Хромой Бес

Было это в Мадриде, в конце июля. Только что пробило одиннадцать вечера – зловещий час для прохожих, [2] а в темную, безлунную пору самое подходящее и законное время для темных делишек и шуточек со смертью. Прадо [3] замирал, изрыгая запоздалые кареты, – там кончалось последнее действие комедии прогулок, а в купальнях Мансанареса [4] столичные Адамы и Евы, скорей испачканные песком, нежели обмытые водой, восклицали: «Расходитесь, река кончилась», [5] когда дон Клеофас Леандро Перес Самбульо, идальго из поместья «Четыре ветра», кавалер многих сквозняков на перекрестке четырех имен, начинающий влюбленный и вечный студент, пробирался на четвереньках, со шпагой и щитом, по коньку одной из мадридских крыш, спасаясь от блюстителей закона, преследовавших его за насилие, в котором он ни сном ни духом не был повинен, хотя в списке должников некоей потрепанной девицы удостоился двадцать второго места. От бедного лиценциата требовали, чтобы он один оплатил то, чем угощалось столько народу; но так как ему вовсе не хотелось услышать «да будут двое едина плоть» (окончательный приговор священника, иже в силе отменить лишь викарий Заупокой, судья мира иного), то он, не долго думая, перемахнул, как на крыльях, с упомянутой крыши на соседнюю и вскочил в чердачное окно, привлеченный огоньком, там мерцавшим, словно путеводная звезда средь бури. Беглец приложился – одновременно и подошвами и устами – к полу чердака, приветствуя его, как потерпевший кораблекрушение – гавань, и радуясь, что оставил в дураках всех крючкотворов, а заодно разбил добропочтенные мечты доньи Томасы де Битигудиньо, поддельной девицы, которая, как фальшивая монета, имела хождение лишь в темноте. Девица сия для вящего успеха своей затеи не преминула совершить сделку о купле-продаже и с капитаном тех самых молодчиков, которые, по ее жалобе оседлав коньки, исследовали, подобно береговому дозору, море мадридских крыш. Каково же было их изумление, когда они убедились, что корабль, оснащенный плащом и шпагой, от них ускользнул, умыкая честь сеньоры, промышлявшей девственностью. Что до нашей доньи Томасы, то, узнав об этом, она поклялась выместить неудачу на другом желторотом, не смыслящем в уловках девственниц, и в сговоре со старухой, которую величала «тетушка», принялась завлекать его в свои силки, куда уже попалось столько разных залетных пташек.

Тем временем студент, едва веря в свое спасение, оттирал камзол от сажи и протирал глаза, разглядывая места, куда причалил, и диковинные предметы, сей вертеп украшавшие. Маяком ему тут послужила подвешенная на крюке плошка, освещавшая огромный старинный стол, а на нем – кипу смятых бумаг, испещренных математическими значками, астрономические таблицы, два глобуса, несколько циркулей и квадрантов – верные приметы того, что внизу проживает астролог, владелец этого странного хозяйства и приверженец черной магии. Как человек ученый и питающий склонность к подобным занятиям, дон Клеофас подошел к столу и начал с любопытством перебирать астрологическую утварь. Внезапно послышался как бы исходивший от нее вздох, но студент решил, что это ему почудилось в ночном мраке, и продолжал внимательно перелистывать трактаты Эвклида и измышления Коперника. Вздох раздался снова, и тогда дон Клеофас, убедившись, что слух его не обманывает, с дерзкой развязностью, подобающей храброму студенту, спросил:

– Что за черт там вздыхает?

И в тот же миг ему ответил голос, вроде бы человеческий, но не совсем:

– Это я, сеньор лиценциат, я здесь, в колбе, куда меня засадил проживающий внизу астролог; он к тому же и в черной магии разбирается и вот уже года два как держит меня в неволе.

– Стало быть, ты его домашний бес? – спросил студент.

– Ох, как бы я хотел, – отвечал голос из колбы, – чтобы сюда заглянул служитель святейшей инквизиции и упрятал моего тюремщика в каменный мешок, а меня вызволил из этой клетки для адских попугаев! Но ты явился вовремя и тоже сможешь выпустить меня. Этот тиран, чьим заклятиям я вынужден повиноваться, томит меня праздностью, маринует здесь без дела, меня, самого озорного из всех духов преисподней!

Как истый студент Алькала, [6] дон Клеофас, кипя отвагой, спросил:

– Ты дьявол из простых или из знатных?

– Даже из весьма знатных, – отвечал бесовский сосуд. – Я самый знаменитый бес и в этом и в подземном мире.

– Ты Люцифер? – спросил дон Клеофас.

– Нет, то бес дуэний и эскудеро, [7] – ответствовал голос.

– Ты Сатана? – продолжал спрашивать студент.

– Нет, то бес портных и мясников, – снова ответил голос.

– Ты Вельзевул? – еще раз спросил дон Клеофас. А голос ему в ответ:

– То бес притонодержателей, распутников и возниц.

– Так кто же ты – Баррабас, Белиал, Астарот? – спросил наконец студент.

– Нет, те старше меня по чину, – отвечал голос. – Я бес помельче, но во все встреваю; я адская блоха, и в моем ведении плутни, сплетни, лихоимство, мошенничество: я принес в этот мир сарабанду, делиго, чакону, бульикускус, соблазнительную капону, гиригиригай, самбапало, мариону, авилипинти, «цыпленка», «обоз», «брата Бартоло», карканьял, «гвинейца», «щегла-щеголька»; [8] я изобрел кастаньеты, хакары, [9] шутки, дурачества, потасовки, кукольников, канатоходцев, шарлатанов, фокусников – короче, меня зовут Хромой Бес.

– Так бы сразу и сказали, – заметил студент, – не пришлось бы долго объяснять. Покорный слуга вашей милости – я давно мечтаю познакомиться с вами. Кстати, сеньор Хромой Бес, не скажете ли мне, почему именно вас так прозвали? Ведь все вы падали с одинаковой высоты, [10] и товарищи ваши могли точно так же изувечиться и получить такое же прозвище.

– Сеньор Клеофас Леандро Перес Самбульо, – как видите, ваше имя, вернее, все ваши имена мне известны, ибо вы захаживали по соседству от меня к даме, из-за которой вас давеча преследовала стража и о которой я еще расскажу вам немало чудес, – я ношу такое имя, потому что был первым среди поднявших мятеж на небесах и первым среди низринутых; все прочие свалились на меня, отчего я и получил увечье, и с той поры более других бесов отмечен десницей господа и копытами всех дьяволов, а в придачу и прозвищем. Но хромота не помеха, без меня еще не обошлась ни одна каверза в наших Нижних Провинциях, [11] и во всех тамошних делах я не отставал от других, напротив, всегда был впереди – ведь по дороге в ад здоровый и хромой, как ветер, мчат. [12] Правда, с тех пор как я сижу в этом маринаде, моя репутация сильно подмокла; а предали меня мои же товарищи за то, что, как гласит кастильская поговорка, Хромой Бес всех чертей хитрей, – самым дошлым из них я не раз продавал кота за черта. Вызволи меня из этого алжирского плена, уж я тебя отблагодарю, исполню все твои желания, – слово дьявола! – ибо хорош я или плох, а тому, кто мне друг, всегда буду другом.