Хроники разрушенного берега
Шрифт:
– Сколько сегодня? – услышал Бурзайкин вопрос штурмана.
– Нормально. Около тысячи семисот.
«Это он про километры налёта, – подумал Бурзайкин. – Стало быть, будем болтаться в воздухе около семи часов. Полный рабочий день. Неподвижно и на морозе, угу».
Экипаж и учётчики облачились в тяжёлые меховые костюмы, унты и огромные собачьи шапки. Была в те годы такая занятная мода на советском Севере: считалось, что у настоящего Большого Начальника шапка должна сама сниматься в дверях об косяк.
Но это были очень тёплые шапки.
У Валеры
Бурзайкин со вздохом напялил на голову окаянный головной убор, делавший его предметом постоянных насмешек всей группы, и… по совершенно непонятному наитию сгрёб все три спичечных коробка в карман.
Это непроизвольное движение он будет потом вспоминать всю жизнь…
На мороз из гостиницы можно было попасть только через несколько шлюзов-тамбуров. И если в первом из них температура была ещё вполне терпимой, то в третьем лицо человека уже обжигал мертвящий космический холод.
На улице же воздух можно было резать ножом, как студень.
– Что за весна такая проклятая, – выругался начальник группы Валерий Александрович. – Уже вторая декада марта пошла, а морозюга давит, как в феврале!
– Какая уж есть, – философски заметил Алексеич, и восемь человек, скрипя массивными войлочными подошвами унтов по разрыхлённому колёсами бензовозов снегу, зашагали к самолёту, возле которого уже суетились аэродромные механики.
Учётчики заняли свои места в тусклом дюралевом вагоне фюзеляжа, и самолёт, прорубив положенное время винтами на полосе, развернулся против ветра и неторопливо начал обычный разбег по направлению к горизонту.
Через двадцать минут земля приняла привычный для аэронаблюдателя вид – взбитого белого одеяла, поросшего в складках густой чёрной шерстью древесной растительности. Самолёт лёг на курс и принялся отрисовывать детали русла, чтобы протянувшиеся по обеим сторонам реки полосы леса и кустарника попадали в поле зрения учётчиков с обоих бортов.
Долина реки Калдан здесь расширялась среди невысокой холмистой местности, образуя широкую, в три километра, внутреннюю дельту трёх рек, стекавших с хребта Обручева. По условиям задачи учётный маршрут должен был начинаться с устья притока Буоннах, идти по нему двести километров до перевала в верховьях, затем переваливать в бассейн Индигирки и дальше следовать уже по её притокам.
Однако штурман в неразберихе проток и стариц внутренней дельты пропустил устье как Буоннаха, так и следующей реки, Андыливана, и принял за устье Буоннаха только уходящий на северо-восток от направления основного маршрута приток Чистагай. Все реки не имели чётко выраженных географических примет, которые можно было заметить на карте масштаба 1:500 000, и поэтому все участники маршрута долгое время были убеждены, что самолёт следует вверх по Буоннаху.
О том, что Ан-2 находится в совершенно другом месте и отклонился на сто двадцать километров
Достоверно же о происшедшем в кабине не узнает уже никто…
Бурзайкин об ошибках в маршруте и в определении положения самолёта на местности мог только подозревать.
Лоси, словно чёрные кузнечики, выскакивали из-под самолётного брюха, и Бурзайкин фиксировал все наблюдения на маршруте, не забывая отмечать время встречи с каждым зверем. Горы смыкались по бортам речной долины, леса становилось всё меньше и меньше… Наконец мелькнула занесённая снегом плоская крыша какого-то строения (поварни, как принято говорить в Якутии), и долина реки приобрела вид белого струящегося вниз одеяла уже без малейших чёрных соринок на нём.
Долина Чистагая в хребте Обручева заканчивалась не перевалом, а цирком.
Только, во-первых, на карте масштаба 1:500 000 такие мелочи практически незаметны, а во-вторых, экипаж и старший учётной группы не знали о том, что находятся в долине Чистагая. И не узнали до самого своего конца. Потому что когда узенькое ущелье за поворотом неожиданно оказалось запертым упирающейся в небеса иззубренной каменной стеной, командир попытался резко взять вверх, а затем, понимая, что выкарабкаться уже не удастся, развернул самолёт вправо, пытаясь лечь на обратный курс.
Биплан резко накренился, начал разворот и примерно в его середине зацепился правыми плоскостями за стоящие вполсклона останцы. После чего развернулся перпендикулярно обрыву, задрал нос и разбился плашмя о скалу.
Обломки самолёта зацепились за торчащие из снега камни и загорелись.
Валерию Бурзайкину невероятно повезло.
При первом столкновении дверь, возле которой он сидел, сорвало, и самого наблюдателя выбросило в проём. Только пролетел он не более десяти метров, после чего попал на крутой склон, покрытый глубоким снегом.
Здесь ему повезло ещё раз: снег оказался относительно рыхлым, и Бурзайкин не разбился и даже не сломал руку или ногу, а только ободрал лицо о наст.
Третий раз ему повезло, когда вспыхнувшие обломки самолёта пролетели в десяти метрах правее него и упали на значительном удалении.
Здесь везение Бурзайкина кончилось.
Он находился посреди изрезанного горного массива, далеко в стороне от заявленного на контрольно-диспетчерском пункте маршрута, без снаряжения, пищи, оружия, лыж и средств связи. До конца холодов оставалось не меньше полутора месяцев, а до активного снеготаяния – не меньше двух.