Хроники инспектора Ротанова
Шрифт:
Он знал по опыту аромской пустыни, как лучше всего замаскироваться… Песок сыпуч, и можно выдать свое, не существующее в реальности тело за песчаный холм, оставить снаружи только лицо… Странно, он все время помнит о том, что находится в воображаемом, искусственно созданном мире, хотя все его ощущения говорят об обратном. Горячий песок давит на грудь, вызывая неприятное ощущение и духоту… В таком случае, чем отличается воображаемый мир от реального? Где проходит грань между ними?
Ротанов не чувствовал ни жажды, ни голода. Но донимала жара, все сильнее
Через какое-то время он почувствовал себя заживо погребенным и понял, что не в состоянии терпеть дальше. В конце концов, любая осторожность должна иметь определенные пределы. За те минуты (или часы?), что он лежал здесь, ничего не менялось в мертвом пейзаже пустыни, не было даже намека на тучи в прозрачном голубом небе.
Он сбросил с себя слой раскаленного песка и медленно побрел по пустыне, забыв о том, что может летать.
Где-то впереди, совсем низко над поверхностью песка, отделенный от него слоем раскаленного воздуха, плыл шатер… Скорее всего, это был мираж, но мираж слишком уж реальный.
Ему захотелось узнать, откуда здесь взялся этот шатер? Чья безумная фантазия создала его среди безжизненной раскаленной местности?
Как только мысль Ротанова оформилась в желание, шатер приблизился и прочно встал на песок. Оставалось откинуть полог…
С минуту он медлил. Каждому нужна эта минута перед встречей с неведомым. Но минута прошла вместе с минутной слабостью. Инспектор откинул полог и увидел сидевшего на ковре хана.
— Ты кто? — спросил хан. — Привидение? Галлюцинация? Воображаемая субстанция художественной реальности?
— Я Ротанов. Инспектор внеземных поселений.
— Что здесь делает инспектор внеземных поселений?
Ротанов неопределенно пожал плечами, вошел в шатер и, не дожидаясь приглашения, опустился на ковер. Приподнял валявшийся на боку золотой кувшин, в котором еще плескались остатки жидкости, и с удовольствием выпил ее.
— Вино у тебя немного кисловатое, слабой выдержки, но хорошего вкуса.
— Ты это чувствуешь?! Ты можешь это чувствовать? Тогда почему же я не ощущаю ничего, кроме вкуса воды?!
— Возможно, ты хотел слишком многого? Возможно, твое сознание не в состоянии вместить в себя размеры твоих желаний?
— Ты говоришь непонятно, мне придется тебя казнить. Жаль, что среди моих слуг нет палача, чтобы сделать это немедленно.
— У меня такая специальность. Морочить людям голову и получать из их замороченных мозгов те крохи информации, которые там содержатся.
— По-моему, ты меня оскорбляешь. Возможно, мне все же придется приказать казнить тебя.
— Кому? Кому ты можешь это приказать? Здесь нет никого, кроме нас с тобой.
— У меня был робот. Я не знаю, куда он делся, но, если я его позову, он вернется и произведет необходимый ритуал казни.
— Слушай, хан, перестань молоть чепуху и лучше скажи, почему ты здесь оказался? Какого дьявола тебе не хватало в обычном мире? Зачем тебе понадобились врата?
— Слишком тяжелая
— Мы сами делаем ее такой.
— От этого она не становится легче.
— Ладно. В конце концов это твое личное дело. Скажи мне, ты не знаешь, кто такие гарсты?
— Впервые слышу. Хотя нет, постой. Староста говорил что-то про яйца гарстов, из которых родилась беда, но, по-моему, дело здесь не в них.
— Мне тоже так кажется, но оставим это, сейчас не лучшее время искать виновников катастрофы. Во всяком случае, не здесь их надо искать. Ротанов выделил слова «не здесь», всем своим видом призывая хана к осторожности, и, кажется, тот понял, молча кивнул и отвернулся. Вид у хана был удрученный и какой-то пришибленный. Помолчав некоторое время, Ротанов решился задать свой следующий вопрос, тот самый, ради которого он здесь оказался.
— Скажи мне, хан, ты не жалеешь, что прошел врата? Доволен своей жизнью здесь?
— Не издевайся надо мной! Местное вино и пища не имеют для меня вкуса, женщин здесь нет. Здесь вообще никого нет, кроме этого проклятого металлического болвана, который всегда исчезает в самый нужный момент.
— Тогда, быть может, тебе имеет смысл отправиться вместе со мной обратно и попытаться изменить среду своего существования?
— Как это?
— Да очень просто. Вещи, нас окружающие, и даже атмосфера, которой мы здесь дышим, зависят от нас самих, во всяком случае, большую часть среды, в которой живем, мы создаем сами, нашими собственными усилиями. Стоит захотеть изменить окружающее… Захотеть сильно, по-настоящему, и оно изменится!
— Черта с два оно изменится! Сотни других живущих здесь болванов не желают ничего менять!
— Откуда ты знаешь? Ты их видел? Ты с ними говорил?
— Я же сказал тебе, рядом со мной никого нет! Но где-то они все же есть, и я знаю, чего они хотят или не хотят.
— Возможно, ты ошибаешься. Давай поднимайся со своего ковра. Попробуем поискать тех, кто пришел сюда раньше нас. Уверен, мы их найдем, и, кто знает, вместе сумеем что-то придумать.
— Все инспекторы такие оптимисты? — спросил хан, тем не менее кряхтя поднимаясь с ковра. На какой-то миг в его глазах мелькнуло сожаление. Расставаясь с привычным, маленьким и теплым мирком, человек всегда испытывает сожаление. Некоторые могут с этим справиться и сделать шаг наружу, но большинство вновь опускают свое седалище на привычное место. Особенно если оно согрето мягким ковром…
Однако, к чести хана, он не стал противиться предложению Ротанова и протянул ему руку, словно просил поддержать его в трудный момент.
Мгновение спустя они уже летели сквозь бесчисленные наслоения местного пространства и вскоре оказались в огромной библиотеке, в которой обитал ученый.
В основном ученые делятся на две категории. Одни пытаются изучать то, что нам еще неизвестно. Другие придумывают собственные теории, не имеющие никакого отношения к реальности, и всю жизнь доказывают их правильность.