Хроники гиблого времени. Сподвижники
Шрифт:
– Вы хоть все городские и больные на голову-то, но всеж-таки польза от вас будет. Да и ваши товарищи, своими пулялками не убили никого, так что месть творить тоже нужды нет у нас. А польза будет, всем деревенским, не только моим. Нужно нам по сторонам-то смотреть, да и знать желательно, что в мире-то происходит, вот этой информацией вы и ценны. Да и другой резон у меня есть. Но не сейчас об этом, потом поговорим. Опять же, не хотели мы никого из вас убивать, просто поговорить шли, ну а потом уж, в ответ на ваши враждебные действия, рефлексы сработали. Мужики то наши, те, что за охотников сейчас, почитай все ветераны, с последней войны с басурманами, что с южных степей лет с десяток назад набегом на наши земли пришли. Вот тело то быстрее рук и сработало. А вы поживите пока с нами, не обидит вас никто. Глядишь, и понравится, это чай не в коробке каменной то сидеть. Все приятнее то, на земле. А не понравится, слово даю, отпущу на все четыре стороны.
Дед хитер, конечно, отпустит то он отпустит. Да вот только до Москвы, по прямой, около семи сотен километров, это же пешком год нужно идти! Через неизведанные земли. Да еще и дойдешь
Поначалу ему, да и всем остальным выжившим, всё здесь казалось фантастическим и необыкновенным. Хотя, что греха таить, зачастую и сейчас так кажется. Например вода, которая свободно течет вне всяких ограждений. Просто по земле, не в бетонной ловушке, а так, как ей самой хочется, образуя русло. Тоже, слово совсем по-другому заиграло. Там в городе, слово русло использовалось только для обозначения направления хода мыслей в речи, а здесь его использовали в изначальном его значении.
Так вот, вода, она не из крана течет, и ее много. Очень много. И она другая, не такая как из того же крана или в бассейне. Живая какая–то. И рыбу можно поймать в сеть, а не производить на синтезаторе пищи. Ветер опять же, он такой разный, теплый и холодный, нежный и сильный. Разный. И насекомые. К чему они, жители города, никак не могли привыкнуть, так это к птицам и насекомым. С животными проще, и рыбой тоже, все–таки в городе у многих были кошки с собаками, были еще разнообразные хомяки и морские свинки. Даже рыбки в аквариумах в квартирах, да и в некоторых парках были. А вот птицы были редкостью, такие, которые умеют летать, а не в виде обеда, а уж жужжащих насекомых и комаров в городах не было совсем. Особенно комаров. Какие же они кровожадные, вся тройка товарищей с непривычки сразу же покрылась расчёсанными царапинами на местах бывших укусов, и очень страдала, пока какая–то местная женщина, заметив это, не сжалилась над ними, и не выдала мазь, отпугивающую этих самых кровопийц. Правда совсем избавить новичков проживания на лоне природе от посягательств насекомых на их кровь эта мазь избавить не смогла, но все равно стало намного проще эту самую природу переносить. Но ведь были еще и бабочки, мотыльки, стрекозы, слепни. Игорь, первый раз увидев стрекозу впал в ступор, прямо закоченел на месте, настолько испугался. Хохотали над ним все детишки деревни. А от пролетающих над головой птиц, он до сих пор пригибался в страхе, никак не мог привыкнуть. Все казалось ему, что это кусок обшивки здания на голову падает.
Еще, ему нравилось всё трогать, прикасаться ко всему. До сих пор. Он постоянно пробовал всё на ощупь, когда его никто не видит, прикасался ладонью то к коре вяза, теперь он знал и такие названия, то к траве, то к воде. Ему до умопомрачения нравилось сидеть на берегу реки, опустив в нее ноги. Эти ощущения не сравнить ни с каким душем или ванной. Особенно его вводили в экстаз мальки рыбок, подплывавшие и тыкавшиеся ему в ноги своими носами. Это вызывало в нем непередаваемое чувство, словно они сознательно щекотали его, чтобы порадовать, и он мог часами так вот сидеть. А дом. Деревянные избы, как их тут называли, казались ему живыми. Да что говорить, он даже ночью, причем очень часто, уже засыпая, гладил стену у кровати, проводя рукой по выпуклым бревнам, шершавым и теплым, беседуя с домом, словно с живым существом. И был счастлив в такие моменты. Дом же ему отвечал. Что-то постоянно в нем происходило, шуршало, шевелилось, издавало различные звуки, словно большой живой организм. Общался с ним, по крайней мере, Игорю хотелось в это верить.
И, кстати, те слухи, которые он считал абсолютно бредовыми, здесь полностью подтвердились. Здесь люди жили парами, самостоятельно воспитывая своих детей, и вот именно и только это, называлось семьей. И семьи эти были большими, в каждой минимум по пятеро детей. Игорь, Атика и Резван долго не могли прийти в себя, когда узнали о том, что родители несут полную ответственность за своих детей, самостоятельно, на свои средства одевая их и кормя. Как? Как так можно, на это же нужно уйму сил тратить и средств? Как? И зачем? Сказать, что горожане были шокированы, это значит не передать даже малую толику их удивления. Совсем малую. Правда содержали они детей, в основном до шестнадцати–семнадцати лет, так как достигнув этого возраста дети выходили из-под опеки родителей, создавая теперь уже свои семьи, таким образом, становясь полностью самостоятельными. Нет, родители им и потом помогали, но это уже была именно, что помощь, а не содержание. Наличие вот таких вот семей у всех жителей Пустошей, а конкретно этой деревеньки, под названием «Новая», особенно их удивило. Непонятна им была ни цель, ни экономика данного образования, и в первые дни нахождения в этом мире, они постоянно по очереди и сразу всем скопом, расспрашивали местных именно об этом. Надо сказать, что своими вопросами быстро вызвали раздражение, в лучшем случае, недоумение у местных, и дед Тимоха, на правах старосты, попросил их все вопросы адресовать только ему. По его словам, «и так вас городских за полоумных уже держат, жалеть даже начали. Не надо доводить, чтобы совсем уж в юродивые записали», –хехекая, пояснил свои действия вредный дедок. Кто такие, эти юродивые? Вопросы. Много вопросов.
Резван почти сразу после того, как очнулся от обморока, впал в какую–то дикую прострацию, и чаще всего его можно был застать сидящим на берегу Волги, задумчиво смотрящим на ее течение. А вот Игоря с Атикой было не остановить, их пытливый характер требовал потрогать и понять все, что происходило вокруг. Начиная от рыбалки, охоты и заканчивая кормежкой домашних животных, ухаживанием за ними и даже работы в огороде. Правда от вида коровы оба до сих пор, по прошествии двух месяцев, чуть в обморок не падали, ноги начинали дрожать и у того, и у другой, а слабость сковывала все тело. Не говоря уж про то, чтобы прокатиться на лошади. Ни Игорь, ни Атика, даже близко к ним так и не смогли подойти до сих пор. Хотя ту же корову Атика, как более храбрая, или просто безответственная, на взгляд Игоря, даже смогла погладить, и потом весь вечер рассказывала друзьям, какая она теплая, и как странно у нее теперь пахнет рука. Попробовав парного, а они теперь знали, что так называется молоко сразу же после надоя, и это слово – «надой» – они теперь тоже знали, наспех процеженного молока, они не вылезали из туалетов несколько дней подряд. Как объяснил им все тот же староста, из–за того, что настоящее молоко имеет очень высокий процент жирности, к коему их желудки оказались непривычными. А вот потом, как «отсидели» свое в этих странных строениях, обычных деревянных ящиках, с подобием унитаза, вернее его примитивного предка, которые местные и называли туалетами, они смогли уже пить его без боязни. Игорь так вообще полюбил этот вкусный и сытный напиток, и каждое утро и вечер, караулил жену старосты после надоя с личной кружкой. Она каждый раз улыбалась, тепло так, по–доброму и наливала ему теплого еще молока, процедив через специальную тряпочку, которую накидывала прямо на кружку.
