Христовщина и скопчество: Фольклор и традиционная культура русских мистических сект
Шрифт:
А еще в одно время был я в корабле у матушки своей Акулины Ивановны, у которой было божьих людей тысячныя полки. И у ней была первая и главная пророчица Анна Романовна: она узнавала, в которую пору в море и реках бывает рыбы лов и в который год в полях будет урожай хлебу, почему она и по явности прославилась [1142] . И узнавши об оной, многие из миру к ней приходили и спрашивали: земледельцы — что сеять ли нынешний год хлеб, а тако же рыбаки — о рыбе, что будет ли нонешнее время рыбы лов и ездить ли ловить, или нет. И если она кому велит сеять хлеб или ловить рыбу, то много в тот год уродится хлеба и рыбы поймают. А в которой год не прикажет, то никому ничего не будет: ни земледельцам хлеба, ни рыбакам рыбы. И как я вступил в собор [1143] , и она тогда ходила в слове, и людей было в соборе человек восемьдесят, и вдруг вся встрепенулась, обратилась ко мне и говорила: «Сам Бог пришел, теперь твой конь смирен и бел». И взявши крест, ходила по порядку по всем в соборе людям и давала крест каждому в руки и дошла до меня до последнего, потому что я всегда сидел у самаго порога, а вчастую и за порогом и был нем Бога ради и никогда не отверзал уст своих. И отдавши она мне крест, говорила пророкам: «Ступайте на округу [1144] и угадайте, у кого Бог живет». Тогда пророки пошли — искали по себе и по другим богатым и у первых людей, но ни у кого не нашли, а на меня и не подумали. Тогда Анна Романовна сказала им: «Для чего ж вы меня, Бога, не нашли, где я пребываю!» И подошедши ко мне, взяла у меня крест и сказала всем: «Зрите, возлюбленные, вот где Бог живет!» И тут всем оное сделалось противно и злобно. А потом велела она выдвинуть на середину собора сундук и села на оный крепко, а меня возле себя посадила: «Ты один откупишь иностранных земель товары, и будут у тебя оные спрашивать, но ты никому не давай и не
1142
Ср. показание одного из подсудимых на первом скопческом процессе о пророчествах Акулины Ивановны: «...Сие-де есть дело тайное; по живогласной песни сходит Дух Святый в сердца наша, и вещает она, Акилина, тако: „свет во свете, в сердца пребывает, и человек может знать, что делается в Москве и в Киеве, и когда будет урожай хлебу, а когда и недород, или кто богат, или беден, и о всяких человеческих приключениях“» (Высоцкий Н. Г. Первый скопческий процесс. М., 1915. С. 56).
1143
Собор или соборная моленная — у хлыстов и скопцов специальная изба, где совершаются радения, или собирательное название для радельного церемониала.
1144
Округа, круг святой — собирательное название для радельных плясок.
А в одно время Анна Романовна, взявши меня в особую горницу, сказала мне, что: «Я давно хочу с тобою побеседовать, садись-ко возле меня». И посадя, схватила кре‹с›т и хотела меня на путь привести и говорила: «Приложись ко кресту» [1145] . А я взял от нее крест, сказал: «Дай-ко я тебя самое сызнова приведу». Но она, не слыхавши никогда от меня слов, удивилась оному и сказала: «Ах и ты говоришь! Мы от тебя не слыхивали, чтобы ты с кем говорил!» И тут накатил на нее мой дух, и она, сделавшись без чу‹в›ств, упала на пол. А я испужался, будто бы Бог мой ничего не знает, взял и дунул на нее до трех раз своим духом, и она как ото сна пробудилась, встала, перекрестилась и сказала: «О Господи, что такое со мною случилось? О куды твой Бог велик и силен! Прости ты меня и прими под пречистой свой покров». Взяла приложилась ко кресту и потом говорила: «Ах, что мне в сие время об тебе Богом представилось!» А я ей сказал: «Что же тебе представилось? Объяви мне — так и я тебе объявлю». И тогда она мне стала сказывать, что: «От тебя птица полетела по всей вселенной, дабы возвестить, что ты бог над богами и царь над царями, да и пророк над пророками». И тут я ей сказал: «Ето правда, что ты обо мне видела, но смотри же, заклинаю я тебя Богом Отцем моим Небесным, дабы сей действительной правды никому не поведать, и смотри же, береги себя и знай только про себя, а на сторону и не подумай, а то плоть твоя тебя убьет».
