Христос
Шрифт:
Не находим ли мы и в Евангелиях о чудесном исцелении прокаженного «Великим Царем Иудейским»? И если легенда обставлена там другими деталями, то не свидетельствует ли это лишь о том, что оба рассказа о чудесной врачебной деятельности «Великого Царя» создались параллельно друг другу, а не переписаны один с другого?
Прочтем теперь чудо и в другом роде.
Ефрем Сирин, услышав в своей пустыне о чудесах «Великого Царя», молил бога, чтоб он показал ему его хотя бы в видении. В ответ на это ему был показан огненный столб, вершина которого касалась неба, и голос с неба сказал ему:
— Ефреме, Ефреме! Каким видишь ты этот огненный столб, таков и есть «Великий Царь».
Взяв с собой переводчика, так как сам он не знал греческого языка, Ефрем отправился в Царственный город на праздник богоявления, чтоб посмотреть такого человека. Еще издалека он увидел «Великого Царя» и его спутников, идущих в церковь в светлых одеждах.
Он повернулся к переводчику и сказал:
— Думаю, что всуе мы трудились, брат мой! Этот человек не таков, каким я видел «Великого Царя».
Войдя в церковь, он стал тайно в одном из темных углов и размышлял в себе:
— Не могу поверить, чтоб он был тот огненный столб. «Великий Царь», зная о его присутствии в мыслях, призвал своего диакона и сказал:
— Иди к западным дверям церкви. Там найдешь ты монаха в углу вместе с другим, молодым и малобородым человеком и скажи первому:
— Иди в святилище, верховный епископ зовет тебя.
Архидиакон, раздвинув с трудом народ, дошел до Ефрема и передал ему приказание. Ефрем же, узнав через переводчика о его словах, ответил:
— Ты ошибся, брат мой. Мы чужестранцы и неведомы
Диакон пошел сказать это «Великому Царю», который читал тогда присутствующим людям священное писание, и Ефрем видел, как огненный язык говорил из его уст (как в Апокалипсисе у Иисуса) .
Окончив чтение, «Великий Царь» снова послал архидиакона к Ефрему:
— Скажи тому монаху: господин Ефрем! Войди в святой алтарь, тебя зовет верховный епископ.
Услышав свое собственное имя, Ефрем удивился и, совершив коленопреклонение, сказал:
— Воистину велик ты, «Великий Царь»! Воистину ты огненный столп, воистину святой дух глаголет твоими устами!
Но он подошел к нему только, когда служба окончилась и когда «Великий Царь» вошел в сосудохранилище. Он поцеловал Ефрема и сказал:
— Хорошо, что ты пришел, отец мой, изгоняющий бесов. Ефрем причастился святых тайн из рук «Великого Царя» и потом, во время трапезы, сказал:
— Святейший отец! Прошу у тебя одной благодати: я знаю, что бог дает тебе все, о чем ты просишь. Умоли же его, чтобы дал мне дар говорить по-гречески.
— Большого ты просишь, но пойдем в храм, — ответил ему «Великий Царь» — и помолимся об этом, ибо написано: «он сотворит волю боящихся его, услышит их молитву и спасет их».
Они молились в церкви несколько часов, после чего «Великий Царь» сказал Ефрему:
— Почему ты не приемлешь пресвитерского посвящения? Ты его достоин.
— Я грешный человек, — ответил ему Ефрем по-сирийски.
— Сотворим еще поклонение, — сказал ему «Великий Царь». И когда они лежали ниц на земле, он положил свою руку на голову Ефрема и произнес молитву диаконского поставления. И тотчас Ефрем воскликнул на чистом греческом языке:
— Спаси, помилуй, наставь и сохрани нас, боже, твоею благодатью!
Так исполнилось писание: «тогда вскочит хромой олень, и ясен будет язык заикающихся», — заканчивает древний повествователь свою легенду. Но это же пророчество было и о Христе.
