Христос
Шрифт:
«И я увидел семь гонцов (бури), стоящих перед богом (т.е. на небе) с семью трубами (ветров, как указано у Индикоплевста) в руках»…
«Первый гонец протрубил, и произошли град и огонь, смешанные с кровью (блеснула среди града алая, как кровь, молния)» Они упали на землю и опалили (т.е. озарили своим кровавым блеском) третью Часть деревьев и всю земную траву. Второй гонец протрубил, и как бы большая гора огня (в виде отблеска молнии, ударившей за завесой дождя) упала на море. И третья Часть моря стала, как кровь (от блеска этой молнии), и третья Часть всех одушевленных тварей, живущих в море, и третья Часть плывущих судов (казалось) были повреждены».
«Третий гонец протрубил, и упало с неба большое (молниевидное) светило, горящее, как факел, на третью Часть рек и источников суши. Полынь имя ему, потому что третья Часть пресных вод острова сделалась (к тому времени) горька, как полынь (от нагнанной бурею морской воды), в знак того, что многие из людей умерли от вод, которые стали горьки».
«Четвертый гонец протрубил и поразил он (предполагаемым за тучами затмением) третью Часть солнца и третью Часть луны, и скрылась во мраке третья Часть звезд, и потерял день третью Часть своего света и стал подобен ночи» (как это и бывает, когда на солнце надвигается толстая грозовая туча).
«И видел, и слышал я тогда одного вестника, летевшего посреди неба и говорившего могучим криком:
— Уай, уай! т.е. горе, горе живущим на земле от трубных звуков трех гонцов, которые должны трубить после этого!»
В последних строках этой главы, как она дается по многим древним спискам, вы видите уже и образчик гадания но полету птиц, того самого гадания, какой употребляли и древние авгуры. Над автором во время грозы пролетела чайка с характерным для этой птицы, когда ее вспугнут, двойным криком: уай-уай! А так как по-гречески уай значит «увы», то автор и истолковал ее крик в этом смысле.
В главе «Откровения» излагается и дальнейшее типическое развитие этой грозы, при чем автор обнаруживает наглядно и природу своих гонцов, говоря, что они были в «облачной одежде», а затем описывает и радугу.
«И я видел другого могущественного гонца, спускающегося с неба (на горизонт) в облачной одежде. Над головой его была радуга, и солнце было напротив его, а ноги его, как огненные колонны… И поставил он свою правую ногу на море, а левую на землю и крикнул громовым звуком, как рычит лев, а семь раскатов грома проговорили голосами своими» (рис. 15).
Вы видите отсюда, что здесь, в Апокалипсисе, все надо понимать в буквальном смысле, а никак не иносказательно! Когда его автор говорит о граде, громе, дожде, молниях, то вы его так и понимайте! Только в таком случае вы и будете его понимать совершенно ясно и просто!
А вот в главе XI мы видим и окончание грозы, когда все небо прояснилось, и смеющееся Солнце окончательно выглянуло из туч, а вместе с ним, казалось, умиротворилась и просветлела природа, созерцая среди жемчуга капель, светящихся на омытых листьях, последнюю убегающую за горизонт грозовую тучу.
«Седьмой гонец (бури) протрубил, — пишет он, — и раздались в небесах могучие звуки, говорящие:
— Отныне царство мира стало царством самого нашего властелина и его посвященного, и будет он царствовать в веках веков!…»
«И раскрылся (между туч) голубой шатер божий на небе, и появилась (радуга) хранительница обещания бога (Ною, что не будет второго потопа от дождевых вод), и произошли молнии, и громы, и шум, и большой град».
Теперь вы видите сами, как через весь Апокалипсис одной сплошной канвой проходит чудно-художественное описание грозы, пронесшейся над Патмосом во время наблюдения автора. В этой канве не забыта ни одна типическая картина развития грозы, начиная от тяжело свернувшейся, как свиток папируса, первой тучи и характерного затишья перед грозой. Вы видите здесь и каждый удар грома с кровавыми молниями, и радугу посредине грозы, и, наконец, окончание самой грозы с новой радугой и раскрывшимся окончательно шатром голубого неба. Напрасно говорят мне мои критики, будто я «толкую» образы Апокалипсиса «в смысле грозовых и астрологических картин». Я здесь не толкую ровно ничего, я только буквально понимаю то, что читаю, да и их именно прошу и убеждаю делать то же самое: пусть они попытаются читать Апокалипсис так, как они читают всякую другую книгу, а не толкуют иносказательно того, что совершенно ясно лишь при буквальном понимании и становится похожим на бред помешанного при всяких иносказательных толкованиях.
