Хроники мертвых
Шрифт:
В скриптории всегда было темно и прохладно — идеальные условия для хранения пергамента и чернил. Мальчику тут тоже нравилось; он не любил играть на солнце или гулять по лугам. Ему отгородили угол у стены. Там, заперев дверь на щеколду, Октавий жил в постоянной темноте, лишь слегка разбавленной светом свечи. Его единственным занятием было сидеть на табурете, склонившись над столом, снова и снова макать перо в чернильницу и писать на пергаменте до полного изнеможения.
Из-за одержимости письмом Октавий почти не спал. Забывшись на несколько часов, он просыпался полностью обновленным. Как бы рано Паулин ни приходил в скрипторий, мальчик всегда работал. Молодая сестра или послушница приносила Октавию еду, не заглядывая — это строго запрещалось — в рукопись, выливала ночной горшок и зажигала
Вскоре Октавий превратился из мальчика в юношу. Тело вытянулось словно тесто, когда пекарь раскатывает его колбаской. Руки и ноги так и остались тонкими, а кожа — бесцветной; бледно-розовые губы еле-еле выделялись на ее фоне. Если бы Паулин не видел красных капель от порезов пергаментом, он бы подумал, что в жилах Октавия вообще нет крови.
По мере взросления лица мальчиков обычно грубеют, но подбородок Октавия не стал квадратным, нос не расширился. Он сохранил детские черты. Однако никто не удивлялся — все давно свыклись с его странностями. Прекрасные волосы по-прежнему были ярко-рыжими. Каждый месяц Паулин уговаривал цирюльника подстричь локоны мальчика, пока тот пишет, а еще лучше — пока спит. По полу рассыпались морковного цвета кудри, которые потом подметали послушницы — молоденькие девушки. С них брали страшную клятву держать язык за зубами и только после этого поручали приносить писцу еду и убирать его горшок. Девушки молча восхищались словно окаменевшей красотой Октавия и его сосредоточенностью. Только одна озорница — пятнадцатилетняя Мария — все время, хоть и безуспешно, пыталась привлечь его взгляд: то уронит бокал, то громко стукнет тарелкой. Но ничто не отвлекало Октавия от работы. Имена вылетали из-под его пера на бумагу. Сотни, тысячи, десятки тысяч…
Паулин с Иосифом часто стояли над Октавием, погрузившись в тяжкие раздумья и слушая быстрый скрежет пера. Буквы были по большей части из римского алфавита, хотя встречались и другие. Паулин узнал арабский, арамейский, древнееврейский. Многие символы оставались загадкой, их Паулин не мог расшифровать. Мальчик писал с невероятной скоростью, но на его лице не отражалось ни напряжения, ни торопливости. Когда перо стачивалось, Паулин приносил другое, чтобы буквы были четкими и аккуратными. Закончив страницу, Октавий начинал заполнять обратную сторону, следуя врожденному чувству бережливости, и лишь потом брался за чистый пергамент. Паулин, последнее время постоянно мучившийся артритом и коликами, тщательно изучал все записи, боясь наткнуться на знакомое имя — Паулин с острова Вектис, например.
Иногда Иосиф с Паулином разговаривали о том, что было бы интересно узнать мнение Октавия о своей работе. Если бы он мог объяснить… Но с таким же успехом можно было допытываться у коровы, в чем смысл ее существования. Октавий никогда не смотрел им в глаза, никогда не отвечал на вопросы, никогда не выражал чувств, никогда не говорил. Многие годы стареющие монахи спорили по поводу роли Октавия в библейском контексте. Бог — всеведущий и вечный — знает прошлое, настоящее и будущее. В этом они полностью соглашались друг с другом. Все события в мире предопределены Богом. Вероятно, Творец сделал чудесным образом рожденного Октавия своим живым пером, чтобы записать его рукой будущее.
У Паулина хранились все тринадцать книг «Исповеди» святого Августина. Монахи Вектисского монастыря особо их чтили, ведь Августин был для них путеводной звездой, вторым по значению святым после святого Бенедикта. Иосиф с Паулином тщательно перечитывали священные тома — и не по разу. Им слышалось, будто святой Августин шепчет: «Бог решает судьбу каждого человека. Жизнь человека протекает так, как определил Бог».
Разве Октавий не живое тому доказательство?