Туалет. Это вот совсем не то, о чем подумал бы любой житель города. О таком ужасе, который испытала вся троица только увидев это место, они не расскажут никому. Какие амортизаторы, какое автоматическое мытье тела? Вы сидите на простом керамическом кувшине, по своей сути, а потом, чтобы удалить отходы своей жизнедеятельности, нужно дернуть за рычаг, и тогда побежит вода. И нужно самому вытирать или мыть себя после процесса. Фу! Но пришлось привыкнуть и к этому. Особенно после рассказов охотников и рыбаков, что во время охоты они могут это вот всё делать прямо на землю, отмахиваясь веточкой от вездесущих комаров. Ох, как после этого рассказа полоскало Атику! Но сейчас ничего, привыкли почти ко всему.
Но, Игорь и Атика сошлись как-то вечером за разговором в одном мнении, что по большому счету им здесь нравится. Пусть даже с такими вот туалетами, или периодически извергая только что съеденный обед или завтрак, после того как спросили из чего приготовлено то, или иное блюдо, или просто поинтересовались о чём то, как оно изготавливается, например. Так, огромным шоком для Игоря стало то, что для того, чтобы поймать рыбу, если не сетью, а удочкой, то нужно надеть на крючок червя, или кузнечика. Которых нужно сначала поймать в траве, или найти в навозе. В навозе! Нет, не так – В НАВОЗЕ! То есть в коровьем или поросячьем дерьме, ковыряясь там сначала вилами, а потом и руками. Да, да руками. А слово вилы, впрочем, как и сам инструмент, они узнали и увидели только здесь. Когда Игорь первый раз попробовал насадить кузнечика, внимание – живого, на крючок, его и Атику наблюдающую за сим процессом, полоскало потом минут тридцать. И рыбачить в тот день они уже так и не смогли. Только через пару дней решились, но тут уже нужно было нанизать червяка. И процесс извержения остатков еды пошел по новой. И так во многом, так и учились всему, зачастую именно что через рвотные позывы. И через уколы в задницу, которые местный врач называл прививками. Всё было необычно. Зато перед ними открывался новый, неизвестный им до этого мир. И он был настоящим, не менее, а во многом и более настоящий, чем тот, что остался под куполом.
Электричество. Его вроде, как и нет, ну в привычном его присутствии, когда от него зависит вся твоя жизнь, но оно есть. Здесь в деревне люди обходились без него, практически во всем. Вот только у старосты в доме стоит радиостанция, которая запитана от небольшого дизель–генератора в маленькой пристройке у дома. А также, в деревне была своя больница, ну как больница, отдельно проживающий врач, с оборудованным для приема больных помещением. И у него тоже был небольшой дизель–генератор. Дизель–генератор! Они здесь получали электричество сжигая переработанную нефть! Ну как до этого можно было додуматься? И врач этот был, хоть и молод, но грамотен, и достаточно широкого профилем специалистом, чтобы обслуживать эту, и еще пару соседних деревень, так же разбросанных вдоль берега реки. И у него было полноценное медицинское образование. По крайней мере говорил он очень грамотно, и многое в своей профессии знал, и это не было шаманством, хотя в своей работе он постоянно использовал настои и примочки из разных трав, с его слов, собранных в определенное время года. И это единство науки и знахарства работало, да еще как. Удивительно. Так, со слов того же врача, те болезни, которые в городе могли победить только хирургическим путем, ну или с помощью, например лазера, здесь спокойно излечивали прописывая больному отвар из смеси каких–то трав, или проделав некие упражнения. Трав! Как? Ответа ни у Игоря, ни у Атики не было.
Удивительная деревня, удивительные жители. Поначалу Игорь с Атикой, Резван все меньше участвовал в их беседах, решили, что все тут живут за счет того, что производят сами, этакий первобытно–общинный строй, с уклоном в земледелие и животноводство, но потом увиденное заставило их о многом задуматься. Например, материал, используемый для пошива одежды, скатертей и занавесок, и многого чего тому подобного, был довольно профессионально сделан, в наличии были как разнообразные расцветки, так и сама текстура. То есть ткани были разные. Во многих домах стояли керосиновые лампы, из металла и стекла. В основном, конечно, использовали свечи, как им объяснили, парафиновые, но производства их они нигде не увидели. Инструмент, хотя и был несколько примитивен, но все же явно был сделан промышленным способом. Много загадок. И как-то уже не вязался ко всему увиденному первобытно–общинный строй, что–то здесь явно посложнее было.