Хроника чеченской бойни и шесть дней в Буденновске
Шрифт:
Поражение в Афганистане и вскоре последовавшее за тем крушение коммунистического режима и развал Советского Союза, хотя и больно ударили по спецназу ГРУ, как и по всем остальным силовым структурам рухнувшей империи, тем не менее, позволил им сохранить костяк своих уникальных подразделений и основные базы их подготовки. Вот на этихто базах и решено было немного поднатаскать вооруженные силы республики Ичкерия.
В результате генерал Дудаев получил в своё распоряжение целых две бригады спецназа ГРУ, в то время как в России к тому времени их оставалось полторы.
Со своего стратегического поста в Грозном генерал Дудаев, контролируя традиционные пути России на юг Закавказье и далее (и, разумеется, в обратном направлении), опираясь уже на мощнейшую армию, значительно уже превосходящую недоукомплектованные
К сожалению, генерал Дудаев, хотя и считал себя «свободно избранным президентом» независимой республики, так им и не стал, превратившись из командира дивизии в командующего армией и рассматривая всю Чечню как один большой гарнизон, в котором служба тыла и материальнотехнического обеспечения занималась перепродажей нефти, алюминия и оружия, потоком идущего из российских «леваков». При этом местному населению, как коренному чеченскому, официально ставшему независимым, так и русскому, попавшему в двусмысленное, если не сказать в идиотское положение, новая власть не оказывала ни малейшего внимания. Заработная плата работникам нефтехимической промышленности уникального и единственного в своём роде комплекса, построенного в годы советской власти приходила из России, а доходы от него, хотя и сокращающиеся с каждым месяцем, шли в казну Дудаева. Из России же шло энергоснабжение, все виды социального обеспечения и, если в этом отношении существовали какие-либо сбои, то не в большей степени, чем по всей стране.
Таким образом, молодая республика Ичкерия не умирала с голода только благодаря тому, что обеспечивалась Россией не Бог весть как, конечно, но никто там особо не бедствовал. Собственные же деньги, вырученные от продажи нефти, оружия, реализации фальшивых банковских авизо и наркотиков правительство Дудаева тратило на укрепление собственных вооруженных сил и на активную политическую деятельность.
Первое недовольство Москвы выразили робкие попытки Грозного добиться признания независимости Чечни со стороны мирового сообщества. Этот вопрос никогда не обсуждался на секретных переговорах и был своего рода дудаевской самодеятельностью.
Начали, как и водится в современном мире, с Соединённых Штатов. Хотя чиновники госдепартамента, куда прибыли дудаевские эмиссары, так и не поняли, чего от них хотят и о какой, собственно, стране идёт речь Чечню Ичкерию не нашли ни в одном справочнике бывшего СССР, а на американских географических картах сразу за Тереком начиналась Грузия или Джорджия, как было написано на карте. Москва отреагировала резко и даже с некоторым оттенком истерики, снова громогласно заявив о Чечне, как о неотъемлемой части России. А это уже было нарушением ранее достигнутых соглашений. Никто и не думал запрещать Дудаеву какие-либо импровизации на международной арене, поскольку новые руководители России в глубине души рассматривали все соглашения с Дудаевым как игру в царей-королей, которую часто ведут воспитательницы со старшими группами детского сада. И искренне удивляются, узнавая, что дети воспринимают свои «игрушечные» титулы серьёзно. Первые раздоры между «стратегическими союзниками» были незначительны и, возможно, завись обстановка только от договаривающихся сторон, её вполне можно было урегулировать. Но это было не так.
И над Россией, и над Чечней дули ветры радикальных перемен.
И если кто-нибудь подумает, что это были мягкие ветры набирающей силу демократии, от имени которой так любили делать заявления в Москве, то будет совершенно не прав. Это были уже совсем другие ветры, порывами переходящие в шторм.
Москва веками страдала от того, что, как русское так и советское, а ныне российское руководство, традиционно разделённое, по меткому выражению Аркадия Вольского, на партию войны и партию дураков, не умело правильно оценивать создавшуюся в стране и вне её обстановку.
Первой и очень крупной ошибкой Москвы было почему-то царящее там с 1989 года убеждение, что Афганская война, слава Богу, окончена. Логическая цепочка этого убеждения совершенно непонятна, но оно царило во всех сферах советского и постсоветского общества, возбужденно выплёскиваясь наружу всеми средствами массовой информации. Судя по всему, это был даже не самообман, а искреннее заблуждение, весьма свойственное русскому менталитету: раз я кончил драться и буянить значит мир.
В самом деле, советские войска, по причине, которую никто даже сегодня не в состоянии объяснить, вторглись в сопредельную мусульманскую страну, бесчинствовали там в течение 10 лет, истребив добрую треть населения и сравняв с землей примерно половину населённых пунктов, в конце концов были оттуда выбиты непобедимым духом народного сопротивления и, убравшись восвояси, решили, что война на этом и закончилась. Отнюдь нет. Как это всегда случалось в прошлом, отступившая армия привела за собой на собственную территорию армию противника вместе с его идеологией.
Быстро последовавшее за этим крушение СССР позволило несколько самортизировать это печальное событие. Бои, развернувшиеся на территории Таджикистана и стран Закавказья, ставших к тому времени суверенными государствами, удалось подать как результат внутренних междуусобиц, а не в качестве продолжения Афганской войны. А, между тем, если о военном поражении СССР в Афганистане ещё можно спорить, то идеологическое поражение советской империи было полным и сокрушительным.
Противопоставление уже издыхающей марксистско-ленинской догмы набирающему силу исламскому фундаментализму закончилось полной победой последнего, а образование на территории бывшего СССР после крушения коммунистического режима полного (и ничем конкретным не заполненного до сих пор) идеологического вакуума позволило исламскому фундаментализму, остро отточенному десятилетней кровавой войной, хлынуть через голову российских войск на территорию его традиционного почитания, превращая всё русское и российское во врагов по определению. Неверных, гяуров, унижающих ислам и долгие годы державших в рабстве мусульманские народы.
Растерявшаяся Москва не могла на этот вызов ответить ничем, кроме установок залпового огня. Коммунистическая идеология умерла, христианская церковь, деградировавшая вместе со всем советским обществом, была ещё слаба, чтобы представлять из себя какуюто идеологическую силу, никто не был готов к такому обороту событий. Оставалось, как обычно, уповать только на армию и время от времени демонстрировать по телевизору отрезанные головы русских солдат на фоне уже не афганских, а таджикских гор.
Но если Средняя Азия всё-таки ещё мощным буфером ограждала воинственных исламистов от собственно русских территорий, то Чечня примыкала непосредственно к России и выглядела прекрасным плацдармом для тех, кто после разрушения советской артиллерией священной мечети в Герате, поклялся на Каабе не прекращать войны до тех пор, пока зелёное знамя Пророка не будет поднято над руинами Московского Кремля. Дудаев был захлестнут этой войной.
Как и всякий советский генерал он, если и имел о религии какое-то мнение, то только определённое классиками марксизма и вбитое в его голову на бесчисленных политзанятиях. А сам оставался атеистом, что позволило ему с легкой совестью сбрасывать бомбы на головы своих теоретических единоверцев в Афганистане.
Однако, оседлав национальную идею своего народа, генерал попал в исламский водоворот, которому он пробовал поначалу сопротивляться, но был затянут в него с головой, закручен и выброшен на коврик мечети в позе, обычной для любого правоверного мусульманина.
Ему приходилось быть правоверным вдвойне, ибо никто в Чечне не забыл его прошлого, а также и того, что генерал, нарушив обычаи предков, выбрал себе русскую жену.
И если совсем недавно, в рамках согласованного с Хасбулатовым плана, генерал Дудаев договаривался до того, что объявлял независимую Чечню «последним уцелевшим (или первым освобождённым) бастионом Советского Союза» и предлагал Михаилу Горбачёву прибыть в Грозный и оттуда выполнять свои обязанности президента СССР, начав борьбу против московских сепаратистов, изгнавших Горбачёва из Кремля, то совершенно неожиданно для всех (а возможно и для себя) бывший авиационный генерал заговорил голосом иранских айятолл. А телевидение республики показывало его, совершающего намаз. Это выглядело так же естественно и искренне, как и крестные знамения генерала Стерлигова.