Хроники Нарнии. Вся история Нарнии в 7 повестях
Шрифт:
– Возможно, – сухо выговорил тархан, – но другой поэт говорил: «Кто хочет гостя обмануть – подлее, чем гиена». Не оскверняй ложью свои уста. Он тебе не сын, ибо ты тёмен лицом, а он светел и бел, как проклятые, но прекрасные нечестивцы с севера.
– Дивно сказал кто-то, – парировал рыбак, – что око мудрости острее копья! Знай же, о мой высокородный гость, что я, по бедности своей, никогда не был женат. Но в год, когда Тисрок (да живет он вечно) начал своё великое и благословенное царствование, в ночь полнолуния, боги лишили меня сна. Я встал с постели и вышел поглядеть на луну. Вдруг послышался плеск воды, словно кто-то
– Не хвали себя, – прервал его тархан. – Ты взял младенца, и он отработал тебе вдесятеро твою скудную пищу. Теперь скажи мне цену, ибо я устал от твоего пусторечия.
– Ты мудро заметил, господин, – сказал рыбак, – что труд его выгоден мне. Если я продам этого отрока, то должен купить или нанять другого.
– Даю тебе пятнадцать полумесяцев, – сказал тархан.
– Пятнадцать! – взвыл Аршиш. – Пятнадцать монет за усладу моих очей и опору моей старости! Не смейся надо мною, я сед. Моя цена – семьдесят полумесяцев.
Тут Шаста поднялся и тихо ушёл, потому что знал, как люди торгуются, а, стало быть, Аршиш выручит за него больше пятнадцати монет, но меньше семидесяти, и спор протянется не один час.
Не думайте, что Шаста чувствовал то же самое, что почувствовали бы вы, если бы ваши родители решили вас продать. Жизнь его была не лучше рабства, и тархан мог оказаться добрее, чем Аршиш. К тому же он очень обрадовался, узнав свою историю. Он часто сокрушался прежде, что не может любить рыбака, и когда понял, что тот ему чужой, с души его упало тяжкое бремя. «Наверное, я сын какого-нибудь тархана, – подумал мальчик, – или Тисрока (да живет он вечно), а то и божества!»
Тем временем сумерки сгущались и редкие звёзды уже сверкали на небе, хотя у заднего края оно отливало багрянцем. Конь пришельца, привязанный к столбу, мирно щипал траву. Шаста погладил его по холке, но конь никак не отреагировал на ласку, и мальчик подумал: «Кто его знает, какой он, этот тархан!»
– Хорошо, если добрый, – продолжил Шаста, не заметив, что размышляет вслух. – У некоторых тарханов рабы носят шёлковые одежды и каждый день едят мясо. Может быть, он возьмёт меня в поход, и я спасу ему жизнь, и он освободит меня, и усыновит, и подарит дворец… А вдруг он жестокий? Тогда закуёт меня в цепи. Как бы узнать? Конь-то знает, да не скажет.
Конь поднял голову, и Шаста, погладив его шёлковый нос, воскликнул:
– Ах, умел бы ты говорить!
– Я умею, – тихо, но внятно ответил конь.
Думая, что это ему снится, Шаста всё-таки крикнул:
– Быть того не может!
– Тише! – сказал конь. – На моей родине есть говорящие животные.
– Где это? – спросил Шаста.
– В Нарнии.
И когда оба они успокоились, конь рассказал:
– Меня украли. Если хочешь, взяли в плен. В бытность мою жеребёнком мать запрещала мне убегать далеко к югу, но я не слушался.
– Почему же ты им не признаешься?
– Не такой я дурак! Они будут показывать меня на ярмарках и сторожить пуще прежнего. Но оставим пустые беседы. Ты хочешь знать, каков мой хозяин Анрадин. Он жесток. Со мной – не очень, кони дороги, а тебе, человеку, лучше умереть, чем быть рабом в его доме.
– Тогда я убегу, – сказал Шаста, сильно побледнев.
– Да, беги, – сказал конь. – Со мною вместе.
– Ты тоже убежишь?
– Да, если убежишь ты, – кивнул конь. – Тогда мы, может быть, и спасёмся. Понимаешь, если я буду без всадника, люди увидят меня, подумают: «У него нет хозяина», – и погонятся за мной. А с всадником другое дело… Вот и помоги мне. Ты ведь далеко не уйдёшь на этих дурацких ногах (ну и ноги у вас, людей!), тебя поймают. Умеешь ездить верхом?
– Конечно, – сказал Шаста. – Я часто езжу на осле.
– На чём? Ха-ха-ха! – презрительно усмехнулся конь (во всяком случае, хотел усмехнуться, а вышло скорей «го-го-го!..»; у говорящих коней лошадиный акцент сильнее, когда они не в духе). – Одним словом, не умеешь. А падать хотя бы?
– Падать умеет всякий, – ответил Шаста.
– Навряд ли, – сказал конь. – Ты умеешь падать, и вставать, и, не плача, садиться в седло, и снова падать, и не бояться?
– Я… постараюсь.
– Бедный ты, бедный, – гораздо ласковей сказал конь, – всё забываю, что ты детёныш. Ну ничего, со мной научишься! Пока эти двое спорят, будем ждать, а заснут – тронемся в путь. Мой хозяин едет на север, в Ташбаан, ко двору Тисрока.
– Почему ты не прибавил «да живет он вечно»? – испугался Шаста.
– А зачем? Я свободный гражданин Нарнии. Мне не пристало говорить, как эти рабы и недоумки. Я не хочу, чтобы он вечно жил, и знаю, что он умрёт, чего бы ему ни желали. Да ведь и ты свободен, потому что с севера. Мы с тобой не будем говорить на их манер! Ну, давай обсуждать наши планы. Я уже сказал, что мой человек едет на север, в Ташбаан.
– Значит, нам надо ехать к югу?
– Нет. Если бы я был нем и глуп, как здешние лошади, то побежал бы домой, в своё стойло. Дворец наш – на юге, в двух днях пути. Там он и будет меня искать. Ему и не догадаться, что я двинусь к северу. Скорее всего решит, что меня украли.
– Ура! – закричал Шаста. – На север! Я всегда хотел узнать, что там.
– Конечно, – сказал конь, – ты ведь оттуда и, я уверен, хорошего северного рода. Только не кричи. Скоро они заснут.
– Я лучше посмотрю, – сказал Шаста.
– Хорошо, только поосторожней.
Было совсем темно и очень тихо, одни лишь волны плескались о берег, но этого Шаста не замечал, потому что слышал их день и ночь, всю жизнь. Свет в хижине погасили. Он прислушался, ничего не услышал, подошёл к единственному окошку и различил секунды через две знакомый храп. Ему стало смешно: подумать только, если всё пойдёт как надо, он больше никогда этих звуков не услышит! Стараясь не дышать, он немножко устыдился, но радость была сильнее стыда. Тихо пошёл он по траве к стойлу, где был ослик – знал, где лежит ключ, – отпер дверь, отыскал седло и уздечку: их спрятали туда на ночь, – поцеловал ослика в нос и прошептал: «Прости, что мы тебя не берём».