Хроники Ледяного Королевства
Шрифт:
Не утихал крик боли и отчаяния, ужаса и обиды. Кисть правой руки отпала замертво, Митек сидел с отмороженным обрубком и несчастно орал и плевался мокротой во все стороны. Крови не было, ужасающий холод башни превратил и её в обледенелый ужас. Он беспомощно осел на скамью, мерно всхлипывая и вдруг… увидел дверь. Дверь, которой раньше здесь точно не было, совершенно ясно вылезла на передней стороне загадочной стелы. Широкая и совершенно черная, она медленно открылась, без скрипа, совершенно беззвучно. Она уже была раскрыта настежь, когда было исчезнувшее желание попасть в башню, стало быстро возвращаться. И чем быстрее Митек желал вновь оказаться внутри твердыни, тем быстрее дверь вновь закрывалась. Он тотчас поднялся, понимая, что второго шанса ему уже не придвинется. И побежал, что было сил — быстрее. Добравшись до косяка, он рискованно протиснулся в проем и дверь сама затолкнула его внутрь, оставив лишь маленькую щель где-то наверху. Затем и щель расплылась в густом ничто. Парень остался в абсолютной темноте.
Митек лежал на холодном каменном полу, облокотившись на ладони обеих рук, правая кисть чудесным образом восстановилась. Но кажется, юноша этого даже не заметил, он спокойно принимал темноту, в которую был повергнут и наслаждался
Вокруг все окружала темнота, она налегала на глаза неприятным давлением, подобно влажному войлоку. Страшно хотелось пить. Подросток скрючился, согнулся чуть ли не двое, под давящими низкими сводами, где выпрямиться было невозможно. Все тот же узкий коридор медленно становился еще уже и путник уже не мог широко расставить руки, их пригодилось сгибать в локтях и ползти, бесконечно ползти вперед. Он уже успел заметить, что башня, пускай и огромная, и довольно широкая, давно спорит со своим внутренним содержанием. Казалось, что ползешь по огромному лабиринту, протяженному на сотни километров и впереди тебя ждет лишь смерть, в безумстве или от голода. «Жаль, я не захватил Покемонов.» — Митек прошептал это, люди почему-то всегда понижают голос, оказавшись в темноте. А монстров он действительно не взял, и это было не только ужасно плохо, но и странно. А тренер, казалось, не придал должного значения столь грубой ошибке и уверенно выпрямился во весь рост, когда наконец-то мучительные своды окончились, он оказался в просторном помещении. Легкий, свежий, морозный воздух показался ему высшим удовольствием после тяжелого и затхлого наполнения туннеля. Здесь же ощущалось некое слабое движение, какой-то сквозняк, словно в обширном, не обычной формы помещении. Митек сделал несколько осторожных шажков вперед, в черноту, полной стеной окружавшую его. Что-то выскользнуло из-под его кроссовок и с многократным эхом покатилось вперед. Когда вновь наступила тишина, парень с еще большей осторожностью шел вперед, проверяя каждый сантиметр влажного пола, прежде чем опустить на него ногу. И вдруг яркий пламенеющий свет охватил все вокруг, стены вспыхнули алым пожарищем, ранее незаметные факелы ярко вспыхнули огнем, пробитые канальца в толще стены, заполненные каким-то выдохшимся веществом слабо и быстро догорали. Тем не менее благодаря десятку факелов, вокруг стал внезапно светло и веселее. У юноши защипало в глазах, потекли слезы от долгого пребывания в темноте. Это был круглый зал, чьи совершенно белые стены были богато украшены книжными стеллажами, между которыми предусмотрительно устанавливались факелы. Всюду валялись пергаментные свитки, царил творческий беспорядок, скорее бардак. Создавалось впечатление что здесь что-то отчаянно искали. В центре комнаты стоял высокий стол из красного дерева, Митек узнал его, это Василиск, — из него делают кийские посохи Элтиров. Рядом с ним стоял столь же высокий стул с огромной прямой спинкой. Он был соткан из подобного материала и обшит зеленой грубой тканью. Рабочее место было завалено различными бумагами, пожелтевшими от времени. Прочитать свитки тренер не мог, привычные буквы заменились неизвестными символами. Там где стоял Митек, возле стула, слева от него, стены образовали интересный узор, образуя многокрылое существо, всем напоминающее Хо — Оха. Под ним горело сразу два факела, а затем зачиналась арка, низкая и узкая, выводящая в маленький, столь же круглый зал, где наверх уходила винтовая лестница. Там было столь же светло, как и в первой комнате — факелы ярко горели вдоль всей стены.
