Хроники мёртвого моря
Шрифт:
– Ты чего такой грустный? – спросил я его. Домой ведь едем.
Мой собеседник повесил голову: – Да, я то еду, а друг мой, Димка, уже никогда не приедет. Он вытер глаза и выругался: – Ну и влипли мы перед самым увольнением, так влипли, что на всю оставшуюся жизнь воспоминаний хватит.
– Да ты расскажи о том, что с тобой случилось, облегчи душу – попросил я его и он, преодолев некоторое замешательство, поведал мне о двух своих последних днях в армии.
– Служил я в обычной зенитно-ракетной части на самом побережье, – словно бы неохотно начал он, – и все вроде было нормально до того момента, пока не началась инспекционная проверка. По плану этого довольно заурядного мероприятия все мы сдавали обязательные нормативы по стрельбе из личного оружия. Не знаю, в чем тут секрет, или произошло удачное совпадение, но я неожиданно показал лучший в полку результат. Я, правда и раньше занимался в стрелковой секции, когда еще учился в школе, но из карабина я в тот момент стрелял только второй раз в жизни. Однако, факт есть факт – начальство меня заметило и пришлось мне срочно переквалифицироваться из заряжающего ракетной установки в снайпера полкового масштаба. Моя армейская жизнь, конечно, здорово облегчилась. Только тем и занимался, что стрелял в тире, да чистил карабин. Достаточно часто выступал на различных армейских соревнованиях, а уж в «аренду» меня сдавали в разные гарнизоны, как минимум раз в две недели. Ну тут трудился я на славу – повышал общий балл на всем тихоокеанском побережье. Мастерство мое росло, слава тоже, и служба катилась словно по накатанной колее к демобилизации. Уже вышел приказ и все «старики» в полку собирали чемоданы, как меня однажды вызвали в штаб к замполиту полка. Я не ожидал никакого подвоха, так как мы с ним были в хороших отношениях и он всячески поддерживал во время службы и по-отечески опекал меня практически все два года. Примчавшись в штаб, и, постучав в знакомую дверь, я вошел и доложил о прибытии. Подполковник говорил по телефону и рукой указал мне на скамейку, стоявшую около стены. Закончив вскоре разговор, замполит повесил трубку и уставился на меня, как на бычка, предназначенного на заклание.
– Ну, что, Стрельцов, – подал он, наконец, свой голос, – ты, брат, наверное, уже на чемоданах сидишь?
– Какие чемоданы, товарищ полковник, что вы? – ответил я, вставая.
– Знаю, знаю, не смущайся. Ты, Стрельцов, никогда командование не подводил. Хотелось – бы мне дать тебе увольнение в первой группе, да. Я уже и перед командиром ходатайствовал, однако, придется тебе браток задержаться ещё на две-три недельки. Сердце мое екнуло, но выражение на лице я постарался сохранить невозмутимое. Однако глаз у замполита был наметанный. Он встал из-за стола и начал расхаживать по кабинету.
– Сегодня, Стрельцов, пришла директива из штаба округа о проведении всеармейских соревнований по скоростной стрельбе из всех видов стрелкового оружия. Необходимо выступать по трем видам каждому из участников. Стрелять тебе придётся из карабина, автомата и снайперской винтовки Драгунова. Мишени будут как стационарные, так и движущиеся. И даже совершенно новые, с имитацией пехотной атаки. Для проведения столь крупного мероприятия будет задействован совершенно новый стрелковый полигон с самой совершенной автоматикой и оптикой. Его выстроил в своей части под Дальнегорском полковник Гулько, мой, кстати, однокашник ещё по военной академии.
Тут замполит, видимо, утомился и уселся на край стола. – Надо сказать, он и тогда был прекрасный строевик. Так вот, товарищ старший сержант, подполковник оторвался от стола и весь подобрался.
Чувствуя, что сейчас произойдет что-то неординарное и я встал по стойке «Смирно».
– Принимая во внимание чрезвычайную важность поручаемого вам задания и, учитывая, что на соревнованиях будет выступать цвет армейских стрелков, командование полка поручило мне объявить Вам о внеочередном присвоении звания «Старшина». Подполковник перегнулся через стол и вынул из ящика пару новеньких погон с продольной старшинской полосой. Естественно, моего плохого настроения как не бывало.
– Служу Советскому Союзу, – отчеканил я, принимая погоны из рук замполита. Приложу все силы и оправдаю доверие командования. Только боюсь я, товарищ полковник. Ведь со снайперской винтовкой, да еще в скоростной стрельбе, я не очень-то знаком, да и для соревнований не упражнялся никогда.
– Ничего, ничего, – похлопал меня по плечу подполковник, – ты хотя – бы в двух видах покажи хороший результат, а с винтовочкой пока потренируйся, время у нас ещё есть.
Он уселся за стол и снова поднял трубку телефона: – Я позвоню сейчас старшине Вербицкому. Он выдаст тебе винтовку со склада. Все, Стрельцов, иди трудись – твое счастье в твоих руках.
– Так точно, разрешите идти! – я вытянулся и щелкнул для верности каблуками.
