Хроники Эвелин. Молчание Церрека
Шрифт:
Маска осталась висеть на лице и, учуяв в дыхательной смеси нечто очень важное, убрал нежелательные примеси, оставив один лишь чистый кислород.
Внезапно, осмотрев всё место, словно проснувшись, принялся собирать остатки взрывчатки…
– Что ты делаешь??? – кто-то, кто ещё не потерял дар речи, выкрикнул в эфир, но поняв, что его может не слышать, решил помешать безумию. И, через десять секунд, притронувшись к нему, повторил судьбу напарника.
Увидев ещё одно замёрзшее тело, у одного сдали нервы – бросив всё, пополз в неизвестном направлении. В тёмно-сером цвете ночного зрения лишь сверкнули края ботинок, нырнувшие в одну из трещин. Остальные же, кто не сошёл, в одно мгновение, с ума, решили покончить с командиром, раз и навсегда – все четверо начали стрельбу по движущейся тени. Стреляли куда угодно, в любую точку тела, чтобы обездвижить, помешать активировать заряд тому, кто стал излучать смертоносный холод. Он падал, но поднимался, на четвереньках продолжая тянуться к детонатору. Не издавал ни звука, и в его движениях не было намёка на вменяемую личность… Вообще, разумную сущность!
Добившись своего, в руке оказался незатейливый прибор с красненькой кнопочкой. На его маске камера продолжала передавать на Станцию весь тот тёмно-серый ужас. Всем были видны его руки, укрытые защитным «мехом» инея, сквозь который просматривался серебристый комбинезон; как ни странно – слышно ровное, глубокое дыхание, и острый звук… шум раскалённых пуль, вонзающиеся в тело…
…Внутри зажегся свет спустя минуту, после того как экран наполнился «белым» шумом. Надпись «связь потеряна», мигающая кровавым цветом, продолжала пульсировать посредине. Были слышны глухие шорохи, рождающиеся позади, поскрипывание тонкого пола под тяжестью тел ошарашенных людей, побросавшие маски под ноги. Доктор Марк стоял не шелохнувшись, со средствами коммуникации на голове, всё так же, продолжая наблюдать за ходом выполнения операции, закончившаяся минуту назад.
Наконец, почувствовав левым плечом знакомую дрожь помощницы, стянул коммуникативные причиндалы. Короткие волосы повторили движение маски. Бросив на пол, вполоборота обернувшись, поднял глаза на того, кто предупреждал… Нехотя посмотрел в побледневшее лицо, тонкие уста и невероятно зелёные глаза, контрастирующие с короткими тёмными волосами.
За время выполнения операции наполовину поседел, но добился своей цели.
– Произошло зачатие… – сказав себе под нос, бросил маску на пол и устремился к выходу, чтобы упасть лицом в белый снег.
Всё, что расскажет лёд
1
Наконец-то, этот сон закончился. Она проснулась, но пошевелиться не смогла, а только раскрыла глаза, и тихо удивилась, ведь «отключилась» не в кабине. «Сколько же времени прошло?», – подумалось ей сразу. Но, не ожидая отклика разума, сделала один глубокий вдох, – потянуло тяжёлыми запахами закрытого помещения, с привкусом синтетики.
«Рик», – вспомнилось сразу.
Эва зашевелилась – вернулась частичная чувствительность. Впервые такое, ведь это первый сон, в обновлённом состоянии. Глубокий, красочный и яркий; чувственный и очень тревожный. Запутанный и слишком многослойный – раньше было по-другому. И теперь бы – ухватиться за хвост, ускользающий из памяти, чтобы разобрать на кирпичики, и отправить на хранение, но образы стали блеклыми, не выразительными, а слова, вылетевшие из уст молодой девушки, почти что, растворились в подсознании.