1145
Речь идет о приеме в секту. И в христовщине, и, позднее, в скопчестве этот обряд подразумевал, что неофит, приложившись ко кресту, давал обещание никому не открывать тайного учения, затем узнавал о налагаемых на него запретах (отказ от мясной пищи, алкогольных напитков, половой жизни; запрет на матерную брань) и обучался экстатической технике (радельным песням и пляскам). Вот как эта церемония описана в показаниях одной из свидетельниц по первому скопческому процессу: «...Означенная девка Акилина, держа в своих руках Животворящий Крест меднолитной, утверждала из слов, чтоб о том собрании не сказывать ни отцу духовному, ни отцу родному, приказывала к тому Кресту прикладыватца, а потом, вожегши свечи пред святыми иконами, всем собранием маливались...» (Высоцкий Н. Г. Первый скопческий процесс. С. 48).
А еще в одно время, когда ходили мы с Мартынушкой в нищенском образе, вздумалось ему зайти к одному богатому мужику милостину попросить, а оной же был бурмист‹р› и бессменно оною должностью управлял. Мартинушка мне и говорил: «Государь-батюшка, зайдем к богатому». А я ему отвечал: «Напрасно нам к нему идти — мужик он гордый такой». А Мартинушка мне говорит: «Государь-батюшка, может быть, на ето время и дома его нету». А я, хоша знал наперет, где нам будет какая поперечь, но любви ради братния часто не уничтожал его речь, и потому сказал: «Ну, брат, пойдем — так и быть. И мы с тобой нищие не спесивые: хаша где по горбу станут бить палкой, мы етого не взыщем, а только бы нам милостинку подали — вот наша и торговля. Там-то нам и барыш, где нас побьет какой голыш: лишь бы нам с кем не по‹с›сориться, а с иным супротивником сам Бог с ним поборется». И так взошли мы к нему бурмист‹р›у на двор, а оный богачь ходил по горнице и, увидевши нас, ровно бык необузданный. Я Мартинушке и говорю: «Ну, брат, попали на рога — видно не до пирога!» А Мартинушка говорит: «Запоем, брат, стишок — авось и подастся». И запели стих, а потом стали просить: «Подайте бедным прохожим милостинку Христа ради». А сей гордый закричал: «Гоните со двора нищих чем попало! Кто их впустил, и зачем таким бродягам вороты отпираете?» И мы, не дожидая их погони, сами со двора пошли. После нас, когда мы отошли от сей деревни верст десять, оный бурмист‹р› вышел из горницы на двор, и, по пр‹о›изволу Отца нашего Небесного, отколь не взялся бык: посадил бурмист‹р›а на рога и начал его катать. А он закричал: «Берите ружье и застрелите быка и садитесь на коней и гоните во все стороны за оными нищими! Ето мне от них, и видно, что они праведные, а я их не почтил — в том Бога и прогневил». И погнали ‹во› все стороны — инда земля стонет. А я Мартинушке и говорю: «Ах, брат, никак за нами гонют от бурмистра? Не постречалось ли с ним что?» Однако нас тут не нагнали, и, пришедши в другую деревню, услышали мы стороною, что бурмистра бык до смерти закатал. Тут мы пуще того обробели, будто бы Бог мой ничего не знаить, и забыли милостинку просить. Я и говорю: «Нут-ко, брат Мартинушка, не лучше ли нам убрат‹ь›ся подальше в другую сторону, чтобы нас не поймали? А здесь уж, брат, видно, мы отходили, так что нельзя и показаться». А Мартинушка сказал: «Нет, еще больше будут подавать милостинку».
