Хромые боги
Шрифт:
– И что же вы делаете в скором поезде «Москва-Свердловск»? Куда вы едете и с какой целью? Если уж мы идем по порядку.
– Моя цель находится в соседнем вагоне, Дмитрий. Вы ее видели. Это начинающая поэтесса Белла Агарипова.
– Так значит, это была Белла Агарипова! – негромко воскликнул Верховников. – А я гляжу – знакомое лицо. Как интересно!
– Вы ее знаете?
– Случайно… То есть, ее стихами зачитывается моя жена; она мне про нее много раз рассказывала, и я видел ее фотографию в журнале. Знаете, такая совсем маленькая черно-белая фотография. Но стихи замечательные. Совершенно… неожиданные.
–
– У вас что-то произошло с ней. Там в ресторане? – осторожно спросил Дима. – Вы хотели с ней познакомиться? Вы тоже поэт? И она, по-видимому, нелестно отозвалась о ваших работах… – Диме это казалось логично. Поэтично и логично. Творческие люди, удар по самолюбию, и вот непризнанный поэт фонтанирует обиженным талантом перед попутчиком. Ищет утешения.
– Вы все еще мне не верите, – сказал Оскар. В его голосе не было обвинения, только констатация факта. – Я познакомился с ней, чтобы предотвратить худшего исхода. Болезненного – и для нее и для меня. Она отказалась. Белла даже не допустила малейшей возможности, даже гипотетической, что может при каких-то обстоятельствах последовать моему предложению. Все бесполезно. Каждый раз мои увещевания ни к чему хорошему не приводят. И, боюсь, не могут привести.
– Каждый раз? О чем вы?
– Это уже было, – сказал печально собеседник. – Частный детектив Кельвин – не знаю, как он пережил мое вмешательство. Боюсь, что я сломал ему жизнь. Возможно, и его другу тоже…
– У нас есть частные сыщики?
– Это было в викторианской Англии… Затем Алеандро Алем – начинающий политик в Аргентине. Он поверил во все и сразу, и даже пытался со мной торговаться… Затем, милая девушка Лора Лейн Копач. – Уже знакомым жестом, Оскар положил руку на лоб. – Это было недавно, вы уже учились в своем педагогическом институте. Какая была удивительная девушка.
– Что случилось с ней?
– Она погибла.
Дима не знал, что сказать. Игра пошла куда-то не туда.
– И еще, и еще… и снова это повторяется. Я знал. Мне не следовало даже пытаться. Не нужно стараться быть хорошим человеком. Нужно быть плохим, если необходимо. Действовать нужно решительно, как и положено функции. Пришел, исполнил, и к следующему объекту. Создатель хочет получить результат, а не мои рефлексии.
– Какую же вы несете в себе функцию? – Дима напомнил себе, что в его голосе не должно быть иронии. Спокойный тон, рассудительные интонации. Игру нужно вести правильно. – Чего хочет от вас ваш создатель?
– Теперь, когда вы понимаете мою природу, можно двигаться дальше. Ваш мир, уважаемый Дмитрий Николаевич, устроен вовсе не так, как вы привыкли думать. Он, скажем так, исполнен несколько сложнее. И как сложной системе ему угрожают изменения. Мой создатель хочет, чтобы я сохранил ваш мир в нынешнем виде, чтобы он оставался в текущей логической системе. Так что я являюсь вашим хранителем и защитником.
– От кого? Вы назвали этих людей: это они угрожали нашему миру? И поэтесса Белла Агарипова тоже в этом списке? Что же в них опасного?
– В них есть непозволительный дар. Он действует в соответствии с логикой другого мира, решительно отделенного от нашего, а значит всякий раз, когда эти милые и добрые люди, проявляют свой талант, они подвергают
Дима автоматически бросил взгляд на руку собеседника и вновь поднял глаза к потолку. По нему пробегали быстрые всполохи.
– И все же в этом есть что-то неправильное: избавление людей от вложенных в них талантов. Это похоже на выхолащивание, извините за такое сравнение, – на кастрацию.
– Мне больше нравится другой сравнительный ряд: опасной опухоли и врача. Хирурга, который отрезает инструментом злокачественную плоть, чтобы весь организм жил.
– Вы врач?
– Я инструмент.
Помолчали.
– Да, вам не позавидуешь. Выходит, моральная дилемма.
– Я функция, – повторил инженер. – Было бы проще не утруждать себя подобными размышлениями. Но если не выходить за рамки своих обязанностей, мои возможности будут сильно ограничены. Это может навредить делу. Понимаете? Моральные терзания, как плата за расширения функционала… Я не жду от вас отпущения грехов. Я вполне способен сам справиться с этим. И вы только подумайте, – Оскар повернулся и привстал на локте, – у меня действительно есть оправдание: если система позволяет мне так грубо в нее вторгаться, если она не сопротивляется вмешательству, значит все верно. Иначе был бы ответ другой стороны! Защитная реакция. Обязательно! Значит, я в праве, и я не плохой… человек.
Сказать Диме было нечего. Его собеседник, по-видимому, эти мысли давно обкатывает. Инженер снова положил голову на подушку.
– Вы тоже специалист, Дмитрий. А значит, функция. Как вы считаете?
Дмитрий Верховников задумался о том, что его профессия тоже никак не сводится к простой функции, она требует тонкого мастерства. Ведь в учениках, для которых он будет не только преподавателем начал науки, но и наставником, будет много всего: и таланты и зарождающиеся пороки. Он будет обязан лелеять ростки доброго и выпалывать душевные сорняки. Всегда ли можно твердо быть уверенным, что борясь со странными движениями души маленького человека, ты не уничтожаешь что-то необыкновенное, новое?
– Это ведь не один раз изобретено – разделение, – сказал Оскар. – Вот ваш Иван Грозный, реформируя аппарат управления, ввел опричнину. Чтобы отделить верное устройство государства от неверного… Оприч, то бишь разделение.
– Плохой пример, – поморщился Дима. – Про Грозного…
– Да?
***
Проснулся Верховников от того, что поезд стоял.
Через неплотно задернутые шторы в купе проникал яркий оранжевый свет фонарей. На часах было начало второго. Дима прильнул к окну. Они были на станции. Довольно большой – здание вокзала (оно осталось чуть позади) было выполненное в стиле послевоенного ампира, вывеска отсюда не читалась. Он хотел снова положить голову на подушку, но увидел на перроне фигурку девушки: характерную прическу с шиньоном на затылке, тонкий свитерок, с поднятыми до острых локтей рукавами, – и узнал собеседницу Оскара, поэтессу Белу Агарипову. В руке у нее был небольшой чемоданчик.