отмеренными порциями. К тому же, не будем забывать, что ему еще и с солитером приходилось делиться. Таким образом, требовалось питание полноценное и обильное.