И перешли мы к богатому мужику, по прозвищу — Пшеничному: еще богатее оного бурмистра, а семейство у него душ тридцать. И тут нам такой привет пошел и такая честь! Я и говорю: «Ну, брат, до нас Бог милостив». И тут мы прожили с месяц. А скота у онаго мужика было столько, что и числа ему он не знал. И скот етот в нашу у него бытность весь захворал: тут-то мы испужались. А Мартинушка и говорит: «Худо, брат, наше дело». А я говорю: «Молчи, брат, — авось Бог до нас умилится». А хозяева очень загоревали и стали помаленьку переговаривать так «У нас скот все здоров был, пока ети к нам нищие не являлись, а как они стали жить, с тех пор у нас и скот захворал». Я и говорю Мартинушке: «Молись, брат, Богу: я хочу скот полечить». — «Да смотри же и, брат: знаешь ли ты, чем лечить, и лечивал ли ты?» А я и говорю: «Нет, брат, не лечивал, а на волю божию». — «То-то, брат, чтобы они тут не передохли!» — «Да ужь, брат, так и быть — станем молиться. Поди-ко, позови хозяина». Хозяин и пришел. А мы ему стали говорить, что: «Брат хозяинушка, у тебя никак скот нездоров?» А хозяин худо с нами стал и говорить. «А только, — сказал, — скот у меня все здоров был, а как вы ко мне пришли и стали у меня жить, с тех пор и скот захворал». А мы, эти слова от него услышавши, и пообробели. Я и говорю хозяину: «О Боже и мой! Видно наш приход к тебе несчастливой! Однако, хозяинушка, чтой-то нам тебя стало жаль. К сегодняшней ночи припаси воды в чашу да веничек тут же положь и свечку затепли. Да смотри же поосторожнее, чтобы соседи не видали и не слыхали. Так я с тобою пойду по всем хлевам и попрыскаю весь скот: авось Бог пошлет нам своей помоги, и скотинку твою поставит на ноги». Ночью мы с ним двое пошли и обошли вокруг всего двора и попрыскали весь скот, а хозяин и в разуме етого не держит, чтобы мог от этого скот его выздороветь. Обходивши, пришел я к Мартинушке, а он лежит на полатях и Богу молится. Я Мартинушке и говорю: «Ну, брат, полечил. Что-то будет!» И все жители этой деревни узнали, что у сего богатого мужика скот захворал, и все его таковому несчастию радуются, да и о том молют: «О, кабы у него скот весь подох!». Приходит другая ночь, и не спится нам. Мартинушка мне и говорит: «Государь-батюшка, ну как скот-от не выздоровеет? Так заранее не уйтить ли нам?» А я ему говорю: «Брат Мартинушка, слышишь ли? Слава Богу, скот стал чхать — видно хворь из него пошла вон». Поутру наш хозяин стал повеселее, а хозяйка напекла нам блинов. А Мартинушка мне говорит: «Большой ты мой брат, я удивительному твоему врачевству весьма рад, и, видно, будет дело на лад». Недели через две скот весь выздоровел и стал лучше прежняго. И нам тут ото всего семейства пошла такая честь, и так нас стали наблюдать во всем! Я и говорю: «Брат Мартинушка, я это‹й› чести не так-то рад. Не бежать ли нам от нея?» А он мне отвечал: «Смотри — как сам знаешь, а мне благослови хошь на время где скрыться». На что я сказал ему: «Ступай, брат, а я пока здесь побуду, а угодно будет Богу Отцу нашему — так где-нибудь свидимся».
Тут деревенские мужики увидели, что у богатого скот весь выздоровел и стал лучше прежняго, и ‹от› не‹на›висти [1146] стали все переговаривать: «Отчего у него скот выздоровел и стал лучше прежняго? У него живут какие то нищие, нищие. Ведь мудры, видно, они у него — и скот вылечили. Да они не беглые ли какие?» И мужики стали между собою поговаривать тако: «Пойдем-ка мы к старосте и скажем, что у Пшеничнова-богача кроются какие-то хитрые нищие двое — они чуть ли не беглые какие!» Вот староста и пришел к Пшеничному и говорит: «Послушай, Пшеничной, у тебя, говорят, кроются какие-то двое нищих! Если я их найду, то непременно представлю в город, — в те поры и тебе не так-то хорошо будет!» А Пшеничной ему говорит: «Пожалуй, ищи, где хочешь, а у меня их нету». — «То-то, смотри чтоб и не было!».
1146
В А: от ненависти.
Однако к другой ночи думает староста собрать сходку и идти к Пшеничному с обыском. А я и приказал хозяину завязать меня в пеньковый сноп и поставить вместе с таковыми же снопами. И как только он сие устроил, то и пришли с обыском и говорят хозяину: «Мы хотим поискать у тебя надобных людей». А он им говорит: «Ищите, где хотите, а у меня их нету». Искали всюду и не нашли, и собрались все к оной пеньке да и переговаривают: «Куда ж они ушли?» А один сотский взял да и повалил сноп на землю и в тот, в котором я был завязан, ‹ткнул палкой› [1147] : «Что у тебя за сноп такой большой?!» А другие заговорили: «Ну ступайте с двора, когда их здесь нету». И пошли все по своим домам. Спустя со двора оную сараньчу, хозяин, мало погодя, развязал меня да и говорит: «Ну, Бог тебя спас, да тут же и нас! Ведь сот‹с›кий, пришедши к пеньке, да и завалил оную, а в твой сноп ткнул палкой, да и говорит: хозяин, что это у тебя за сноп такой большой? да другие ему тут помешали». А я ему говорю: «Ну, хозяинушка, слава Богу, что им Бог указал со двора скоро дорогу, и благодарю Бога моего, что он меня на сей час покрыл».
1147
Реконструирую по А: А один соцкай взял да сноп повалил на землю и ткнул у него палкой и говорит хозяин что это за сноп такой большой.
Спустя мало‹е› время, соседние бабы-сороки стали ходить к Пшеничному на двор за огнем и как-то меня подглядели, да на улице и говорят другим: «Так-то наши мужики искали! А они тут живут — мы их вот вчера видели». А деревенские мужики вчастую бабам верют. И тут скоро вся деревня пуще прежняго взволновалась, и говорят: «Да что ж такое?! Пойдем еще и сыщем их, да и представим в город!» А меня Бог научил заранее. Была у этого мужика большая и предикая свинья с поросятами, а я в хлеву возле нее в соломе сделал себе место и попризналась она ко мне. А я ‹ее› [1148] только поглаживаю, и она на меня не мечется, тогда как другова не вдруг подпустит. Вот пришла еще сходка народу к Пшеничному искать меня, и, взошедши на двор, говорят хозяину: «Слушай, Пшеничной, мы без тово со двора не пойдем, чтобы их не отыскать!» А он им и говорит: «Видно вам на гулянках стало и делать нечего более — так ищите! А я вам сказал, что у меня их нету!» Вторительно искали всюду, а потом и говорят: «Постойте-ко, в свинятник-то мы не глядели!» Пришедши же к нему, только отворили хлев, а свинья бросилась на мужиков как лев, и они едва только могли ноги убрать. Все перепужались и говорят: «А и, братцы, куда мы идем, туда и сами хозяева не ходят, и где же им тут быть!» Так и разошлись по домам.
1148
Реконструирую по А.
Повременя мало, еще Бог попустил тех же лихих баб и оныя меня опять подглядели, да на ульце и говорят: «Какие вы мужики, да еще сыщики! Есть сотские и десятские, а не можете найти нищих!» Иная баба говорит, что я вчерась видела, другая тоже говорит и божится, что я одного сегодни видела — там, по двору. Мужики же дивятся и говорят: «Пойдемте же завтра, и на богатого нечего смотреть, а надо у него везде переглядеть». А у Пшеничнова была скотная изба, где он держал ягнят и козлят, в той избе — залавок, и я в тот залавок залез и приказал насажать на него маленьких ребят, да налить им велел молока. И оные ребята, хлебавши молоко, все передрались, да и мочу пустили. Ребят же было с 15-ть, а ягнят до 150 штук, и я не рад, что в такую духоту и мокроту залез, да, видно, надо так тому быть. Тут я взговорил: «О Господи, Боже мой, соблаговоли меня щедротами своими хотя здесь пок‹р›ыть! А в прочем буди воля твоя надо мною, лишь во всяком месте пребуди, Господи, со мною». Тут скоро приступили ко Пшеничному-богачу множество мужиков и начали искать по всему двору и так остервенились, обыскавши весь двор, что после противу той большой свиньи ровно турки вооружились и выгнали ее из хлева, но и там не нашли. А потом и говорят: «Зайдемте-ко и поищем в скотной избе». И как скоро отворили дверь, то их духотою, ровно моровою язвою, так и оросило. Они и обробели, да к тому же ребята плачут, а ягнята во весь упор закричали. И тут мужики все заговорили: «Ну, ребята, мы уж сами не знаем, куда идем! И где ему тут быть: тут от одной духоты быть не можно! И это врут бабы, и что их слушать: бабы и святых с путя сбивали, а не довольно, что нас простаков!» Так и разошлись.
Потом опять через две недели время сам староста меня на дворе увидал. А в то время шел снежок. А у Пшеничнова в доме жил такой слабый пьянюшка, да он меня крепко любил, и я его заранее научил так: «Смотри же, приятель, как только услышишь подходящий ко двору народ, так ты и бежи в поле и сделай след, будто ушел». Вот староста, собравши множество народу, и подходит ко двору, а я тому слабому отворил калитку и сказал: «Бежи в поле». Он с радостью и побежал. А староста со своею толпою народа взошел на двор и, увидевши, что калитка на огороде отворена, подошел к ней и, посмотрев на свежи‹й› в поле след, только рукой махнул и сказал: «Ну, ребята, уж и след простыл, где он бежал». Тут староста стал хозяину выговаривать: «И, и, брат Пшеничной! Кажись, ты у нас в деревне мужик не последни‹й›! Не стыдно ли тебе с таковыми подозрительными людьми иметь знакомство? Бога ты не боиш‹ь›ся: четвертый ты раз делаешь в селении бунт и тревогу!» А Пшеничной и говорит: «Нет, господа, я никакого не тревожил, а меня, пожалуй, двадцать раз тревожь: ищите, где угодно, а у меня их нету. Признаться, они у меня только переночевали одну ночь и пошли в другую деревню». А староста и говорит: «Ну, ребята, делать нечего — ступайте по домам».
После сего я соединился с Мартинушкой и много еще странствовал по божьим людям, кои дела и похождения в сей книге еще и не явлены, а со временами откроются верующим. И теперь только вам сие о нем извещаю и о его Богом определенной мученической кончине. В единой ночи были мы с Мартинушкой у божьих людей на беседе, и чрез его уста Бог возвещал на святом кругу тако: «И про-буждайтеся, други, от сна крепкого, и оставляйте вы житье лепкое, с чистотою вы соединитеся, в реку огнен‹н›у не валитеся, а свету-батюшке поклонитеся, братья с сестрами, не становитеся во едином в корабле [1149] радеть, что не может Господь за труд радения почесть». Себе же предвестил страдательную кончину и так гласил: «Возлюбленные друга, летит птица вран и хочет расклевать главу мою и достать из нея мозг, а я, братия, не убоюсь сего». Тут первые и богатые люди, которые будто разумом высокия, и говорят от ума глубокого, по лепости растужилися, из ночи на восток не обратилися, но как звери лютые озлобилися. И когда мы, по окончании беседы, ушли, то они согласились, чтобы позвать нас на другую беседу да на дороге и убить Мартинушку, пророка первогласного, который был у меня воин храбрые, со мною заедино жил и свое вельможство скрыл [1150] , а убожество на себя наложил. Повременя мало, и позвали нас на беседу. Я и говорю Мартинушке: «Не ходи ты это время: тебя убьют!» А он мне отвечает: «Государь-Батюшка, ты не пойдешь, я не пойду: кому-нибудь надо же иттить! Дай я пойду! Пущай главу мою злодеи распроломают, а плоть воронья растаскают: то наша честь и слава, то наша и похвала!» И как он ‹о›т меня пошел, то два брата божьих — из тех, кои невзлюбили чистоту мою и об оной пророчество мартинушкино, — и настигли его на дороге и говорят: «А, братец, здравствуй». А он им отвечает: «Здравствуйте, любезные братцы! Неужли хотите со мною драт‹ь›ся? А я не стану и обороняться!» Вдруг один брат схватил у него руки назад, а другой, не много думаючи, обухом начал в голову бить. И так сего блаженнаго мужа и незлобливого агнца били и замучили, а тело его стащили в болото и в тину втоптали. А тут вдруг по кораблям, чрез пророческие уста, Дух Святой громко запел тако: «Ах, ах, возлюблен‹н›ые! У нас во Израиле пророка убили, избран‹н›ый сосуд божий сгубили!»
1149
Запрет на совместное радение мужчин и женщин был, по-видимому, одним из пунктов проповеди Селиванова и впоследствии соблюдался в некоторых скопческих общинах. Так, о нем пишет В. С. Толстой (Толстой В. С. О великороссийских безпоповских расколах в Закавказье. С. 58-59).
1150
Напомню, что скопческие легенды называли Мартынушку «графом Чернышевым» или «генералом Дашковым».