Таков первый зародыш легенды об огненных языках апостолов и о сошедшей на них способности говорить на иностранных диалектах. Здесь Ефрем напоминает апостола фому.
Когда беззаконный царь Валент был в Победном Городе (Никее по-гречески), — продолжают свои рассказы Жития Святых, — к нему приступили ариане-фарисеи. Они просили отнять у православных тамошную соборную церковь и отдать ее их сборищу. Злой царь Валент исполнил это и отошел в Царь-Град.
Благочестивые же пошли к «Великому Царю» с воплями и рыданиями, рассказывая о нанесенной им обиде.
«Великий Царь» утешил их своими речами и, отправившись в Константинополь, сказал императору:
— В судах живут царская правда и честь, а ты судил неправильно, изгнав православных из святой церкви и отдав ее злославным.
— Опять приходишь ты на досаду мне! — воскликнул Валент. — Пойди-ка к ним сам и попробуй-ка рассудить ариан и православных так, чтобы и те и другие были довольны!
Взяв письмо об этом, «Великий Царь» возвратился в Победный Город и, призвав ариан, сказал:
— Вот император дал мне власть сотворить правый суд между вами и православными. Поступим же так: придите вы, ариане, и вы, правоверные, затворите спорную церковь и запечатайте ее двери, одни своими и другие своими печатями. Приставьте крепких сторожей, и пусть достанется церковь тем, при чьей молитве откроются двери.
— А если не откроются ни при ком? — спросили ариане (фарисеи).
— Тогда да будет церковь ваша, — ответил им «Великий Царь».
Эти слова понравились арианам, а православные скорбели за «Великого Царя», говоря, что он решил не по истине, а по страху императора.
Ариане молились три дня и три ночи, но не было им никакого знамения. Они взывали: «Господи, помилуй!». Но ничего не было в ответ, и на четвертый день они ушли со стыдом.
А «Великий Царь», собрав всех своих сторонников с их женами и детьми, пошел сначала в церковь мученика Диомида, совершил там всенощное бдение, и лишь утром отправился к запечатанной соборной церкви.
— Поднимите руки к небу, — сказал он, когда все были пред ее дверями, и возглашайте непрестанно: «господи, помилуй!».
Когда все сделали это и замолчали, он перекрестил три раза дверь, и вот тотчас произошло землетрясение, пошатнулись косяки дверей, сломались печати, и царские двери сами раскрылись, как от сильной бури, и ударились своими створками о стены.
Бесчисленное множество ариан, увидев это чудо, отказались от своего злоучения и примкнули к правоверным.
Валент, узнав об этом преславном чуде, испугался, но ослепленный злобой все же не обратился к истинной вере и потому погиб злою смертью. После раны, полученной им при поражении его войска во Фракии, он бежал и скрылся в плевнице, а его враги, окружив его, зажгли ее стены, и он перешел из ее огня прямо в огонь неугасимый в тот же год, как умер и Великий Царь (378 г.).
Для меня несомненно, что рассказ о споре за соборный храм и о его разрешении «Великим Царем», навеян землетрясением, действительно бывшим в последние годы царствования Валента, что было объяснено наказанием его за неверие в новое религиозное учение. Не идет ли здесь речь о том землетрясении, которое в Евангелиях отнесено ко времени неудачного столбования «Спасателя», когда, как говорится там, завеса храма разорвалась от верхнего края до нижнего?
А вот и еще рассказ, напоминающий недоумения средневековых христиан относительно того, что апостол Петр жил как муж со своей женой и имел сыновей и дочерей, несмотря на свой епископский сан.
