Хроники Нарнии. Вся история Нарнии в 7 повестях
Шрифт:
У детей, как вы знаете, одна глупость, у взрослых – другая. Дядя Эндрю был глуп в самом взрослом духе. Теперь, когда колдуньи рядом не было, он помнил не о её грозном виде, а о её красоте, и думал: «Да, скажу я вам, всем женщинам женщина! Перл природы!» Кроме того, он как-то забыл, что привели её дети, и очень гордился, что колдовством выманил такую красавицу.
– Эндрю, – сказал он своему отражению, – для своих лет ты совсем… э-э… Прекрасная внешность… Породистая…
Понимаете, он возомнил по глупости, что колдунья влюбится в него. Зелье на него повлияло или одежда, но он охорашивался всё больше. Он
Наконец он отпер дверь, послал служанку за кебом (тогда у всех была масса слуг) и пошёл в гостиную. Там, как и следовало ожидать, тётя Летти у самого окна чинила матрас.
– Понимаешь, Летиция, душа моя, – беззаботно начал он, – мне надо выйти. Одолжи-ка мне фунтиков пять, будь добра.
– Нет, Эндрю, милый мой друг, – ответила тётя, глядя на матрас. – Я тебе много раз говорила, что денег не дам.
– Не будь такой мелочной, душенька, – сказал дядя. – Это очень важно. Без них я окажусь в глупейшем положении.
– Эндрю, мой дорогой, – сказала тётя, глядя ему в глаза, – как тебе не стыдно просить у меня денег?
За словами этими таилась скучная взрослая история. Впрочем, сообщим, что дядя «вёл дела дорогой Летти», сам не работал, тратил очень много на бренди и сигары и добился того, что она стала много беднее, чем тридцать лет назад.
– Душенька, – сказал дядя, – пойми, у меня непредвиденные расходы. Будь человеком… Мне надо принять одно… э… лицо…
– Это кого же? – спросила тётя.
– Очень важную гостью. Она, понимаешь ли, появилась… э… неожиданно…
– Что ты мелешь! – воскликнула тётя. – Никто не звонил в дверь.
Тут дверь распахнулась, и тётя не без удивления увидела огромную женщину в роскошных одеждах без рукавов. Глаза у великанши сверкали.
Глава седьмая. Что случилось перед домом
– Сколько мне ждать колесницу, раб? – прогрохотала колдунья.
Дядя Эндрю сжался. Теперь, при ней, он немедленно забыл, что думал перед зеркалом. Но тётя Летти поднялась (матрас она чинила, стоя на коленях), вышла на середину комнаты и холодно спросила:
– Разреши осведомиться, Эндрю: кто эта особа?
– Знат-т-т-тная ин-н-ностранка, – ответил тот. – Исключ-ч-чительно…
– Какой вздор! – сказала тётя и, обернувшись к колдунье, воскликнула: – Вон из моего дома, бесстыжая тварь! Не то вызову полицию.
Колдунью она приняла за циркачку, голые руки – не любила.
– Кто это? – брезгливо спросила королева. – На колени, несчастная, не то сотру в порошок!
– Прошу обходиться в моём доме без таких выражений! – запальчиво произнесла тётя.
Королева стала ещё выше (или дяде Эндрю показалось). Глаза её горели. Она подняла руку, как тогда, в своём королевстве, и произнесла слово… но ничего не случилось, только тётя, тоже брезгливо, заметила:
– Так… Она ещё и пьяна… Язык не слушается.
Наверное, колдунье стало очень страшно, когда поняла, что в нашем мире заклятье не действует, но она этого не показала. Нет, она кинулась вперёд, схватила тётю буквально за шкирку (должно
– Простите, сэр, карета приехала.
– Веди меня, раб! – приказала колдунья.
Дядя залепетал было:
– Вынужден протестовать… да… весьма прискорбно… – но, взглянув на королеву, мгновенно онемел и затрусил вслед за ней.
Дигори сбежал сверху как раз тогда, когда хлопнула входная дверь, и сказал:
– Ну вот. Теперь она бегает по Лондону. Да ещё с дядей. Что они натворят?
– Ой! – сказала служанка, которой выпало такое дивное утро. – Ой, мистер Дигори, мисс Кеттерли ушиблась!
И они побежали к тёте.
Если бы тётя упала на пол или даже на ковёр, то, мне кажется, переломала бы все кости, но, к счастью, приземлилась она на матрас. Женщина она была стойкая (такими тогда были почти все чьи-то тёти), а потому, понюхав нашатыря, отмахнулась: «Ах, не волнуйтесь вы по пустякам», – после чего начала действовать.
– Сарра, – велела она служанке (которой ещё не доводилось так радоваться), – бегите в полицию и сообщите, что в городе беснуется умалишённая особа. Обед моей сестре я отнесу сама.
Дигори помог ей отнести обед; потом они сами пообедали; потом он стал думать.
Итак, надо было как можно скорее вытащить колдунью из нашего мира. Мама её видеть не должна ни за что на свете. По городу ей ходить нельзя – чего-нибудь натворит. Дигори не знал, что ей не удалось испепелить тётю, но зато прекрасно помнил, как она испепелила дверь. Не знал он и того, что здесь, у нас, сила её не действует, зато знал, что она хочет завоевать весь мир. «Сейчас, – думал он, – она, наверное, стирает с лица земли Букингемский дворец или парламент, а уж полисмены едва ли не все стали маленькими кучками пепла. И поделать ничего нельзя… Но ведь кольца вроде магнитов. Надо её только тронуть, и кольцо вытянет нас хотя бы в лес. Интересно, станет ли ей там опять плохо? Место на неё подействовало или она просто испугалась? Да, но где же её найти? Тётя меня на улицу не пустит – во всяком случае спросит, куда иду. И денег у меня нет – так, мелочь, на омнибус не хватит – а объехать надо весь город. И куда, собственно, ехать? Интересно, дядя ещё при ней?»
Оставалось сидеть дома и ждать и её, и дядю. Если они вернутся, надо побыстрее надеть кольцо и сразу же коснуться им колдуньи. Пускать её в дом нельзя – значит, надо стеречь у двери, как кот у мышиной норки.
Дигори пошёл в переднюю и, прижавшись носом к окошку, откуда были видны и крыльцо, и улица, так что пропустить никого не мог, подумал: «А где же теперь Полли?»
Думал он не меньше получаса, но вы себе голову не ломайте, я вам скажу. Полли опоздала к обеду и промочила к тому же ноги. На все расспросы она говорила, что гуляла с Дигори Кёрком, а ноги промочила в пруду. Когда её спросили, где этот пруд, она ответила: «В лесу», – когда её спросили, где лес, она сказала: «Не знаю». И мама решила, что она забрела в какой-нибудь дальний парк, где шлёпала по лужам. Естественно (для тех, конечно, времён), ей запретили гулять – особенно с «этим Кёрком», не дали сладкого и велели два часа не выходить из своей комнаты.