Хроника одного полка. 1915 год
Шрифт:
А Клешня отходил и тянул за собой караван. Ему было неловко за то, что он отвлёк врача, он видел, что тот остался недоволен, но как было не поздороваться, а с другой стороны, уже надо было заняться своим прямым делом, ведь как говаривал Розен: «Вой на войной, а обед по расписанию!» – но Розен вторую часть фразы, как правило, недоговаривал, замолкал и смотрел на господ офицеров, и все знали, что должно последовать в финале этой армейской мудрости, и должны были засмеяться. Таких недоговорок у полковника было много, например: «Ученье свет, а…», а заканчивалось странно: «…а неучёных – тьма!» Это смешило офицеров и придавало суровому армейскому быту оттенок семейности. Полковник не доверял обозам, они всегда запаздывали
«Война войной… а неучёных – тьма!» – соединил Клешня недоговорки полковника, испугался собственного своемыслия и оглянулся, но близко никого не было, и никто его дерзости не мог услышать, и он заторопился к лагерю, кострам и палатке офицерского собрания, потому что полковник вот-вот явится, а «обеда по расписанию» ещё нет. И тогда будет ему, Клешне, нагоняище.
Курашвили смотрел ему вслед, в голове стало пусто и холодно, как в дровяном сарае, из которого вынесли и все дрова, и старую мебель.
Розен и Вяземский ехали. Розен был озабочен и недоволен. Вяземский молчал.
Розен был недоволен тем, что железнодорожный комендант, совсем ещё молодой подполковник, не обратил на него никакого внимания и всё время что-то кричал в трубку телефона, называл длинные номера, а потом поднимал палец и слушал, что ему ответят. Рядом ещё стоял телеграфный аппарат Юза и всё время стучал, стучал, стучал.
Вяземский тоже был озабочен.
От коменданта они поехали к начальнику гарнизона, и у него Розен получил телеграмму.
На обратном пути полковник читал телеграмму и что-то прикидывал в уме, Вяземский ждал. Когда они уже подъезжали к путям и в четверти версты стали видны расположившиеся лагерем эскадроны с санитарными повозками, Розен заговорил:
– Вы были правы, Аркадий Иванович! Всё, что вам удалось узнать, пока я ждал, когда же удостоит меня своим вниманием этот каналья-подполковник, – правда. Там, – Розен махнул рукою куда-то на север, и в нескольких шагах от железнодорожной насыпи натянул поводья и перевёл своего арабчика на шаг, – крепко теснят в южном направлении Десятую армию уважаемого Фаддея Васильевича Сиверса. Судя по тому, что здесь написано, – он передал телеграмму Вяземскому, – нам предстоит встать на правом фланге дивизии, то есть на самом краю нашей Двенадцатой армии, на стыке с левофланговым Десятой армии Третьим Сибирским стрелковым корпусом… И дела там совсем невесёлые…
«Десятая армия Сиверса, – слушая полковника, думал Вяземский. – Теснят в южном направлении…»
– Вот что, голубчик, завтрак без вас всё равно не начнём, вы только особо не задерживайтесь, а сейчас поезжайте-ка к коменданту железнодорожной станции и отбейте телеграмму, пусть оставшиеся эскадроны не разгружаются здесь в Белостоке, а тянут как можно дальше на север, и чем дальше от Белостока, тем лучше. Пусть дотянут хотя бы до станции Моньки или прямо до Осовца. Наша задача, когда первый, второй и третий эскадроны сгрузятся, не терять времени, двигаться по шоссе вдоль чугунки в том же направлении, и, может быть, они нас обгонят или мы перехватим их по пути. В Осовце, если других указаний не будет, повернём налево на Ломжу, дивизия выдвигается туда же. И ещё, Аркадий Иванович, вопрос о назначении Четвертакова вахмистром и его переводе в ваш эскадрон считайте решённым.
Вяземский согласно кивнул.
– А этого вашего, нынешнего…
– Жамина! – подсказал Вяземский.
– Да, Жамина, поскольку не хватает офицеров, назначим в учебную команду. Людей нет, придётся тасовать, ничего не поделаешь! Как ни растягивай баян… только лишь порвёшь к… – Розен не договорил, но Вяземский, зная привычку графа, и без того всё понял и улыбнулся; с таким решением он
Доехав до коменданта, диктуя телеграмму и возвращаясь к эскадронам, Вяземский в уме складывал сведения, которые получил.
А сведения были вот какие, и они мало отличались от того, что вчера сообщил капитан Адельберг.
Германцы к фронту 10-й армии генерала Сиверса подтянули крупные соединения: две свои армии. Соединения состояли из резервных и ландверных корпусов. Но уже названия «резервный» и «ландверный», то есть «местный», то есть почти что «ополченческий», никого не обманывали – это были старые крепкие солдаты и офицеры с традициями, регулярной подготовкой, а кроме того, по большей части из местных жителей, которым было за что сражаться. А 10-я армия, сейчас противостоящая натиску германских войск, всем своим составом как раз находилась на территории Восточной Пруссии.
Вяземский выяснил, что правый северо-восточный фланг 10-й армии – 3-й армейский корпус генерала Епанчина – уже охвачен немцами, сбит и отступает на юго-восток. Прикрывавшая этот фланг конная дивизия генерал-лейтенанта Леонтовича своей задачи не выполнила и замялась где-то в лесах. Южный левый фланг потеснён германским 40-м ландверным корпусом и сейчас с арьергардными боями двигается на восток. Все корпуса отступающей 10-й армии сходятся по радиусам к центру в городке Августов, за которым простирается большой лес. Дороги завалены сугробами, войска отбиваются днём, отходят ночью, измотаны и голодны, обозы и артиллерийские парки частью попали в плен, частью рассеяны или ушли в тыл, германцы наседают. Беда была в том, что достаточного управления войсками ни со стороны главнокомандующего Северо-Западным фронтом генарал-адъютанта Рузского, ни со стороны командующего 10-й армией генерала от инфантерии Сиверса нет. Вяземский это чувствовал, и это волновало. Успокаивало только то, что в тылу 10-й армии стоят крепости Ковно и Гродно, а южнее порядочно оборудованная, хотя и недостроенная крепость Осовец. Однако если 10-я армия не остановится и не даст достойного отпора противнику, эту битву можно считать проигранной. Полк Розена должен был занять позицию между 10-й и своей 12-й армией.
«Хорошо! – думал Вяземский. – Мы выйдем на фланг, а если Десятую уже сомнут, значит, между нами окажется большой разрыв, и туда…» На этом Вяземский остановил свои размышления и пришпорил Бэллу.
Германцы начали наступление 25 января.
Сегодня – 3 февраля.
Курашвили услышал топот копыт, выглянул из-под брезента и подумал: «Вовремя Клешня занялся делом». Он увидел, как Розен выехал с целины на натоптанную эскадронами дорогу, дал плеть и фертом, слегка расставив в стороны локти и удерживая мизинцем левой руки поводья, пролетел мимо Курашвили, подскакал к палатке офицерского собрания и спрыгнул с коня.
Стоявшему у палатки Клешне показалось, что полковник и его араб были в полёте одновременно. Он восхищённо смотрел на уже растаявший в воздухе след этого двойного полёта и вдруг услышал свистящий шёпот:
– Жрать, каналья, чего вылупился?
Клешня вздрогнул – это был командир 2-го взвода № 2-го эскадрона корнет Введенский. Он появился из-за спины неожиданно, и Клешня его не видел.
Розен прошёл в палатку, а за ним, грозя Клешне кулаком, проскочил Введенский.
«А у меня всё готово», – подумал Клешня и пожал плечами.