Сжимая в ладони новенькие погоны, я побежал в роту. Выпендриваться перед начальством было не с руки, совсем недавно в армии начался переход с трехгодичной службы на двухгодичную и решение о том, кого конкретно и когда увольнять со службы, находилось целиком и полностью в руках работников штаба, где замполит играл едва ли не первую скрипку. Всю последующую неделю я только и делал, что стрелял, стрелял и стрелял. Стрелял до полного одурения, с утра до вечера. Ко мне даже приставили двух солдат, чтобы я не отвлекался от своего занятия. Обед, и тот приносили в тир. Да я и сам, надо признаться, старался изо всех сил. Уже два с лишним года я не видел родных и домой хотелось ужасно. А я прекрасно понимал, что чем лучше покажу результат на стрельбах, тем скорее мне подпишут увольнительную. Семь дней после разговора с замполитом пролетели словно в угаре. Даже во сне я заряжал и стрелял, заряжал, ловил в прицел чёрную точку мишени и снова стрелял. К концу недели я уже видел ночью кошмары про то, что не могу нажать курок. Появляются мишени, я считаю про себя один, два, три – пора стрелять, а курок не идет и чувствую, что волосы у меня встают дыбом. Очнусь, а рядом дневальный стоит: – Ты, что кричишь? – спрашивает. Я молчу. Что сказать, если нервы стали уже никуда. Но всё вроде обошлось. Сходил в санчасть, там меня осмотрели, несколько уколов сделала и сон у меня наладился.
Наконец наступил день отъезда. Многочисленные пожелания типа «Не промахнись, Асунта», я выслушал, пожалуй что, от всех сослуживцев. Но самое приятное пожелание принес повар – слоеный пирог с брусникой и олениной. Только тут я понял как популярен и даже уважаем. Это меня, честно говоря, удивило: в армии, как правило, не любят тех, кто находится на особом положении. Выделили мне для поездки на станцию газик, паек и даже сто пятьдесят рублей – «на мелкие расходы», по тем временам сумма весьма приличная. Ехать нужно было всю ночь. Поезд – то, был местный и тащился еле-еле. На следующее утро, часов в одиннадцать, я наконец-то нормально выспавшийся и чисто выбритый, покинул неторопливый эшелон и оказался на платформе, носившей странное название – «Прогонный километр». Там меня уже ждали. Заметив одиноко стоящий у края платформы армейский ГАЗ-66, возле которого толпилось несколько, женщин с сумками и узелками, я направился к нему. Женщины громко уговаривали водителя подбросить к видневшемуся на взгорке, населенному пункту, до которого было не менее трёх километров. Тот весело отговаривался от них, но и не отгонял. Когда я подошел совсем близко, хлопнула дверь кабины, и из-за капота появился молодой лейтенант в новой прекрасно отутюженной форме. Он увидел меня и заулыбался – Господи, никак сам Серёга Стрельцов к нам пожаловал?
Меня так и толкнуло вперёд.
– Димка! – завопил я, бросаясь ему в объятия. Ой, извините товарищ лейтенант! Старшина Стрельцов согласно командировочного предписания прибыл на стрелковые сборы.
Мы шутливо отдали друг другу честь и обнялись. С Дмитрием Лозецким мы были знакомы уже давно. Познакомились мы ещё три года назад, в ДОСААФ-ском стрелковом тире, что располагался в подвале спортивного комплекса на Поварской улице. Я тогда был совсем зеленым парнем, только-только получил третий разряд, а он уже ходил в «кандидатах в мастера» и к тому же учился в институте.
Тетки у машины, поняв, что военные уже встретили кого хотели, с визгом залезали в кузов.
– Пойдем-ка в кабину – сказал Дима, подталкивая меня к машине. Мы уселись на горячее сиденье ГАЗа и дождавшись, пока все женщины рассядутся, развернулись и поехали по проселочной дороге в городишко. Завезя наших попутчиц на рынок, мы двинулись по извилистой лесной дороге, постепенно спускаясь в широкую, перечеркнутую зигзагом реки, долину. Пока машина не спеша везла нас в гарнизонный городок, мы с Димой говорили без умолку. Он рассказал, что призван в армию после окончания института, что служится ему нормально, только скучно очень. Я в свою очередь поведал о своей стрелковой службе в ПВО. За разговорами я и не заметил, как мы докатили да ворот части. Дежурный по КПП, вяло передвигая ноги, открыл ворота и впустил нас на территорию. Дмитрий выскочил из кабины и буквально выволок меня наружу: – Давай скорее на пищеблок, иначе обед пропустим. Мы прошли быстрым шагом мимо парка боевой техники, свернули на боковую бетонную дорогу и через пять минут подошли к выкрашенной темно-зеленой краской казарме, украшенной, видимо для цветового контраста, красной полосой транспаранта с надписью «Привет участникам соревнований!»
– Бросай вещички здесь, – сказал Дмитрий, заходя в казарму и широким жестом обводя ряды железных коек, застеленных новыми синими одеялами и украшенными фигурно поставленными подушками в белоснежных наволочках. Я затолкал вещмешок со своими пожитками под одну из коек и мы пошли на выход.
– Ты чувствуешь, как старшина раскошелился ради престижа? – намекнул Дмитрий на убранство спального помещения.
– Естественно, – отозвался я, – он эти наволочки, наверное, лет десять берег для такого случая.