Хроники Кадуола
Шрифт:
Шло время. К Глоуэну вернулось сознание, но он бессильно лежал, лишь мало-помалу набираясь сил и начиная узнавать окружающих. Бардьюс очнулся днем позже. Магнат открыл глаза, посмотрел направо и налево, пробормотал что-то невразумительное, закрыл глаза и, казалось, задремал. Медики повеселели: кризис миновал.
Через два дня Бардьюс смог говорить. Медленно, часто прерываясь, чтобы сосредоточиться на том или ином воспоминании, он рассказал, что с ним случилось. В Порт-Тванге он получил сообщение, якобы отправленное инженером Баньоли. В нем говорилось, что планы изменились, и что Баньоли будет ждать Бардьюса у замка Бэйнси. Бардьюс, слегка озадаченный, но ничего не опасавшийся, вылетел на север к Разливу. Там он не заметил никаких признаков присутствия Баньоли; тем не менее, он приземлился
Флиц рассказала Бардьюсу историю его спасения. С усилием переводя взгляд с одного лица на другое, Бардьюс произнес: «Я еще не могу вас отблагодарить».
«В благодарности нет необходимости, — отозвался Глоуэн. — Мы всего лишь выполняли свой долг».
«Может быть и так, — ровным, слабым голосом возразил магнат. — Тем не менее, я вам благодарен. Кроме того, я знаю, кто мой враг, и почему он хотел меня уничтожить». Полминуты Бардьюс лежал молча, после чего сказал: «Думаю, он пожалеет о своей ошибке».
«Вы имеете в виду Намура?»
«Да, Намура».
«Зачем ему было вас убивать?»
«Это длинная история».
«Тебе нельзя утомляться», — предупредила Флиц.
«Я буду говорить, пока не устану — а когда устану, тогда замолчу».
Флиц неодобрительно взглянула на Глоуэна и Чилке и вышла из палаты.
Бардьюс вздохнул: «Начнем с начала. Пятнадцать лет тому назад моя компания выполняла кое-какие строительные работы для семьи Стронси, и Стронси хотели обсудить новый проект. Когда я прибыл, оказалось, что вся семья улетела на север, в замок Бэйнси, на пару дней. Меня это устраивало — я не спешил и мог подождать на ферме.
Нужно подчеркнуть, что в замке собрался весь клан, двадцать семь человек. Многие прилетели по этому случаю с других планет. Патриарх, Мирдаль Стронси, жил на ферме с супругой Глаидой, дряхлой старшей сестрой, двумя сыновьями, Сезаром и Камю, и многочисленными внуками.
Устраивалось веселое празднество. Стронси, вообще, были старомодные, но жизнерадостные люди — им нравились традиционные торжества, и раньше они уже несколько раз ездили в замок Бэйнси с той же целью. Но в этот раз случился чудовищный шторм — волны достигли такой высоты, что стали разбиваться непосредственно о стены замка. Участникам пиршества некуда было бежать; они с ужасом видели, как рушилась каменная стена и море с ревом прорывалось в образовавшуюся брешь. А потом все было кончено.
Когда из замка Бэйнси перестали отвечать на вызовы с ранчо Стронси, мы встревожились и вылетели на север, чтобы выяснить, что случилось. Мы обнаружили развалины и разбросанные трупы — некоторые тела водяные уже утащили на Разлив. Часть погибших так и не удалось найти. Мы вызвали полицию и скорую помощь — что еще можно было сделать? Все стали возвращаться, я тоже махнул рукой и решил улететь. Но как только я поднялся в воздух, меня потянуло назад, к Разливу. Меня что-то беспокоило, какая-то навязчивая неуверенность. Я пытался избавиться от этого ощущения, приводя самому себе разумные доводы, но в конце концов развернул машину и вернулся к замку один. Дело шло к вечеру, шторм давно кончился, и на Разливе было очень тихо. Прекрасно помню эту сцену, — Бардьюс немного помолчал, потом продолжил. — На западе солнце выглянуло в разрыв между тучами и залило влажные пустоши красноватым светом — на блестящих черных камнях он казался вишневым. Миллионы луж вспыхивали миллионами отблесков, и в этом зареве водяных почти невозможно было разглядеть. Я подошел ближе к развалинам и смотрел по сторонам. Мне показалось, что я слышу, как кто-то меня зовет едва слышным, слабым голоском. Сначала я думал, что это проделки водяных, но двинулся в направлении голоса и через некоторое время заметил под грудой камней лоскуток одежды. Это была маленькая девочка, ее завалило камнями. Она пролежала там две ночи в обществе водяных, шнырявших вокруг, совавших палки между камнями и пытавшихся к ней протиснуться.
Короче говоря — хотя на это ушло много времени — мне удалось ее вытащить, полумертвую девочку лет семи. Я ее помнил по фотографиям семьи, это была Фелиция Стронси; вся ее родня погибла, только ей удалось пережить катастрофу.
Заботиться о ней было некому. Распорядители имущества семьи жили далеко, на другой планете, причем никто еще ничего не организовал, и процесс назначения опекуна занял бы много месяцев. Я не доверял Ассоциации торговых агентов; она тогда занимала — и все еще занимает — враждебную позицию по отношению к семье Стронси. В конце концов я взял девочку под свою опеку, намереваясь найти ей подходящих приемных родителей. Но время шло, и я ничего не делал для того, чтобы кому-нибудь ее передать: у меня не было детей, и мне нравилось ее присутствие.
Фелиция была странное маленькое существо. Сначала она не могла говорить — просто сидела и смотрела на меня большими глазами, наморщив лоб и поджав губы. Мало-помалу ей удалось преодолеть шок, но она практически забыла все прошлое — помнила только, что ее называли «Флиц»».
Бардьюс прервался и вызвал горничную Несту. Та принесла большую групповую фотографию клана Стронси — Глоуэн и Чилке ее уже видели. Серьезная светловолосая девочка, по-турецки сидевшая на нижней ступени лестницы, была Фелиция Стронси.
Бардьюс продолжал рассказ. Он привык к девочке, и в конечном счете распорядители имущества семьи Стронси назначили его опекуном. Он дал ей такое образование, какое считал бы подходящим для своего сына, сосредоточив внимание на строительстве, технологии и математике, но не забывая также о музыке, эстетическом восприятии и других навыках, ценившихся в цивилизованном обществе.
Флиц развивалась более или менее нормально. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, Бардьюс устроил ее в частную школу на Древней Земле, где она провела два года. Флиц оставалась худосочной и бледной, но выгодно отличалась от многих сверстниц синими, как морская вода, глазами, глянцевыми волосами и тонкими чертами лица. Преподаватели считали ее достаточно прилежной, хотя и необычно замкнутой ученицей.
По окончании второго года обучения Флиц заявила, что не вернется в школу осенью. «Даже так! — воскликнула директриса. — И почему же нет?» Флиц объяснила, что она просто-напросто хотела вернуться к прежней жизни — летать из одного конца Ойкумены в другой с Левином Бардьюсом по делам его строительной компании. Возражения были бесполезны; «благопристойность» и «приличия» оставались для нее пустыми словами. Флиц вернулась к Бардьюсу, и он приветствовал ее без критических замечаний.
Флиц удалось пережить подростковый возраст без травматических переживаний. Время от времени она начинала интересоваться тем или иным решительным молодым человеком крепкого телосложения, как правило из числа строителей, работавших на компанию «ЛБ». Бардьюс не вмешивался— Флиц могла делать все, что ей придет в голову.
Флиц никогда не любила заниматься чем-нибудь слишком долго или слишком сосредоточенно. К сожалению соискателей ее расположения, она не могла не сравнивать их с Бардьюсом, и редко у нее возникали сомнения в том, кто выигрывал от такого сравнения. Люди, незнакомые с ситуацией, подозревали, что Флиц стала любовницей Бардьюса. Флиц знала об этих сплетнях, но они ее не беспокоили. На всем протяжении ее жизни Левин Бардьюс был не более чем заботливым и осторожным опекуном; в его обществе она чувствовала себя в безопасности.