Хроники Нордланда: Кровь Лары
Шрифт:
– М-да-а… – Протянул Гэбриэл, и Альберт, краснея, опустил глаза. – Брат ни за что не поверит. Я, дурачок деревенский, и то как-то… Ну, допустим. Рановато мы Гакста завалили, да. В ярости были оба, не подумали, что надо всё вытрясти из него сначала-то. Ладно. – Гэбриэл встал и прошёлся по камере. – Я тебе поверил и как бы даже зауважал. Плевать я хотел, кто там мать твоя и где ты рос, поверь, это – не важно. Я даже брату не скажу, скажу, что ты мне всё рассказал и что я поклялся не говорить, он поймёт. – Он остановился и посмотрел Альберту прямо в глаза. – Но если окажется, что весь этот пафос твой – обман… то я тебе такое устрою, что ты сам закричишь: «Где там моя свинья, я на виселицу хочу!». Понял меня?
– Спасибо вам, ваше высочество. – Тихо произнёс Альберт, вновь становясь тошнотворно-идеальным, но сильно порадовав тем Гэбриэла, который боялся, что начав благодарить и клясться, типа, «он, да никогда, да ни за что!», Альберт
Гарет ожидаемо усомнился во многом, но, к удивлению Гэбриэла, принял версию Альберта быстрее, чем думал его брат.
– Дурь такая, что может, и правда. – Пожал он плечом. – Детство какое-то… так чем там его шантажируют-то?
– Я клятву дал молчать. Ничего там такого нет, что нам бы угрожало, и вообще кому-то, кроме него самого.
– Содомия, поди? – Подмигнул брату Гарет. – Ты их жалеешь, знаю я тебя… Да и хрен с ним. Главное, чтобы пажей и псарёнков не щупал. – Ему приятно было найти в непогрешимом Альберте гнильцу – слишком уж его идеальность раздражала. Настроение, рухнувшее после обращения к нему Алисы, поднялось вновь.
– Ладно. – Повторил он. – Помилую его, как бы… И оставлю в Рыцарской Башне. Думаю, если мы его выгоним прочь, он всякую ценность для нашего Сокола потеряет; он потому и нужен, что близок ко мне, к тебе и отцу. Ты, да наша феечка, вместе вы меня убедили. Ну, почти. Может, и вправду, поймаем Сокола нашего благодаря Альберту?.. Я ему тогда семь грехов прощу. Официально обставим так: дама Алиса Манфред умолила нас и взяла Альберта на поруки. Это и престиж её повысит, и уважать заставит. Пошли, Младший, пообедаем, и сходим к Алисе. Небо заложило так, что ни клочка голубого не видно… Дождь зарядит дня на два, самое малое.
– И уже в который раз ты удивляешь меня, Ангел. – Признал Дрэд, когда Лодо предстал перед ним в образе Лауры. – Не знай я, что это ты, и решил бы, что передо мной женщина… И такая пикантная! И ни грамма грима, да, да… Изумительно!
– Это моё ремесло. – Напомнил Лодо.
– Ремесло, да, да… Ну, так что же? Порадуй меня, мой вестник.
– Я был в Садах Мечты. Все слухи верны и даже хуже того. Это место разврата и самых ужасающих грехов и преступлений. Все самые известные преступники и грешники прошлого и настоящего – дети по сравнению с теми, кто посещает это место. Я, ассасин, почувствовал себя там праведником.
– Замечательно… – пробормотал Дрэд, соединяя вместе кончики пальцев. – Знати там много?
– Они практически все – знать, сеньор. Почти все фамилии Юго-востока, кое-кто из Междуречья. Из самых значительных – графы Кемский и Сандвикенский, старший Бергстрем, епископ Скоггланд, маршал Кюрман, епископ Керн.
– Замечательно! – Дрэд прикрыл глаза. – А Далвеганцы?
– Граф Кенка. – Выдержав паузу, сказал Лодо, и Дрэд широко распахнул глаза, в которых сверкнул огонёк торжества.
– Чем можно доказать их причастность к грехопадению?
– Татуировки и клейма в виде виньетки «СМ» в интимных местах. Ну, и то, что все они посещают в Найнпорте колдунью, знахарку и гадалку Барр, из дома которой есть потайной ход в Редстоун. С парадного входа в замок они благоразумно не показываются, но это не важно. Это можно будет доказать, сеньор.
– Замечательно! – Дрэд даже позволил себе довольную улыбку.
– Вы не спрашиваете о несчастных детях, которые служат там мясом для ужасающих преступлений, сеньор. – Прервал его приятные мысли Лодо.
– Детях? – Искренне удивился Дрэд. – Помилуй, Ангел, тебе ли быть сентиментальным?! И потом, какие дети?! Это эльфийские полукровки, они сами по себе грех и скверна… От них в своё время этот остров нужно будет зачистить особенно тщательно, ибо в них живёт семя греха и свободомыслия, которого не должно быть в кротких. Ты забыл, что есть цель Святого Официума?.. Наша цель – град божий, Небесный Иерусалим, Город Золотой, в котором не будет греха, зла и скверны. Для начала мы должны объединить все страны и народы под сенью Святого Престола, и прекратятся войны и склоки, ибо все станут единым народом, а не станет же нога воевать с рукой?.. И уже в этом новом мире мы будем старательно, как садовники в саду Господнем, выращивать свой вертоград, выкорчёвывая всё, что вредит посевам. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное! А сон разума порождает чудовищ. Наша цель – истинная, благая и Божья, потому, что мы – против насилия, войн и горя, против зла и слуг Сатаны. Но враг наш коварен, Ангел, силён и безжалостен. И чтобы выстоять против него, должны мы отринуть слабость, жалость и даже сострадание. Ибо Враг будет использовать против нас прежде всего слабости и добродетели наши! Ему есть, что терять, и натиск его будет страшен. Все пороки, все слабости, все сомнения и заблуждения – идут ему на пользу, а сомнения и заблуждения – свойство лишь просвещённого и ищущего ума. Господь сам называет свою паству овцами;
– Да, сеньор. – Чуть нагнул голову Лодо.