А что касается того, что гаданья по облакам процветали в древности и даже в средние века, на это имеется много ясных указаний. Есть даже древне-еврейская «Книга громов» Моисея Ха-Дарсана, [4] где объясняется, что значит, если гром грянет из того или другого созвездия. А в славянских «Громовниках» XV века, носящих ясные следы переводов с греческого, это приспособлено даже к земледелию. Так, например, говорится: «Овен загремит (т.е. молния блеснет из тучи в Овне) — погибель плодам». «Скорпион загремит—голод будет», и так далее. [5]
4. Moses ha Darsan «Sepher Reamim» (Книга громов). Первое издание в 1560 году.
5. См. подробнее в моей книге «Пророки», изд. 1914 г.
Лекция Вторая.
В предыдущей моей лекции я показал вам, каким образом через весь Апокалипсис проходят сплошной канвой последовательные картины грозы, пронесшейся над Патмосом во время наблюдений автора. Приняв ее за специальное указание Бога в ответ на его горячие мольбы показать ему каким-нибудь знамением, когда же, наконец, его учитель Иошуа-Спаситель воцарится на земле и прекратит царящие над миром гонения и несправедливости, он записал каждый эпизод грозы и истолковал его, как подсказывало ему горячее воображение и религиозный энтузиазм, в смысле ряда грозных ударов, которые разразятся над земными царями и сановниками господствующей церкви.
Характер их он вывел из характера развернувшихся перед ним грозовых явлений и, вероятно, из патмосского землетрясения, совпавшего случайно или даже находившегося в причинной связи с грозой. Последовательность же этих ударов божьего гнева он определил из последовательности их грозовых символов, а конец «грешного мира» отнес к последнему дню IV века, по астрологическим и каббалистическим (основанным на комбинациях чисел) соображениям.
Но, кроме грозовой канвы, через весь Апокалипсис проходит и переплетается с нею еще другая, чрезвычайно художественная канва. Это — описание картин звездного неба и, так сказать, первобытный гороскоп из положений планет, тщательно вычисленных автором для этого знаменательного дня, как исходного пункта его астрологических соображений.
Эта вторая канва Апокалипсиса еще более интересна для нас, чем первая. Если первая канва служит для понимания мистического настроения древнего мира, когда люди во всяком явлении природы искали скрытого, таинственного смысла, то вторая, астрологическая, канва не только вводит нас в тайны древней астрологии, но и дает возможность с астрономической точностью определить время возникновения Апокалипсиса, посредством указываемых в нем (в VI главе) положений планет в различных созвездиях небесной сферы.
Но для того, чтобы читатель снова видел, что я здесь не фантазирую и ничего не объясняю иносказательно, а прямо беру факты, приводимые в Апокалипсисе, как они есть, я покажу, и здесь, одну за другой, от главы к главе, важнейшие картины звездного неба, описанные в исследуемой нами книге.
Одну из таких явно астрономических картин мы уже видели в моей предыдущей лекции. Это — картина звездного неба с его 24 старцами — часами суток, с созвездиями Трона (ныне Касссиопеи) по одну сторону от северного полюса, как от центра вращения неба, и семью светильниками Большой Медведицы, горящими по другую сторону. Относительно того, что эти семь светильников — не что иное, как семь звезд Большой Медведицы, у нас не может быть ни малейшего сомнения уже по одному тому, что они показаны на небе и как раз напротив «Небесного Трона» (Кассиопеи), в справедливости чего может убедиться каждый из вас, кто пожелает посмотреть на звездное небо в первую же ясную ночь. Точно также и четыре животные, полные очей (звезд) спереди и сзади, внутри и около, т.е. Телец, Лев, животное с головой, как у человека, и животное, подобное летящему орлу, должны быть помещаемы читателем в месте, буквально указанном автором, т.е. на «стеклянном куполе» — небе древних (рис. 16).