Хроники мертвых
Шрифт:
— Элизабет, что с тобой?
— Сестра Сабелина сказала, что я следующая, — задыхаясь от слез, прошептала девушка.
— Следующая?!
— Меня отведут в склеп! Лука, пожалуйста, спаси меня!
Он хотел крепко обнять ее, успокоить, но это было бы непростительным грехом.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Что может произойти в склепе?
— Ты не знаешь?!
— Нет, объясни мне!
— Не здесь. Не сейчас! — Рыдания душили Элизабет. — Давай встретимся вечером после службы?
— Где?
— Понятия не имею! — воскликнула Элизабет. — Решай скорее,
— Хорошо-хорошо. На конюшне. После вечерней службы. Приходи туда, если сможешь.
— Приду. Мне пора бежать. Да благословит тебя Господь, Лука!
Болдуин нервно мерил шагами комнату. Настоятель Феликс сидел на стуле, набитом конским волосом. Обычно ему здесь — в личной приемной аббата — очень нравилось. Приятное потрескивание дров в камине, кубок доброго вина, мягкий стул… Но не сегодня. Болдуин метался по комнате, будто муха в жару. Его волнение передавалось настоятелю. Во внешности аббата ничто не выдавало его священного сана — ни внешнее хладнокровие, ни мудрое спокойствие. Если бы не мантия, отороченная горностаем, его можно было бы принять за деревенского торговца или купца.
— Я молился о том, чтобы Господь дал мне ответ, но он молчит, — недовольно проговорил Болдуин. — Может, ты мне объяснишь?
— Вряд ли, отец, — ответил Феликс с сильным бретонским акцентом.
— Тогда придется собрать совет.
Совет ордена имен не встречался уже многие годы. Феликс и не помнил, когда это было. Наверное, лет двадцать назад. Тогда обсуждался вопрос о расширении библиотеки. Феликс в ту пору только пришел в монастырь. Молодой ученый и переплетчик рукописей, он многое слышал о Вектисском скриптории. Болдуин — тогдашний настоятель — заметил незаурядный ум, честность и выдающиеся способности юноши и предложил посвятить его в орден имен.
Болдуин проводил дневную службу в кафедральном соборе. Радостное пение братьев и сестер наполняло святую святых. Зная наизусть порядок службы, Болдуин позволил себе задуматься о склепе. Все как всегда — «Поспеши, Боже, избавить меня», затем гимн, псалмы сто двадцать пятый, сто двадцать шестой и сто двадцать седьмой, стихира, возглас «Господи, помилуй!», «Отче наш», оратория и в завершение семнадцатая молитва святого Бенедикта. Закончив службу, Болдуин первым вышел из алтаря и прислушался к шагам членов ордена, направляющихся в дом капитула — многоугольное здание с остроконечной крышей.
За столом разместились все: Феликс, брат Варфоломей — старый седой монах, возглавляющий скрипторий, брат Томас — толстый, вечно сонный смотритель подвала и кладовой, сестра Сабелина — мать-настоятельница всех сестер — горделивая аристократическая дама в преклонных летах.
— Кто может сказать, как сейчас обстоят дела в библиотеке? — спросил Болдуин у собравшихся монахов. Каждый из них часто заходил туда, но никто лучше Варфоломея не знал досконально состояние дел. Старик большую часть жизни провел под землей и даже внешне стал напоминать крота. Черты лица заострились. Он избегал света и выразительно жестикулировал худощавыми руками.
— Их что-то беспокоит. Я наблюдаю за ними много лет. Много-много
— Я согласен с братом, — вмешался в разговор Габриэль. — Это не те чувства, которые испытываем мы: радость, злость, усталость, голод, — а скорее беспокоящее ощущение того, что все идет не так, как надо.
— Конкретно, что особенного вы заметили в их поведении? — спросил Болдуин.
— По-моему, их одержимость ослабла, — высказался Феликс.
— Точно! — подтвердил Варфоломей.
— Сколько лет мы восхищались их упорством и трудолюбием, — продолжал Феликс. — То, что они делают, просто немыслимо. Они работают, пока не валятся от усталости, а проснувшись, тут же приступают к делу. Перерывы на обед, питье и естественные потребности невероятно малы. Но последнее время…
— Они ленятся, так же как я! — хохотнул брат Томас.
— Не согласен! — вмешался брат Эдвард с длинной тонкой бородкой, которую он нервно теребил. — Я бы сказал, их одолевает апатия. Темп работы замедляется. Руки движутся не так быстро. Спят они теперь дольше, дольше задерживаются за едой. Ритм жизни стал размеренным, как никогда.
— Верно, это апатия, — подтвердил Варфоломей. — Больше они ни в чем не изменились.
— Вы уверены? — уточнил Болдуин.
— На прошлой неделе один из них никак не отреагировал на женщину, — добавила сестра Сабелина.
— Уму непостижимо! — воскликнул Томас.
— Такое произошло только один раз? — спросил Габриэль.
— Да. Скоро будет возможность проверить. Завтра я приведу им милую девушку — Элизабет. Позже обязательно расскажу, что из этого вышло.
— Будьте так любезны, — сказал аббат. — И пожалуйста, сообщите, если апатия начнет усиливаться.
Варфоломей медленно спустился по винтовой лестнице, ведущей из небольшого здания размером с церквушку в склеп. Факелы, закрепленные на стенах, светили ярко, но все же недостаточно для старика, который испортил зрение, всю жизнь читая рукописи при свете свечей. Он нащупывал край ступеньки носком правой сандалии прежде, чем сделать шаг.
Виток лестницы был столь узок, что у Варфоломея закружилась голова от бесчисленных поворотов. Каждый раз, входя в склеп, он поражался строительным и конструкторским навыкам предков, которые настолько глубоко опустились под землю еще в одиннадцатом веке.
Варфоломей отпер замок огромной двери тяжелым железным ключом, который всегда носил при себе на цепочке. Пришлось навалиться всем телом — Варфоломей не отличался крепким сложением. Наконец дверь со скрипом распахнулась, и он вошел в Зал писцов.
Хотя он бывал здесь тысячу раз с тех пор, как вступил в священный орден имен, Варфоломей не переставал удивляться грандиозному зрелищу, открывающемуся перед глазами.
Десятки белокожих рыжеволосых мужчин и юношей скрипели перьями по бумаге, словно сотни крыс пытались прогрызть мешок зерна. Там были и старики, и совсем мальчики, но, несмотря на возраст, они практически ничем не отличались друг от друга — пустой взгляд зеленых глаз, направленный на лист белого пергамента.