Хроники Расколотого королевства
Шрифт:
Мошка сняла ботинки и повесила на шею, затем подобрала юбку и приколола булавкой к поясу. Как многие девушки в Чоге, под юбкой она носила штаны до колен, чтобы проще было переходить ручьи вброд. Мошка перехватила Сарацина поудобней. Гусь воспринял это стоически. Их связывала своеобразная дружба, точнее, душевное родство двух изгоев. Мошка верила, что у Сарацина есть свои причины гоняться за терьерами и постоянно лезть на крышу солодовни. Сарацин, в свою очередь, соглашался, что у Мошки есть веские причины хватать его под мышку и тащить среди ночи невесть куда.
Крыши
Непослушных детей в Чоге пугали, мол, кто будет баловаться, того подвесят вниз головой под водопадом, и за ночь он превратится в горгулью с распахнутым в вечном крике ртом.
В Чоге нет такого места, где не слышно текущей воды. У воды есть множество голосов. Чистая проточная вода звучит так, словно кто-то играет стеклянными бусами. Голос водопада, брызгами сбивающего листья с деревьев, похож на хлопки в ладоши. А из темных оврагов доносится журчание ручьев, точь-в-точь бормотание гоблинов.
Мошка услышала это бормотание, спускаясь по скользкой крыше дома Твенса Поттера, и неожиданно подумала, что если повезет — это в последний раз. От таких мыслей ей взгрустнулось, но времени на колебания не было.
Дальше по склону стоял дом вдовы Уаггинсоу. Мошка плохо рассчитала прыжок и тяжело приземлилась на выпуклую крышу, поскользнувшись и упав на колени.
Сонный дрожащий голос недоуменно осведомился, что там творится наверху, и в окне вспыхнул огонек. Отсветы заиграли в щелях крыши. Человек со свечой медленно шел к двери.
Мошка прижалась к холодному влажному камню и протяжно завыла, изображая кошачью свадьбу. Вой начался глубоко в горле, взмыл вверх, словно расстроенная скрипка, и опустился до самого чрева. Она завыла снова и, к несказанному облегчению, услышала ответный вой снизу.
Вдова держала кошек. Тощие, грязные создания, похожие на лесных куниц, мяукали по поводу и без. Нередко сама вдова выла и шипела по-кошачьи, и никто не решался выразить неудовольствие, поскольку она была богатейшей жительницей Чога. В тот день вдова, услышав об аресте Клента, навылась вдоволь и изрядно утомилась. Вскоре свеча погасла, и снова стало тихо.
Мошка спустилась по мельничному колесу, прокралась по крыше дома Чайда, а затем пролезла сквозь забор, отделявший Нижний Чог от окраинных болот, — в каменное дно вбили железные прутья, чтобы детей и кур, упавших в воду, не уносило далеко течением. На камнях, выбеленных мелом, темнели разводы ржавчины. Зловещая картина хорошо отпугивала бродячих собак и браконьеров.
Протиснувшись между прутьев, Мошка стерла ржавчину со щеки. Она ощутила внезапный страх — родившись в горле, груди и ладонях, он растекся по всему телу. Тот же забор охранял от Брехуна и Лихого.
Брехун — громадный черный пес с длинной шерстью и вислой мордой: когда он лает, брыли мотаются из стороны в сторону. Лихой — поджарый, как волк, и прыгает не хуже своего дикого собрата. Такой вполне догонит оленя.
Оба пса принадлежали магистрату, считались общественным достоянием и по ночам охраняли Нижний Чог от незваных путников. Мошка не раз видела их при свете дня, но сейчас внутри всё переворачивалось от мысли, что в любой миг здоровенная тварь может выпрыгнуть из темноты.
Что это было? Ветер шевелит ветви куста, или там притаился зверь? Кажется, и впрямь видна длинная хищная морда, блестящие глаза…
Мошка подхватила Сарацина и подняла над головой. Гусь расправил крылья и взмахнул несколько раз, пытаясь взлететь, но Мошка крепко держала его за лапы. Когда она снова прижала птицу к груди, звериная морда в кустах исчезла.
Чогцы относились к Брехуну и Лихому с суеверным страхом. Местные жители вообще были очень суеверны, они боялись даже кузнеца, якобы тот знается с нечистой силой. Кузнец, в свою очередь, боялся воющей вдовы, та боялась магистрата, а тот боялся двух жутких псов.
Но все без исключения — и Брехун с Лихим в том числе — боялись Сарацина.
В наступившей тишине Мошка расслышала отдаленный шум водопада. А еще до нее долетел слабый голос:
— Полумертвый от голода, лишенный достоинства и брошенный на волю стихий…
Самый большой булыжник во дворе магистрата назывался Позорным камнем. Был он десяти футов в высоту, а формой походил на седло. Долгие века к этому камню приковывали сварливых жен и своевольных дочерей, выставляя их на всеобщее осмеяние. Их имена были выбиты на камне вместе с описанием провинности. Например, «Подёнка Хаксфизер, изжалившая мужа змеиным языком» или «Глотка Снатчел, за беспримерное и неугомонное прекословие».
Края у Позорного камня были неровные, Мошка без особого труда взобралась наверх, откуда как на ладони увидела камень. Рядом поник головой прикованный человек.
Он был довольно упитанным, камзол с блестящими пуговицами едва не лопался на широкой груди. То, что металлические пуговицы он отполировал до блеска, выдавало городского франта. Изящный камзол выглядел грязноватым и помятым, что вполне естественно для такого положения. Рядом в грязи валялись бобровая шапка и парик.
Положение человека было жалким, но он все равно сохранял своеобразное величие. Одной рукой он закрывал лицо, другую грациозно отставил в сторону. Подбородок свисал из-под руки тяжелыми складками, а полные губы были брезгливо поджаты. Человек все время вещал в нарочито театральной манере, будто собственный голос оставался ему единственным утешением.
— Даже раньше, чем пародия в трех актах увидела свет…
Человек тяжело вздохнул и провел рукой по всклокоченным волосам, после чего снова прикрыл ладонью глаза.
— И вот таков конец Эпонимия Клента, оставленного на растерзание диким гусям и прочим лесным тварям…
Внезапно человек умолк и уставился на Мошку распахнутыми глазами.
— Скажи, ты человек?
Уместный вопрос: Мошка была с ног до головы перемазана ржавчиной, сажей и лишайником, к одежде пристали голубиные перья.