Вначале Иосиф складывал книги в кожаных переплетах на полку в келье Октавия. Когда мальчику исполнилось восемь, пришлось соорудить вторую полку. Взрослея, он стал писать все быстрее и быстрее; в последнее время получалось десять толстенных книг в год. Вскоре общее количество превысило семьдесят томов. Книги буквально вываливались из клетушки Октавия. Иосиф решил, что пора выделить для библиотеки
Аббат велел рабочим временно приостановить строительство на территории монастыря и бросить все силы на расширение подвала скриптория напротив кельи Октавия. Писцы трудились в главном зале, ворча по поводу бесконечных ударов кирками. Одному лишь Октавию шум не мешал.
В скором времени строительство завершилось. Разрастающаяся коллекция теперь располагалась в отдельной библиотеке — сухом прохладном хранилище из камня. Кладкой лично руководил Уберт. Он знал, что за запертой дверью живет Октавий, но даже не пытался взглянуть на сына. Теперь мальчик принадлежал Богу, а не ему.
Иосиф создал вокруг Октавия ореол таинственности. Только Паулину и Магдалине было известно, чем на самом деле занят воспитанник. Естественно, в монастыре ходили слухи о таинственных текстах и священных ритуалах, с которыми связан юноша. Многие братья и сестры видели Октавия только маленьким мальчиком, но все любили и уважали Иосифа. Никто не сомневался в добродетельности и правильности его поступков. Жители Вектиса не понимали многого, что происходило в окружающем мире, они просто верили, что Бог и Иосиф позаботятся об их безопасности и покажут дорогу к святости.
Седьмого июля Октавию исполнилось восемнадцать.
Он справил нужду в углу комнаты и тут же, сев за стол, обмакнул перо в чернила. Келья еще не освободилась от оков ночи. В тяжелых подсвечниках горели свечи — их не гасили, даже когда юноша спал. Октавий принялся за работу точно с того места, где остановился вчера.
Новое имя. Mors.Следующее. Natus.Снова имя. И еще, и еще…
Рано утром в дверь постучалась послушница Мария и, не дожидаясь ответа — его ведь все равно не услышишь, — вошла в келью. Она была местной, родом с южной части Вектиса, откуда открывается вид на берега Нормандии. Ее отец — фермер — не мог прокормить всех своих детей, поэтому отдал Марию Богу, рассудив, что это лучше, чем стать бедной молотильщицей зерна. Девушка жила в монастыре четвертое лето. Сестра Магдалина считала ее способной, но уж чересчур веселой. Мария быстро запоминала молитвы, часто смеялась и придумывала всякие забавные игры с другими послушницами: то сандалии спрячет, то желудей в кровать насыплет. Магдалина все ждала, когда девчушка угомонится, а пока сомневалась, стоит ли постригать ее в монахини.
Мария принесла завтрак — черный хлеб и кусочек копченой свиной грудинки. Многие девушки побаивались Октавия и никогда не разговаривали с ним, и лишь Мария болтала без умолку, словно с самым обыкновенным парнем. Как всегда, Мария вертелась перед его столом, чтобы он хоть на секунду взглянул на нее. Длинные каштановые волосы выбивались из-под косынки. Скоро, когда она станет сестрой, их остригут… Конечно, Мария мечтала об этом, но с другой стороны — жаль ведь!
— Какое прекрасное сегодня утро, Октавий! Лето на дворе! — Она поставила поднос на письменный стол. Иногда Октавий даже не притрагивался к еде, однако свиную грудинку он любил, Мария это точно знала. Юноша, отложив перо, начал есть. — А знаешь, почему тебе сегодня мясо перепало? Потому что сегодня твой день рождения! Тебе исполнилось восемнадцать. Если хочешь отдохнуть и прогуляться, я им скажу. Тебя отпустят на улицу.
Съев все до последней крошки, Октавий продолжил писать, оставляя жирные отпечатки на пергаменте. Мария два года приходила в его келью и уже давно увлеклась странным молодым человеком. Она представляла, что ей суждено расколдовать его, что благодаря ей Октавий начнет говорить и откроет свой секрет. Его восемнадцатилетие наверняка имеет особое значение. Вдруг переход во взрослую жизнь разрушит проклятие, и прекрасный загадочный Октавий превратится в обычного мужчину?
— Эх, а ты ведь даже не знал, что сегодня твой день рождения, да? — дразнила его Мария. — Седьмое июля. Всем известно, когда ты родился. Ты такой особенный! — Мария вытащила из-под платья маленький кулечек, не больше яблока, перевязанный кожаной ленточкой. — У меня для тебя подарок, Октавий. — Стоя за спиной юноши, Мария наклонилась и положила кулечек прямо на пергамент. Октавий посмотрел на него пустыми глазами.