– Теперь слушай, что ты будешь делать дальше… – Дрэд подошёл к окну, собираясь с мыслями. Ассасину нужно было не только дать задание, но и обосновать его важность… Но оно того стоило! Лучше Лодовико дель Фьоре у него агентов не было.
Габи нашла себе отличную помощницу, хоть и нечистую на руку: нанимая для тайных свиданий Габи и Иво дом, Беатрис не удержалась и надула свою госпожу на три дуката. Отчитываясь, она страшно боялась, что её тут же разоблачат, и на всякий случай приготовила пути отступления, придумав довольно правдоподобную причину своей «забывчивости», но она не понадобилась: Габи даже не поинтересовалась, сколько что стоит. Для неё, принцессы крови, что три дуката, что тридцать, были материей презренной и неинтересной. И Беатрис, сообразив это, расстроилась, что продешевила… Но виду не подала. Дом она сняла, волею каких-то странных хитросплетений сразу нескольких судеб, на улице Полевой, почти соприкасающийся стеной с домом, который снял для Шторма Гакст. И окно комнаты, которую как раз сейчас убирали под любовное гнёздышко, выходило на окно единственной комнаты в пустом доме, где Шторм ночевал, когда приходил сюда. Между домами рос высокий пирамидальный тополь, но сквозь его ветви Шторму было прекрасно видно, что происходит по соседству: в комнате было светло. А вот его из того дома увидеть было невозможно: два других окна были закрыты жалюзи, и в его комнате всегда было полутемно. Когда он заметил, что в доме появились постояльцы, Шторм почувствовал недовольство: ему нравилось одиночество и уединение. Соседний дом был так близко, что он слышал голоса рабочих и уборщиков, наводивших порядок. Но против воли он заинтересовался: пустая и запущенная комната на его глазах преображалась, становилась красивой, уютной, даже роскошной. Ему стало интересно, кто там будет жить?.. Не то, чтобы Шторму хотелось общаться с соседями или интересовала их никчёмная жизнь. Но простых чувств, в том числе любопытства, и он был не лишён. Лил дождь, и он вынужденно проводил много времени в своём доме, где компанию ему составлял рыжий кот, наглец и обаяшка, который приходил, когда хотел, тёрся о ноги, басовито мурлыкал и игнорировал сдержанность и нелюдимость Шторма. И эльдар оттаял: неслыханное дело, но Шторм кота даже гладил порой! Кот был умница и не воровал продукты, предпочитал вымогать всё необходимое, корча сиротинушку, умирающего от голода. Жалобное исчезающее мяуканье, которое он исхитрялся издавать своей наглой широченной мордой, вызывало у Шторма усмешку и – тем не менее! – очередную порцию вкусняшек. Сидя у окна и бездумно почёсывая кота за ушком, или поглаживая его подбородок, Шторм смотрел на соседский дом, ожидая постояльцев… И был поражён, в один прекрасный день увидев, как в комнату вошёл Эрот.
Привстал, не веря своим глазам. Нет, это совершенно точно был Эрот! Ну, или как его теперь звали, Иво. Шикарно одетый, сопровождаемый служанкой, он вошёл в комнату, огляделся, взял со стола какое-то лакомство и, подойдя к окну, стал смотреть на тополь и что-то есть. Служанка что-то сказала – Шторм слышал звук её голоса, приторный, заискивающий, но сквозь шум дождя слов было не различить, – и, улыбнувшись призывно на прощанье, вышла. Шторм даже дышать перестал. Видит его Эрот, или нет?.. Кот недовольно мякнул и спрыгнул с его коленей, но Шторм этого даже не заметил. Ноздри его раздувались, сердце билось. Какой удобный случай, чтобы убить предателя и выполнить волю Хозяина! Это судьба, сама судьба, не иначе! Шторм оглянулся, чтобы проверить, где лежит его арбалет. Главное – понять, видит что-то Иво, или нет?..
И тут Иво заулыбался и повернулся. Шторм уже готов был взять арбалет, но задержался, чтобы увидеть, кто вошёл…
И сердце его ухнуло в пропасть: он узнал девушку, которая вошла в комнату. Она была в маске, скрывающей лицо до самых губ, но Шторм узнал её не глазами, а кровью, мгновенно вскипевшей, бросившейся к лицу и в чресла, заставившей огнём запылать щёки и всё остальное; телом, ставшим, словно чужое, переполненным чем-то неведомым, страшным, сладким, мучительным и отвратительным. Дыханием, ставшим тяжёлым и шумным. Ему даже показалось, что он чувствует запах розового масла, перемешанного с запахами дождя и мокрой земли. Это была девчонка Хлоринг, как её – Габриэлла?.. Шторм слышал её голос, опять же, без слов, только интонации, от которых по предателю-телу побежали мурашки. Иво подошёл, прикоснулся к ней, и Шторма всего пронзила острая, болезненная игла, он едва не вскрикнул от ярости.