Только теперь тренер заметил небрежно сброшенный дорожный плащ синего цвета, запыленного временем. Он поднял его и оттряхнул верхний слой пыли… там где предполагалось плечо носителя, была искусно вышита эмблема — герб некоего ордена. Прочитать опять не удалось, язык был не известен, да и даже не похож ни на что, что когда-нибудь слышал Митек, а слышал он уже не мало. «Видимо очень древний» — парень спокойно взял стул за спинку и отодвинул его от стола, удивительно, но сколько бы ему не было лет, сохранился он прекрасно, лишь чуть проскрипел, когда Митек сел на него. К столу был прислонен резной деревянный посох с голубым набалдашником, в виде абсолютно точной сферы; а на желтых листьях пергамента подле высокой кружки лежали потертый кожаный кисет и небольшая кривая трубочка. Максимально осторожно, тренер прикоснулся к трубке, но не найдя ничего интересного, перебросил внимание на кисет. Табака внутри почти не было, а тот что остался, испускал ужасный аромат. К посоху Митек прикоснуться не решился, лишь спокойно достал сигарету и вновь закурил. Впервые за долгие века по комнате поплыл табачный дымок, и курил это тренер из Нью Барка, свои привычные легкие сигареты.
Несколько раз по башне вновь промчался леденящий душу ужас, злорадный смех неизвестного и потенциального противника. Сначала страх, лишь страх охватывал тренера, сжимал его сердце, заставлял курить снова и снова. А затем, он даже привык и после семнадцатого «хохота» он был уверен, что ничего страшного в этом нет и быть не может. Взгляд поплыл по стеллажам, книги и книги, бесконечные толстые книги в кожаных, деревянных и даже костяных переплетах. Их было так много и все были так похожи, что у тонулунда начало двоится в глазах. Попадались и свитки, аккуратно завернутые и скрепленные механической застежкой. Тренер прошелся вдоль одного из стеллажей, и тут заметил вполне знакомые символы: «Noss Kajaya». По башне вновь прокатился тот самый хохот, Митек уже смеялся от него и точно не пугался. Он уверенно потянул руку вверх и вытащил книгу в странном красном переплете. Кажется это была кожа… драконья чешуя, но подобной не обладает ни один из известных Покемонов. К его сожалению, книга была также написана древним языком, но он был уверен — эта книга о роде Каджайан — Итеру. Художник изобразил огромных монстров, гигантского змея сражающегося против крохотного человечка с одноручной секирой. Змей был столь огромным и пугающим, что крепыша из Нью Барка невольно передернуло всем телом. Он закрыл и поставил фолиант на место.
Прошел час или два, ничего не происходило, лишь хохот все летал и летал откуда-то сверху, куда-то вниз, раздражая слух и без того измученного тренера. Он пересек обе комнаты и уверенно вступил на чугунную, добротно скованную лестницу, огражденную иллюстрированными перилами. Шаг за шагом Митек поднимался вверх и вскоре минул второй этаж, на который он даже и не подумал свернуть. Он был точно таким же, как и первый. Все тот же кабинет, все тот же стул и синий плащ на полу, лишь вторая комнатка с лестницей, теперь вела вниз — основная комната была постоянной, до самой верхушки, где юноша устало остановился, облокотившись на холодную белую стену загадочной твердыни. Верхушка как и предполагалось не была освещена факелами, в ней таился загадочный голубоватый полумрак, из стен внутрь проникал дневной, самый обычный, Мирской свет, ставший почему-то таким родным и любимым. Это была несомненно вершина, куполообразная крыша и совершенно пустая комната. И все-таки, было так необычно видеть Мир, кладбище и купола Колднесса там впереди, вглядываясь на улицу из этих маленьких выбоин. Столь загадочная башня, а тут, самые обычные окошки…
Он стоял в пустом; полутемном помещении с голыми стенами и высоким постаментом у противоположной стены, напоминающий толи жертвенник, толи университетскую кафедру. Вокруг ног медленно кружилось сероватое облачко пыли, толстым слоем покрывавшей весь пол, так что с трудом можно было разглядеть сложный рисунок каменной мозаики. Он поднял глаза вверх — потолок был иссиня-черный. Вокруг царила мертвая тишина, звуки с улицы сюда, почему-то, не проникали.