«Августейший Епископ» Петр, брат «Великого Царя», — говорят нам Жития, — был обвинен в том, что живет со своей женой не как брат, а как муж. «Великий Царь» отправился к нему, и когда Петр и его жена легли вместе спать в церкви, он с пятью праведными мужами тоже вошел в нее тайно, и все они видели, как ангелы Божии, летая над Петром и его женой, мазали их ложе ароматным миром. Тогда «Великий Царь» велел собраться всем верующим и, чтоб еще раз испытать, правильно ли поступает Петр, приказал принести железный сосуд, полный раскаленными углями. Он сказал жене Петра:
— Приподними подол твоего платья! — и велел насыпать в него раскаленных углей. То же он сделал и с Петром. Оба они много часов держали горящие угли в своих одеждах, но одежды обоих остались совершенно невредимыми. А когда они, наконец, высыпали угли на землю, по слову «Великого Царя», не оказалось ни малейшего следа на их платьях».
Так было разъяснено дважды, что епископ Петр мог спать в храме на одном ложе со своей женой, не подвергаясь за это порицанию. Но, конечно, средневековый монах, сообщающий эту деталь, не преминул дополнить, что эти чудеса вышли так хорошо лишь потому, что Петр спал со своей женой лишь как брат с сестрой, а не по-супружески.
Несколько в ином роде приведен затем и другой рассказ. В Царственном городе жила богатая и благородная вдова, которая долго, как евангельская Мария Магдалина, предавалась самой греховной жизни, но, наконец, обратилась к богу, рыдая и говоря:
— Горе мне, грешной! Как отвечу я праведному судье о стольких моих грехах?
Она села за стол, написала на папирусе все свои грехи, а в конце списка назвала еще один из своих грехов, самый тяжкий. Она запечатала бумагу опалом, чтобы никто не мог прочесть, и, увидев «Великого Царя», идущего в церковь, упала перед ним на колени. Она подала ему письмо и просила очистить ее молитвою от всех изложенных в нем грехов, не распечатывая.
«Великий Царь» взял ее бумагу, повергся перед алтарем и молился всю ночь, а утром отдал женщине ее письмо и велел посмотреть, что в нем осталось. Когда она раскрыла его, то увидела изглаженными все свои грехи, кроме последнего, тягчайшего.
Ужаснувшись, она снова упала к ногам «Великого Царя».
— Умоли бога и о самом тягчайшем моем грехе! — вопила она.
— Иди в пустыню, — сказал «Великий Царь». — Ты найдешь там Ефрема. Дай ему твое письмо, и пусть он умилостивит о тебе бога.
С великим трудом она прошла по пустыне к Ефрему.
— Помилуй меня, отец! Не поленись помолиться об одном моем грехе, так как от всех остальных очистил меня «Великий Царь».
Но он ей сказал:
— Отойди от меня, потому что я и сам нуждаюсь в помощи от других. Раз «Великий Царь» умолил бога о всех твоих грехах, то может умолить и об одном. Только торопись вернуться назад, чтоб застать его в живых.
Она спешно возвратилась в Царственный город, но там уже несли «Великого Царя» на погребение. Она бросилась на землю перед его гробом и, обращаясь к нему, как к живому, стала упрекать его.
— Увы мне, божий человек! Для того ли ты отсылал меня в пустыню, чтобы я всуе понесла столько трудов? Да видит это бог и да рассудит между мною и тобою! Ты сам мог помочь мне, а отослал меня к другому, который не может!
Она бросила письмо со своим грехом на верх одра святого и вопила всем о напрасном труде, который он ей доставил.
Один из клириков, желая увидеть, какой это такой самый тяжкий ее грех в конверте, распечатал его, но увидел, что весь лист был чист.
«Так и по смерти своей совершил чудо Великий Царь», доканчивает автор эту наивную историю, напоминающую евангельский рассказ о Марии Магдалине.
А вот еще и другая легенда о смерти Великого Царя.
Один врач, по имени Иосиф, живший в Царственном городе и державшийся иудейского вероисповедания, был так учен, что мог даже за пять дней предсказать час смерти любого больного человека.
Когда «Великий Царь» заболел смертельно, он призвал к себе этого врача, как бы для медицинской помощи, и спросил, испытуя:
— Что ты думаешь обо мне, Иосиф? Иосиф, «осязав жилы святого», отошел и сказал домашним:
— Приготовьте все к погребению, он умрет сегодня, раньше чем зайдет солнце.
