Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра
Шрифт:
В десять минут трактир изменился до неузнаваемости. На стойку со звоном падали монеты. Появились тарелки с сыром и фруктами, на кухне над огнем закипал большой медный котел. Гости двигали столы и стулья, так, чтобы рассесться всей компанией – их была едва ли не дюжина.
По мере того как они входили, Коут определял, кто есть кто. Двое мужчин и две женщины – погонщики, с лицами, загрубелыми от многолетнего пребывания под открытым небом, улыбающиеся оттого, что им предстоит провести ночь в тепле. Трое охранников – с жестким взглядом, пахнущие железом. Лудильщик, пузатенький, улыбчивый, охотно
Пока все устроились, ушло часа два. Немного поторговались насчет цены на ночлег. Возникло несколько дружеских перепалок насчет того, кто с кем будет ночевать. Достали необходимые мелочи из фургонов и седельных сумок. Кое-кто потребовал ванну, нагрели воды. Лошадям задали сена, Коут наполнил все лампы маслом доверху.
Лудильщик убежал торговать, пока светло. Он шагал по улицам городка со своей двухколесной тележкой, запряженной мулом. Вокруг мельтешила ребятня, выпрашивая конфет, сказок и мелких монеток.
Когда сделалось ясно, что ни конфет, ни сказок, ни мелочи не будет, большинство ребятишек утратили интерес к лудильщику. Они выстроились в кружок, в центре которого остался один мальчишка, и принялись хлопать в ладоши, отбивая ритм детской песенки, которая была старой-престарой еще в те времена, когда ее пели их деды и бабки:
Если пламя посинело,Что же делать? Что же делать?Не зевай! Убегай!Мальчишка в центре круга, хохоча, попытался вырваться наружу, остальные дети толкали и не пускали его.
– Лудильщик! Кому лудильщика! – голос старика гремел, точно колокол. – Чинить-паять! Ножи точить! Лозой воду искать! Резаная пробка! Матушкин лист! Шелковые платочки прямиком из столицы! Бумага писчая! Сласти!
Последнее привлекло внимание детей. Они снова сбежались к нему и побрели вслед за ним небольшой процессией, а лудильщик все твердил нараспев:
– Кожа на ремни! Черный перец! Тонкие кружева и яркие перья! Нынче лудильщик тут, а завтра и след простыл! Торгую, пока не стемнеет! Собирайтесь, жены, собирайтесь, девушки, для вас есть мягкие тряпицы и розовая водица!
Пару минут спустя он расположился напротив «Путеводного камня», поставил точило и принялся точить нож.
Вокруг старика начали собираться взрослые, и ребятишки вернулись к игре. Девочка в кругу зажала глаза ладонью и принялась ловить других детей, а они разбегались в разные стороны, хлопая в ладоши и распевая:
Чьи глаза черны как ночь?Чем помочь? Чем помочь? Прочь гони! Вот они!Лудильщик обслуживал всех по очереди, а иной раз и двоих-троих одновременно. Менял острые ножи на тупые и мелкую монетку в придачу. Продавал ножницы и иголки, медные котелки и пузырьки, которые купившие их тетки немедленно прятали. Он торговал пуговицами и мешочками с корицей и солью. Лаймами из Тинуэ, шоколадом из Тарбеана, полированным рогом из Аэруэха…
А ребятишки все распевали:
Человек без лица,Ходит-бродит без конца.Строят планы, строят планыЧандрианы, чандрианы!Коут прикинул, что путешественники провели вместе не больше месяца: достаточно долго, чтобы притереться, но еще не так долго, чтобы начать грызться по пустякам. От них пахло дорожной пылью и лошадьми. Он вдыхал этот запах, точно аромат благовоний.
А главное – звуки! Скрип кожи. Мужской хохот. Треск и шипение дров. Кокетливое женское хихиканье. Кто-то даже стул опрокинул. Впервые за долгое время в «Путеводном камне» не было тишины. Или, даже если и была, она сделалась слишком незаметной или слишком хорошо пряталась.
Коут находился в самом центре событий – он постоянно пребывал в движении, точно человек, управляющий большим и сложным механизмом. Он говорил, где надо, слушал, где надо, и всегда был готов налить еще, как только попросят. Он смеялся над шутками, пожимал руки, улыбался, смахивал со стойки монеты так, будто ему и впрямь нужны были деньги.
А потом, когда настало время петь песни и все спели свои любимые и хотели еще, Коут принялся запевать, стоя у себя за стойкой, и хлопал в ладоши, задавая ритм. В волосах у него сияли отблески пламени, и он спел им «Лудильщика да дубильщика», столько куплетов, сколько никто из них прежде не слышал, и никто не имел ничего против.
Несколько часов спустя зал трактира сделался совсем другим: теплым, уютным, гостеприимным. Коут стоял на коленях возле очага, подбрасывая дрова в огонь, как вдруг за спиной у него кто-то спросил:
– Квоут?
Трактирщик поднял голову и слегка растерянно улыбнулся:
– Простите, сэр?
Это был один из тех прилично одетых путников. Он слегка пошатывался.
– Вы же Квоут!
– Коут, сэр, – поправил Коут тем снисходительным тоном, каким матери говорят с детьми, а трактирщики – с пьяными.
– Квоут Бескровный! – повторил постоялец с пьяной настойчивостью. – Вы мне сразу знакомым показались, только я никак не мог сообразить, кто вы.
Он гордо улыбнулся и многозначительно постучал себя пальцем по носу.
– Но тут я услышал, как вы поете, и понял, что это вы. Я ж вас слышал как-то раз в Имре. Чуть все глаза потом не выплакал. Никогда не слыхал ничего подобного, ни прежде, ни потом. Просто сердце разрывалось.
Язык у молодого человека заплетался все сильней, но смотрел он серьезно.
– Я знал, что это не можете быть вы. Но подумал, что это вы. Несмотря на… Потому что у кого еще такие волосы?
Он потряс головой, пытаясь протрезветь, но безуспешно.
– Я видел то место в Имре, где вы его убили. У фонтана. Мостовая вся разбр…
Он нахмурился, сосредоточился и повторил:
– Раз-би-та. Говорят, будто теперь никто не может ее починить.
Белобрысый снова помолчал. Сощурился, приглядываясь, – и, похоже, был удивлен реакцией трактирщика.
Рыжий расплылся в улыбке: