Хроники Б-ска +
Шрифт:
Конечно, такую крамолу мы пели для себя, а на публике только играли. Оркестрик пользовался успехом у молодежи, и где бы мы ни «играли танцы», народу было битком. А тут еще Вольдемар Коновалов (Вальдон), демобилизовавшись после службы в Германии, привез, пожалуй, первую в городе шестиструнную гитару и пару новых мелодий, одна из которых в его интерпретации звучала как «Бляу-гау». Как потом выяснилось, на самом деле она называлась «Блауауген» – «Голубые глаза», но «Бляу-гау» было как-то пpивычней для нашего уха.
Естественно, не имея постоянного места и состава, оркестрик распался. В это время, где-то в 1959 году, при клубе завода «Дормаш» собрался «биг бенд» (большой оркестр) под руководством Е. Акуленка, и я стал поигрывать там. В этом оркестре я по-настоящему почувствовал прелесть оркестровой музыки и стал задумываться о карьере музыканта, но подошло время окончания института, и я отбыл по назначению в леспромхоз Костромской области. Определили меня мастером в поселок Мостовик. Проработал там недолго, потому что попал в аварию. Кто-то ночью перевел стрелку на узкоколейке в тупик, а тупик не был тупиком в общепринятом на железнодорожном транспорте понятии, просто рельсы заведены в огромную сухостойную березу. Вот в эту березу мы и врезались мотовозом.
Музыканты от станка
Оказалось, что у меня сломаны три пальца левой руки. Кое-как приспособился играть своими изуродованными пальцами, и был принят в дормашевский оркестр. В оркестре собрались настоящие любители: Евгений Акуленко (трубач) – слесарь завода «Дормаш», Ярослав Стокласка (альт-саксофон) – разметчик, Юрий Алилуев (гитара) – фрезеровщик, Алексей Дашанов (тромбон) – токарь, Владимир Осин (аккордеон) – конструктор, Геннадий Васильев (альт-саксофон) – слесарь, Иван Борзыкин (альт-саксофон) – слесарь, Николай Васильев (тенор-саксофон), Георгий Мацкевич (тромбон) – технолог, Василий Новиков (труба) – слесарь вагонного депо, Лев Кукуев (ударник) – наладчик швейной фабрики им. Сталина. Многие уже были обременены семьями, но все равно несколько раз в неделю после работы ходили на репетиции, концерты и танцевальные вечера, получая символическую плату, которой некоторым не хватало даже на погашение черного списка в дормашевском буфете.
Теперь уже мало кто помнит знаменитый фильм Г. Александрова «Веселые ребята», главными героями в котором были музыканты джаз-оркестра. Так вот где-где, а в дормашевском оркестре были настоящие веселые ребята. Розыгрыши и хохмы сопровождали оркестрантов и на репетициях, и на концертах. Одно время играл в оркестре на фортепиано здоровенный, килограммов под сто, Коля Теодорович. Фортепиано в его огромных лапах прыгало, как пришпоренный мустанг, на крышке инструмента постоянно стояли графинчик и стакан – «для промывания горла», объяснял Теодорович. На одном из концертов конферансье тоже решил воспользоваться Кол иным стаканчиком. После первого глотка глаза его вылезли из орбит – в графинчике оказался слабо разбавленный спирт.
Но самым большим хохмачом был ударник Лева Кукуев. Маленький, толстенький, с глазами-блюдцами – точная копия Луи Армстронга в белокожем варианте. Когда Лёва входил в раж, глаза его становились как тарелки, а палочки путались в коротких толстых пальцах. Повадился к нам в оркестр один скрипач. На включении его в состав настаивало руководство клуба, хотя он никак не вписывался к нам ни инструментом, ни менталитетом, тем более что наши оркестровки не предусматривали наличие струнной группы. Но скрипач приходил и играл без нот, и избавиться от него не было никакой возможности. И вот однажды перед концертом Лёва намазал ему смычок свиным салом. Надо было видеть ужас скрипача, когда он начал водить смычком по струнам, которые не издавали звука. В конце концов он понюхал смычок, собрал инструмент – и больше мы его не видели.
Визитной карточкой любого аккордеониста являлась тогда виртуознейшая пьеса Б. Шахнова «Карусель». Наш Владимир Осин исполнял ее виртуозно. К тому же он писал оркестровки и руководил вокальным трио, затем квартетом. Мордочка у него была всегда какая-то удивленная – он напоминал болонку, за что и получил кличку Шавка.
Однажды по причине пристрастия к горячительным напиткам его вызвали на партбюро и поставили вопрос ребром:
– Осин, дайте слово, что больше пить не будете!
– Товарищи коммунисты, – серьезно сказал Осин, – даю вам честное слово, что больше пить не буду… – и, выдержав паузу, тихо добавил: – И меньше не буду!
Зудила
Мы знали, что где-то на мясокомбинате обитает музыкант, который раньше играл чуть ли не в оркестре самого Якова Скоморовского. И вот он появился у нас. Звали его Николай Митрофанович Зудилкин (Зудила). Полноватый, лет 50-ти с гаком, с огромной обрамленной седовато-рыжими кудряшками лысиной, он сразу стал у нас заводилой. У него был редкий деревянный крытый кларнет и тенор-саксофон довоенного производства ленинградского завода музинструментов. Зудила был нрава бесшабашного. Когда он играл, его массивная челюсть вибрировала, как незастывший студень, глаза горели неоновым пламенем, а из раструба вылетали массивные сочные звуки.
– Николай Митрофанович, – приставал я, – а как получить такой звук?
– Запросто, чувачок, – отвечал Зудила. – Ты берешь дудочку и дуешь… Час, два, день, десять… И у тебя получится! Лет через десять!
В футляре Зудилкиного саксофона кроме разобранного кларнета в отсеке с мундштуками и тростями всегда находились самые необходимые для поднятия настроения вещи: стограммовый стаканчик (гленчик), кусочек сырка «Дружба» или сальца, луковичка и ломтик хлеба. Зудила был почти всегда в приподнятом настроении, поэтому играл весело. Кроме того, он был еще и философ.
– Чувачок, – говариал он, – запомни: в оркестре все инструменты должны играть, а саксофон петь!
– Ну как же, – возражал я, – а говорят «поющая скрипка», «поющая гитара»…
– Ты же умный вроде мужик, чувачок, и с верхним уже образованием! – Зудила поводил плечами. – Ну как можно петь, пойми, на бычачьей жиле или медной проволоке? Поют легкими, горлышком, губками… А так только можно играть на кларнете или на саксофоне! Вот, чувачок, слушай, колесо от телеги может нарисовать почти любой. А вот так нарисовать, чтобы оно ехало, может только художник. Так же и в музыке. Тренькать могут почти все, а вот играть, чтоб из инструмента выходила музыка, могут только музыканты!