Митек осторожно подошел к постаменту. Он был похож на достаточно огромный черный табурет, выбитый из черного, как ночь камня. Верхняя, плоская часть «табурета» была серебрено — серой, яркой светилась, когда тренер опрометчиво заносил над ней руку. Некоторое время спустя он осмелился прикоснуться. Голос обрушился на него внезапно, со всех сторон, едва он сумел поднести руку на предельно допустимое расстояние. Он шел отовсюду — и ниоткуда, он не мог уловить направление. Это был женский, милый и крайне доброжелательный голос протекающий в самую душу слушателя, изобилуя чарующими низкими тонами; его хотелось слушать не отрываясь.
— Не трогай, храбрый Человек…
— Почему? — ответил Митек, резко убрав руку в сторону.
— Иначе, произойдет непоправимое, храбрый Человек…
— Что? Кто ты? — тренер уже стоял спиной к постаменту, взирая на днище купола, надеясь увидеть там источник этого чудесного голоса, но видел лишь мозаику, повествующую о сражении крохотного суденышка с огромными многометровыми валами свирепого моря.
— Я Нарт — Хон, Я Башня. И если ты прикоснешься к зеркалу, то убьешь и себя, и меня, Храбрый Человек.
— Но тогда зачем он здесь? — тренер быстро выдыхал пар ртом, стало намного холоднее.
— Для активации наложенных на меня чар, но если это сделает не посвященный, то башня будет разрушена и ты погибнешь, храбрый Человек.
Башня замолкла, на вопросы Митька она не отвечала. Подросток замолчал, стал изредка похаживать возле постамента, но Нарт — Хон ни разу не откликнулась, даже на вопрос о том, как отсюда выбраться.
В тот миг, когда тренер решил закурить, голос вновь обрел силу, и речь стала совсем иной, говорил мужчина, зрелый и уверенный в себе. Первые же звуки заставили Митька тесно прижаться к ближайшей стене, в судорожной и нелепой попытке оборониться, бессознательно выставив вперед сжатые кулаки. Казалось, Башня задрожала до самого своего основания; жуткая, темная и страшная сила, сила величайшего Ничто наполняла этот голос — и кто мог противиться ему? Вновь зазвучал голос башни, теперь миленький и женский голос был превращен в шипящий, оглушающий рев раненой змеи, которая если и могла, то тут же набросилась бы на своего противника. Никогда позже Митек не мог вспомнить, был ли этот голос высоким или низким, медленным или быстрым, — слова падали, точно гранитные камни, и у внимавшего им начинало мутиться в глазах, и его собственная воля превращалась в ничто, пред мощью Говорившего, ведь он заставил башню замолчать! Тонулунд тотчас понял, кому принадлежал этот голос; понял, хотя, понятное дело, не слышал о нем никогда ранее. По лестнице, на верхушку поднимался человек с обнаженным торсом, с накинутым поверх спины, бордовым плащом. У него были суровые черные глаза, соломенные, аккуратно заплетенные назад, волосы. Тело было покрыто татуировками и самой внушительной было изображение феникса, высеченного на груди пришельца. Он носил черные сандалии и зеленые широкие брюки, на которые ниспадала оранжевая ткань, охватывающая чресла. Он не был вооружен, кулаки были сжаты, как и у тренера, он стоял, расправив плечи, сурово поглядывая на неизвестного мальчика.
— Кто ты? — спросил Он.
— Кто ты? — спросил Митек.
Человек стал еще суровее, сдвинув брови так, что глаза стала трудно различать. Он чуть прошел вперед, — Митек насторожился, — обогнул комнату и резко остановился у постамента, вглядываясь в серебреную поверхность с каким-то отвращением, а затем потянул к ней правую длань.
— Стой! — закричал тренер и смело приблизился к незнакомцу.
Мужчина не ответил, но руку остановил и торжествующе поглядел на юнца. Он ждал объяснений и подросток наспех рассказал то, что услышал от Башни. Слушатель довольно улыбался, он явно все это знал и сам, лишь когда говоривший замолчал, он громко вскрикнул и сам фундамент башни задрожал, как при землетрясении: