Хроника великого джута
Шрифт:
Люди почувствовали перемену в политике. Вернувшийся с XV съезда Голощекин велеречиво заговорил на собрании партактива в Кзыл-Орде о «новом перевале»:
«…Всю историю большевизма можно изобразить как переход от одной победы к другой, но одновременно это путь от одних трудностей к другим.
…Вся история большевиков – это история борьбы на два фронта. Мы должны победить двух врагов. Основной враг – капитализм. Другая враждебная сила – это буржуазное и мелкобуржуазное влияние на пролетариат».
Затем он высказался более определенно:
«Хозяйство кулака растет, как крупное, быстрее, чем растет хозяйство бедняка. Наступление на кулака – это прежде всего курс на крупное коллективное хозяйство, на коллективизацию бедняка и середняка».
Филипп
Почему я беру «кулацко-байскую» прослойку в кавычки? Ну, о богачестве «конфискованных» баев мы уже могли судить: не в каждом хозяйстве было по сенокосилке и лобогрейке и не в каждой юрте по ковру. Что касается так называемых кулаков, в которые власть записала самых трудолюбивых и толковых крестьян (для того, чтобы их – ликвидировать), то они были тоже отнюдь не богачи. В первый период раскулачивания, как свидетельствуют относительно недавние объективные данные, то есть с начала 1930 года до лета, сумма конфискованного имущества у 320 тысяч кулацких хозяйств составила более 400 миллионов рублей (в это имущество входили дома, инвентарь, скот и т. д., вплоть до перин и подушек). Средняя стоимость имущества одной кулацкой семьи (а семьи ведь были большие, крестьянские, не как нынче в городе) равнялась 1250 рублям – то есть годовому заработку квалифицированного рабочего. Вот, оказывается, сколь много нажили за всю-то жизнь проклятые эксплуататоры деревенской бедноты, денно и нощно мечтающие подорвать диктатуру пролетариата.
Вскоре началась кампания по изыманию хлеба. 17 января 1928 года «Советская степь» вышла с передовой статьей – «Разбить спекулянта». «Кулаки и спекулянты – самые злейшие и самые опасные враги, – говорилось в ней. – В борьбе с ними не может быть никаких церемоний. Мы не можем сейчас допустить, чтобы кучка отъявленных врагов советской власти набивала себе карманы, играя на срыве хлебозаготовок».
Спекулянтами считались все, кто не сдавал хлеб.
А сдавать надо было за бесценок, до зернышка – иначе 107-я статья, карающая за спекуляцию, даже если обвиняемый и не скупал и не перепродавал хлеба.
В конце апреля Голощекин докладывал на общегородском собрании коммунистов Кзыл-Орды:
«Мы дообложили кулака… Мы ударили по кулаку. Тяжесть самообложения легла на кулацкие хозяйства. Мы пощипали кулака 107-й статьей.
Применение экстраординарных мер, работа нашей партии на хлебозаготовках показали способность нашей партии к революционным действиям, к революционным маневрам». [231]
Революционные действия заключались в новом грабеже, в новых массовых беззакониях. Пример партийной работы показал Сталин, который три недели (с 15 января по 6 февраля) выколачивал хлеб из закромов сибирских середняков. «Поставить нашу промышленность в зависимость от кулацких капризов мы не можем, – говорил он в то время. – Потому нужно добиться того, чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы, как сдатчики хлеба, могли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба. Это оттеснило бы кулаков на задний план и дало бы основу для более или менее правильного снабжения хлебом рабочих и Красной Армии. Но для того, чтобы добиться этого, нужно развернуть вовсю, не жалея сил и средств, строительство совхозов и колхозов. Это можно сделать, и мы это должны сделать».
231
Советская степь. 1928, 25 апреля.
Сталин настаивал на широком применении 107-й статьи прокурорскими и судебными властями. Вернувшись из Сибири, он подписал директиву «Ко всем организациям ВКП(б)», в которой говорилось о том, что «из конфискованных на основании закона
Село – то место, где все знают всё про всех. Как ни таи про черный день ямку с хлебом от бдительного «пролетарского» ока, обязательно, рано или поздно, сыщется завидущий глаз соседа, и тогда «сознательный» бедняк донесет на зажиточного середняка, что тот-де утаивает излишки, – и получит задарма, не пролив пота на пашне, четверть его запасов. Таким образом большевики еще раз поделили деревню на доносчиков и жертв, охотников до чужого добра и тех, кого они должны были разорить, спровадить в тюрьму, а семью пустить по миру.
В конце апреля, несмотря на различные «перегибы и извращения», которые, как обычно, Голощекин свалил на низовых работников, план по заготовке хлеба остался невыполненным. Коллективизация едва-едва зарождалась, а между тем первый секретарь крайкома поставил задачу создания крупных животноводческих и полеводческих совхозов. Ни много ни мало – сразу крупные совхозы подавай. Это при кочевом-то и полукочевом скотоводстве и множестве мелких земледельческих хозяйств!..
Об уровне, так сказать, колхозного сознания того времени говорит небольшая газетная зарисовка, напечатанная в «Советской степи» 14 мая 1928 года:
«ПРОПИЛИ КОЛХОЗНЫЕ ДЕНЕЖКИ
(с. Бурно-Октябрьское Сыр-Дарьинской губернии).
Решила бурно-октябрьская беднота организовать сельскохозяйственную артель. Собрались в нее большие рвачи, а не сторонники коллективизации сельского хозяйства…
Получили трактор, семена и кредит.
Послали гр. Шигалева покупать лошадей, а он добрался до водки и пропустил все артельные денежки. Говорит, конечно, что у него украли.
Не лучше и с трактором.
Артельщики решили его испытать.
– Пашет?
– Пашет!
– А телегу возить может?
– Может!
Испытывали на всякие лады. А потом кто-то додумался:
– По воде плавать не может.
– Кто? ён? Трахтор? Да ён не то что по воде, по воздуху плавает, ежели к нему пузыри приделать.
Началось испытание. Загнали трактор в реку…
Трактор крепился долго, потом напоролся на камни, изувечился и отдал себя во власть дюжины добротных волов, выволакивающих его на берег.
Теперь трактор безнадежно ждет ремонта, а поля артели так же безнадежно ждут пахарей: лошадей пропили, трактор загнали в гроб.
Вот урок нашим партийным и советским органам того, как осторожно надо подходить к формированию артелей.
Сляпанная наспех артель может принести только вред: ухлопать денежки и подорвать самую идею колхозного движения».
Тем временем активисты обследовали хлебные сусеки и с возмущением заявляли, что запасы зерна имеются не только у кулаков, но и у середняков и бедняков. Разоблачали «кулацкие» слухи о войне и отмене нэпа. Ну, опасностью войны как раз пугал не кулак, а власть; нэп же свернули, это было ясно всем здравомыслящим: на селе уже вовсю свирепствовала продразверстка. Удивительно ли, что людей охватила сильная тревога и они запасались хлебом впрок, опасаясь голода, – ведь с голодных лет военного коммунизма прошло совсем немного времени. Однако сытые и обеспеченные власти негодовали на крестьян, посмевших утаить от продажи по дешевке хлебные «излишки». «Сейчас вся работа по хлебозаготовкам сводится, чтобы развернуть свою агитацию за немедленную продажу государству всех излишков хлеба. Если только каждый середняк продаст по 15-20 пудов, мы выполним в срок план хлебозаготовок. Сейчас пока перелома еще нет…» – писала газета. [232]
232
Там же. 1928, 11 июня.