Хроника одного полка. 1915 год
Шрифт:
Агокас сидел и постукивал карандашом по столу.
– Дракон!
– Когда вам его привели?
– Несколько недель как, ваше высокоблагородие! – ответил-отчеканил Жамин, он, не отрываясь, смотрел на портрет.
– Вы ведь его не держите в наших конюшнях?
– Никак нет, ваше высокоблагородие!
– И вы с ним сладили за это время?
– Так точно, ваше высокоблагородие! Он послушный!
– И отменно выезженный! – задумчиво произнёс капитан Агокас.
– Так точно!
– Это ваш конь, – сказал Кучин и вернулся за стол. – Вы, конечно, имеете на него право. Но… А где вы его держите?
–
– Здесь, в Твери?
– Так точно, ваше высокоблагородие!
– А?..
– Батюшка переехали в Тверь со всем семейством, после смерти матушки!
– У вас?..
– Так точно, ваше высокоблагородие, почила в октябре месяце!
Кучин смутился, ему ничего не было известно об этом печальном событии и надо бы наказать юнкера за такое несоблюдение формуляра, но, во-первых, не поворачивался язык называть Жамина юнкером, а во-вторых…
И полковник смягчился.
– Ну что же, вахмистр, примите наши соболезнования.
Жамин опустил глаза.
– Можете быть свободны, – отпустил его начальник училища и, когда Жамин вышел, обратился к Агокасу: – Как успехи у вахмистра?
– Успехи, господин полковник! Одни только успехи! Грамотности, конечно, не хватает, но… ему же не в университет!
– Это правильно вы говорите, что не в университет. – Кучин немного подумал и спросил: – А как насчёт досрочных экзаменов?
– Дмитрий Алексеевич, если его сейчас об этом известить и назначить комиссию, допустим на конец декабря…
– Да, – подхватил Кучин, – он и сам собирался к Рождеству…
– …Он этого не скрывает и усиленно готовится, то думаю, что справится.
– И что, выпустить прапорщиком?
– Если по справедливости, Дмитрий Алексеевич, то – да!
– Но в любом случае он и так и так получит прапорщика только по прибытии в полк.
– Я, если позволите, могу высказать на сей счёт своё мнение, я совсем недавно просматривал его формуляр с характеристиками из полка.
– Извольте, Сергей Викторович! И что там?
– В его характеристике… – Агокас подбирал слова. – По практике, такого вахмистра, как Жамин, не должны были отпускать из части. Насколько я понял из прочитанного, вся учебная работа держалась на нём. Полк, насколько мне известно из сводок, почти не выходил из боёв, нёс потери и пополнялся практически на ходу. Какое сейчас идёт пополнение, нам известно, поэтому такие, как Жамин, в любой части на вес золота!
– Тогда в чём дело?
– Проявлял к новобранцам жестокость, сквернословил и рукоприкладствовал, правда, об этом сказано практически только намёками.
– И?
– Вот здесь забит гвоздь! Его сейчас в его полуэскадроне ненавидят за ту же жестокость, только здесь он ведёт себя намного осторожнее, знает, чем рискует.
– А что юнкера?
– Они ему не спускают и берут на цук при любой возможности.
– Это же строжайше запрещено!
– Это происходит в казарме, а там они – юнкера – у себя дома, и у них свои порядки.
– А он? Я от него на изводки не видел ни одной рапортички.
– А он их и не пишет, справляется по-своему.
– Как?
– Терпит, а потом разбирается, как он считает, по справедливости!
– Прижимает?
– Бывает, что и так!
– Но ведь ни синяков, ни увечий!
– Тут для меня тоже загадка… А в действующей
Кучин задумался.
– Так, значит, что? Мы его выпустим офицером, прапорщиком, а там, – Кучин махнул рукой в сторону запада, – ему вроде как… недолго?!
– Вполне возможно, господин полковник! Но это будет уже не наша забота!
– Печально! Вот так действующая армия поступает с нами, сначала от таких, как Жамин, избавляется, а потом получает обратно… подготовленных на высшем уровне!
Оба офицера некоторое время молчали, и Агокас сказал:
– Моё мнение, что его надо провести досрочно, и если сдаст, то и отправить от греха!
Кучин ненадолго задумался.
– Ну, тогда что ж! С одной стороны, жестоко, а с другой?.. Ладно, принимается, вопрос – когда? Давайте смотреть календарь! Так… – Кучин стал листать календарь. – Ноябрь, декабрь, Рождество… Вот! – сказал он. – Рождество у нас выпадает на субботу, двадцать пятое, тогда что? – Он посмотрел на Агокаса. – Понедельник, двадцатое?
– Понедельник – день тяжёлый, Дмитрий Алексеевич, я думаю, во вторник.
– Двадцать первое?
– Да!
– Тогда предупредите гарнизон, напишите им, пусть пришлют кого-нибудь для включения в комиссию…
– Как обычно!
– Именно! И готовьте приказ. Может быть, ещё кто-нибудь из юнкеров изъявит желание.
– Хорошо, Дмитрий Алексеевич! И у меня имеется одна мысль! Из Петрограда дошла интересная новость!
Жамин вышел от начальника училища со смешанными чувствами. Его только что поздравили с победой, он, конечно, был на коне, но при этом он не чувствовал, чтобы к нему относились как к победителю. Это вызывало досаду. За прошедшие три месяца: сентябрь, октябрь и почти весь ноябрь – ему пришлось много вытерпеть. Для начала он понял, сколько он не знает, как далёк он от однокашников-юнкеров, особенно сыновей офицеров, у которых все в роду – и отцы, и деды, и прадеды – были офицерами и по отцовской, и по материнской линии, воспитанные гувернёрами и в сытости. Фёдор тоже вырос в сытости, но навозного духа на подворье его отца свежие волжские ветры не выдуют ещё сто лет.
«Какое им дело до того, где я держу моего Дракона? – думал Фёдор про разговор с начальниками. – Это мой Дракон! На моей конюшне!»
Фёдор с братом разработал целую операцию, как доставить Дракона на скачки, как успеть переседлать, потому что седловка должна была быть казённая, как вывести Дракона на старт. И всё прошло без единого сучка. Первый заезд, конечно, видел, что конь на подмене, и могли выдать, но начальник гарнизона запаздывал к открытию и просил обязательно начинать без него, а к финишу приехал, и финал заезда уже был на его глазах, и он утвердил победителей. Так Фёдор Жамин стал победителем, несмотря на нарушение правил скачек, к которым допускались любые лошади, но стартовать надо было на заявленных. А то, что сказал Кучин про то, что «не все юнкера имеют возможности…», так на это наплевать и забыть. И вообще, на всех юнкеров наплевать и забыть. И растереть! «Это ещё комудали худую курточку?» – думал Жамин, возвращаясь в класс для продолжения самостоятельной репетиции. А сколько он слышал себе вслед, в спину! За спиной ему пели, и раздавалось: