Хроники Расколотого королевства
Шрифт:
Днем жители Чога вели безнадежную борьбу с сыростью. А по ночам им снились влажные, удушливые сны. Но однажды их мирный сон был нарушен, хотя природная, впитанная с дождем привычка к покою быстро стерла яркие впечатления, как гусь поправляет выбившееся перо.
Той ночью в Чоге нашлась душа, что пылала черным пламенем протеста. В полночь, когда жители мирно спали, обладательница пылающей души пряталась в голубятне магистрата.
Высокая, просторная голубятня из-за конической крыши напоминала башню замка. Сейчас она пустовала — вернее, там не было голубей, зато были двенадцатилетняя
Мошка, распахнув глаза, пристально всматривалась в темноту и ловила каждый шорох. До ушей долетали приближающиеся голоса, а глаза упорно цеплялись за грушевидный силуэт единственного голубя, сидевшего наверху в арке. Мошка балансировала на шатких жердях, прижимая к боку беспокойного гуся, и выбранное укрытие уже не казалось ей удачным.
Всякий раз, когда голубь перелетал от окна к окну, Сарацин шипел. Стоит людям снаружи услышать этот звук, и Мошку тут же найдут. У девочки были веские причины не возвращаться домой, к дяде Западу и тете Брионии. Если ее поймают в эту мрачную ночь, то всыпят так, что мало не покажется.
— Премного благодарны, сэр. Не извести вы нас, этот плут уже с месяц наживался бы на наших доверчивых кумушках, — произнес судья.
Мошка замерла.
— Я оказался у вас не совсем случайно, — ответил молодой голос, спокойный и приятный, словно теплое молоко. — Когда я менял лошадей в Свате, при мне упомянули, что некий Эпонимий Клент останавливался здесь не далее как на прошлой неделе. Я знаю этого человека как прожженного злодея и мошенника, так что решил сделать невеликий крюк и заглянуть к вам в городок.
— Надеюсь, вы у нас хоть немного задержитесь? Заночуете у нас, чтобы я выразил нашу благодарность тарелкой мясного супа, говядиной и бренди? — Щелкнула табакерка. — Сделайте одолжение.
— На учтивую просьбу не смею ответить отказом.
Неожиданно голубь заметил рядом крупный силуэт, осторожно скользящий по жердям в темноте. Силуэт протяжно шипел, словно коньки на льду.
Мошка махнула ногой, заставив голубя взлететь.
— Что-то не так?
— Нет, показалось…
Мошка затаила дыхание.
— Вроде пахнет дымом.
— Ах, табак такой, в нем чувствуются нотки серы.
— Что ж, — произнес молодой человек, занюхнул табак, потом еще раз и продолжил более спокойным тоном: — Значит, вы денек-другой подержите мистера Клента в кандалах, а потом отправите в Пинкастер, где его примерно накажут?
— Придется. В Чоге есть магистрат, но нет виселицы…
Голоса начали затихать, а когда стукнула закрывшаяся дверь, смолкли совсем. Вскоре оранжевый отсвет свечи в окне задрожал и потух.
На крыше голубятни приоткрылся люк, в проеме показались две пары глаз: два уголька обрамляли оранжевый клюв, а черные глаза со смоляным блеском сверкали на человеческом лице.
Из-за глаз Мошке постоянно доставалось. Людям ее взгляд казался ядовитым, даже если она держала острый язык за зубами. Вдобавок эти глаза обладали страшной силой, с которой во всем Чоге мог потягаться разве что магистрат: они умели читать.
Все знали, что в книгах таится опасность. Прочти не ту книгу, и слова заползут тебе в мозг, цепляясь тонкими чернильными лапками, и сведут тебя с ума. Не помогало и то, что она была дочерью Квиллама Мая. Этот человек пришел из Манделиона, то ли добровольно, то ли в ссылку, и принес с собой непривычные, тревожные мысли и дюжину книг в темных переплетах. Мошку считали практически местной ведьмой.
Но эти же глаза после смерти отца помогли ей получить крышу над головой. Дядя, старший брат покойной матери, охотно взял к себе грамотную девочку, чтобы та разбиралась в счетах и письмах. Он использовал племянницу, но не доверял ей и каждую ночь запирал со счетной книгой на мельнице — от греха подальше.
В тот вечер он, как обычно, закрыл дверь на ключ, не ведая, что делает это в последний раз. Сейчас он храпел, как баян, и видел во сне мешки отборного зерна. Невдомек ему было, что племянница составила коварный план и ушла из дома.
В носу у Мошки защекотало, она едва не чихнула. Запах дыма становился сильнее. Время на исходе.
Неделю назад в Чог прибыл чужестранец, эдакий городской франт по имени Эпонимий Клент, и совершенно всех очаровал. Но лишиться доверия оказалось еще проще, чем получить его. Прошел слушок, что в Кленте опознали известного проходимца и афериста. Вечер он встречал в кандалах в подвале магистрата. Все от него отвернулись.
Почти все. С тех пор как книги отца сожгли, Мошка почувствовала голод к новым выражениям. Ей приелись повседневные слова, пресные, безвкусные, как сырая картошка. А речь Клента звучала сочно и богато, словно пропитанная ароматом изысканных специй. Каждую фразу он произносил с улыбкой, как бы смакуя сказанное. И тем заслужил расположение странной, не по годам смышленой девочки. Та решила спасти его из заточения.
Здание магистрата стояло на осушенной земле, две искусственные протоки огибали его по бокам. Со временем вода размыла дамбу позади здания и однажды ночью устремилась буйным потоком по склонам холма, расшвыривая булыжники, словно игральные кости. Утром стены магистрата оказались перемазаны илом вперемешку с каменным крошевом, а пришедшие на службу чиновники с изумлением увидели, как потоки воды, поблескивая в лучах весеннего солнца, переливаются через крышу.
Чтобы защитить огород магистрата от диких уток, местный плотник соорудил колодезный журавль, который качался на центральной рейке, вычерпывая воду ведром. Журавль стоял на платформе с четырьмя колесами, чтобы удобнее было возить его по саду.
Подкатив журавль к одному из окон магистрата, Мошка забралась на карниз, подняла раму ножом и увидела церемониальные ключи, развешанные на темной стене зала. Мошка постелила в ведро платок и просунула жердь с ведром в окно. Земля под колесами была неровной, жердь опасно раскачивалась, а ведро норовило задеть то оловянную тарелку на стене, то железную грелку с углями. Мошка обеими руками водила жердью, пытаясь подцепить связку ключей. Наконец ключи упали в ведро, расстеленный платок заглушил их лязг. Подтянув ведро к окну, Мошка схватила ключи и стала лихорадочно перебирать их — ключ от сундука с серебром, ключ от сундука с церковной десятиной, а вот и ключ от тюремной камеры.