Повернув голову влево, шею пронзило острой болью, но увидела Рика. Эва застонала, но настроила фокус: точно, это он – сидит в кресле полулёжа, закутавшись в шинели, охваченный похожим состоянием. «Так вот откуда этот запах…». Но, пошевелив рукой, дотянулась до головы, и вонзила пятерню в густые, но короткие, чуть вздыбленные волосы. Рефлекторное движение, потому что было чувство того, как будто насыпали крупицы льда, или очень хрупкого стекла. Так и есть – уловив парочку таких комочков, поднесла к глазам, и растёрла пальцами в порошок. Оно было похоже на лёд, но цвет его – очень дивный, почти такой же, как и то искусственное небо, что сопровождало её молодость – мягко-бирюзовый.
Кстати, где оно?
Эва осмелела и зашевелилась ещё сильнее, точно зная, что Рика глухими шорохами не разбудить, – его мозг работает по-другому. Оторвав спину от кресла, назад вернули ремни безопасности. Щёлкнув замком, они убрались куда-то за спину, словно искусственные змейки, но Эва это заметила, и даже сморщила брови, изобразив заинтригованность – промелькнуло чувство того, что прошлая жизнь пролетела именно в этом транспортном средстве, но остались в памяти лишь рефлекторные движения.
Оторвавшись, вновь, теперь увидела пространство кабины, после восстановившегося зрения. Она была широкая, но пространства между навигационной панелью и сиденьями, коих было двое, слишком мало, чтобы вольно переместиться в левую сторону. Да и смысл, если управление двойное; не эгоистичное, как это было с наземным людским транспортом, а есть два штурвала, с идентичным количеством необходимых приборов, с обеих сторон.
«Естественно, ведь это я…», – что-то странное подумалось, но мысль быстро исчезла, успев дотронуться к выпуклой грани передней панели. На ней нет ни пыли, ни следов небрежной эксплуатации, но поверхность мягкая, шершавая… знакомая, на ощупь.
Очертив пальцем линии, рука сама спустилась ниже – к ряду сенсорных панелей одинаковой величины, но с разными шаблонными рисунками индикаторов. Снова возникло странное чувство, словно мягкая подсветка квадратиков подогревала душу. И даже уста растянулись, увидев обратный отклик аппарата на прикосновение. «Они помнят мои отпечатки», – подумалось ей, увидев лучики красновато-ржавой подсветки, которые обнажили надпись «RED ROVER».
– Марсоход, – пробормотала она и подняла к лицу растопыренные пальцы.
Её глаза округлились, потому что цвет кожи приобрёл слишком бледный оттенок; ногти потемнели, а ниже запястья, на предплечье пульсировала тёмная молния вен. Увидев это, вернулась лёгкая боль, щекотливое ощущение на шее, вибрирующее синхронно с ударами сердца, отражённые в увиденной «молнии». Но, дрожащая ладонь приклеилась к запотевшему стеклу. За мутным очертанием был виден свет, но небо… Каким оно цветом?
Её ладонь, хоть и медленно, но скользнула вниз, следом за которой спустились мелкие струйки капель. За окном – непонятно что. Повторив движение более смело, она стала очищать плоское стекло от конденсата, раз за разом, прочищая, словно дворники. И, наконец, сделав окошко, приблизилась к стеклу, чтобы взгляд смог выбраться наружу. Первое, что бросилось в глаза – очень светло; небо, хоть и есть, но цвет его не светло-бирюзовый, и даже не ярко-синий, а бледно-голубой, переходящий в белый, ближе к светлому кругу, зависший над горизонтом.
Не поверив глазам, ладонь рефлекторно упала на панель боковой дверцы. Прозвучал сигнал открытия, и узкая, высокая дверь провалилась наружу, но отъехала в заднюю часть аппарата. Её встретил морозный воздух, превращающийся в клубы пара, пробравшийся внутрь. Вдруг, ей стало хорошо, и боль в шее утихла, затаилась, словно ожидая дальнейших движений. Но Эва сделала один глубокий вдох, после которого голова закружилась, будто воздух был пропитан парами алкоголя. Потеряв равновесие, подчинилась инстинктивному чувству нырнуть в чистый снег, словно в воду.