— А если я останусь жив до 6 часов утра, то что ты сделаешь, Иосиф? — спросил услышавший это «Великий Царь».
— Пусть я сам умру тогда, — ответил ему врач.
— Ты умрешь для греха, но оживешь для бога, — ответил ему «Великий Царь».
— Клянусь тебе, владыко, — сказал ему врач, — если ты останешься жить до утра, то я исполню твою волю, что бы ты ни приказал.
И вот утром следующего дня «Великий Царь» послал за Иосифом, который, не поверивши его слуге, говорившему, что он жив, захотел сам увидеть умершего.
Но когда он убедился своими глазами, что «Великий Царь» жив, он, упав к его ногам, воскликнул: «Велик бог христианский, и нет другого бога, кроме него! Отрекаюсь от богоненавистного богославия (иудейства) и приступаю к истинной христианской вере. Вели, святой отец, безотлагательно крестить меня со всем моим домом».
— Я сам окрещу тебя, своими руками, — ответил ему «Великий Царь».
Врач, ощупав его правую руку, сказал:
— Твои силы так изнемогли, что ты не сможешь этого сделать.
— Я имею создателя, укрепляющего нас, — ответил «Великий Царь».
Он встал, к изумлению всех, с постели, пошел в церковь, окрестил врача, назвав его Иоанном, причастил его божественных тайн, сам отслужил литургию и, поучая, пробыл в церкви до девятого часа.
Только тогда, воздав благодарение, он предал свою душу в руки бога. Это было 1 января, в последний год царствования Валента и в четвертый год царствования Грациана. Он прожил 45 лет и пас свою церковь 8 лет 6 месяцев и 16 дней.
Так оканчивают «Жития Святых» биографию «Великого Царя», из которой я перевел все, кроме обычных для древних книг многославных разглагольствований теологического характера.
Если верить последним датам, то основатель христианского богослужения «святой Великий Царь» был провозглашен верховным епископом (т.е. первосвященником бога) в каком-то «Царственном городе» 15 июня 369 года, через год и 3 месяца после вычисленного нами времени столбования евангельского Царя Иудейского. Бегство его в Заморскую (Понтийскую) пустыню вследствие зависти к нему неискусного в книжном писании первосвященника «Доброчтимого» (Евсевия), куда стеклась к нему масса верующих, приходится как раз за год до вычисленного мною времени столбования евангельского царя. Нельзя не поставить в связь друг с другом, — как я уже сделал выше, — оба эти события и не прийти к гипотезе, что бегство «Великого Царя» и было результатом неудавшейся попытки столбовать его перед лунным затмением 21 марта 368 года, имевшим место на скрещении небесного экватора с небесной эклиптикой у ног созвездия Девы, что и дало идею о кресте и о матери Деве, стоявшей у его подножия.
За что же могли бы столбовать его в то время, спрошу я еще раз?
Мы уже знаем из начала этого рассказа, что «Великий Царь» как и евангельский Христос, еще с семилетнего возраста был отдан в учение и в двенадцать лет «превзошел всех своих учителей» в афинской Академии Наук, а к пятнадцатилетнему возрасту «изучил все звездочетские (т.е. астрологические) хитрости».
Какие же это могли быть хитрости?
Ясно, что только одна: предсказание лунных затмений, которое неразрывно связано с учением о шарообразности земли и с тем, что тень земного шара по временам закрывает луну, когда земля становится как раз между солнцем и луной. Других звездочетных хитростей бьющего в глаза характера не было еще в то время. И мы, действительно, знаем, что IV век был веком борьбы за шарообразность земли против старой традиционной ветхозаветной системы мира, представлявшей небо в виде стеклянного колпака над дискообразной землей, похожей на одинокий плот, плавающий по безбрежному океану бездонных вод, в который погружаются небесные светила при своем закате и вновь выплывают из него, нырнув под землею, на востоке. При этой системе, конечно, нельзя было объяснить лунные затмения.
«Неискусный в книжной премудрости» первосвященник Царственного города Евсевий, конечно, не мог одобрить новаторских идей «Великого Царя», почерпнутых им в вольнодумной афинской Академии, и не защитил его от фарисеев-ариан, которые думали отвратить лунное затмение, предсказанное им на 21 марта 368 года, посадив его самого на столбе перед лицом луны, которую он будто бы хотел затмить своим чародейством. Гвоздями же, конечно, никто его не прибивал, уже по одному тому, что гвозди в то время были слишком дороги для того, чтобы их тратить на такие дела: к позорным столбам, в случае предварительной пытки, привязывали, как к дыбе, закинув руки за поперечную перекладину, а на шею надевали петлю для того, чтобы человек достаточно намучился, раньше чем руки у него онемеют и он сам упадет в петлю, после чего ему перебивали дубиной колени.
Значит, вся история «Великого Царя» после суда над ним, рассказанная в Житиях Святых, относится уже к жизни евангельского «Спасателя» после его неудавшегося столбования, понимаемого в том или ином из этих двух смыслов, а из жизни до столбования остаются только:
1) страсть к наукам, охватившая его с семилетнего возраста;
2) тесная дружба с «Бодрствующим Богословом» (Григорием Богословом, 328 — 390), почти его ровесником по возрасту, но пережившим его на 12 лет, в котором можно узнать зачаток евангельского мифа об Андрее Первозванном или о Симоне;
3) крещение в Иордане — Эридане от тамошнего епископа «Величайшего» (Максима), в котором нельзя не видеть Иоанна Купалы Евангелий, и сошествие в это время «святого духа» в виде голубя, при чем вместо евангельского гласа с неба: «сей есть сын мой возлюбленный!» в Житиях изображена «огненная молния» и, конечно, предполагается и соответствующий ей громовой «голос с неба». Это явно та же самая легенда.
4) «Великий Царь» в Четьи-Минеях после своего крещения рукополагается в какой-то Контр-Столице в церковнослужители (т.е. в христы) тамошним верховным епископом «Заботливым» (Мелетием) и идет учить в какой-то царственный город, и, в соответствии с этим, в Евангелиях имеем рассказ о Морском Копьеносце (Понтийском Пилате), на утверждение которого был представлен приговор старозаветных теологов, осудивших «Царя Иудейского» на столбование, вероятно, — как я уже говорил выше, — за предсказание лунного затмения (и землетрясения?) на ночь 21 марта 368 г. и чтоб отвратить предстоящую беду этим способом.
Все это было, с нашей точки зрения, до 368 года, а затем мы видим и послестолбную жизнь «Великого Царя» христиан.
Мы видим бегство его в «пустыню Понт», куда он вызвал письмом и своего друга детства «Бодрствующего Богослова», в котором я предположил уже Андрея Первозванного, и куда стали стекаться к нему многочисленные верующие. Этого, конечно, нет уже в евангельском мифе о Христе, так как после столбования Царь Иудейский, по теологическим соображениям, бежит не в пустыню, а прямо на небо (хотя его не раз встречали ученики на земле же и после этого). Пустыня же отнесена апокрифически к предыдущему времени, где его будто бы искушал сатана, предлагая ему сделаться римским императором.
Затем я отметил уже и другие соответствия. Параллельно евангельскому рассказу об исцелении Иисусом прокаженного мы видим здесь исцеление такого же прокаженного в хижине отшельника «Воскресшего» (напоминающего своим именем евангельского Лазаря). Параллельно евангельскому рассказу о знании Царем Иудейским всех помышлений окружающих его людей и знания всех их тайных дел, мы видим и здесь то же самое по отношению к «Великому Царю» святцев. Подобно тому как Иисус рассказал незнакомой ему самаритянке, что она уже имела пять мужей и что тот, которого она имеет теперь, не муж ее, так и «Великий Царь» Святцев говорит незнакомой ему «Богорожденной», что тот, которого она имеет как мужа, не муж ее.