Хроники Реликта. Том II
Шрифт:
– Мне нравится ваш подход к проблеме, – без улыбки сказал Шебранн. – Вероятно, на вашем месте я реагировал бы так же. Итак, мы свободны в выборе?
– В тех пределах, которые я обозначил. – Грехов опустил «универсал»; лазерные трассы, то и дело нащупывавшие К-мигрантов из нескольких точек его черного кокоса, погасли. – Формула изобретена не мной: для того чтобы свободой обладать, ее надо ограничить. Разблокируйте метро. До встречи на Совете безопасности.
Габриэль посмотрел на чужанина, и в то же мгновение тот исчез, вызвав приступ головокружения у людей, ощутимое колебание всей массы породы, в которой
Грехов повернулся и направился к залитой тьмой кабине метро, за ним Лабовиц, все еще державшийся за плечо, потом Железовский, хлопнув Ратибора по плечу. Тот, чувствуя себя так, словно его пропустили через соковыжималку, поплелся последним. К-мигранты молча глядели им вслед. Потом исчезли один за другим.
Люди остановились перед дверью в метро, ожидая, когда хозяева базы разблокируют станцию.
– Слушай, проконсул, ты случаем не изобрел новый тип скафандра? – тихо пробасил Железовский. – Блестишь, как под пленкой.
– Не изобрел, – сказал Грехов и улыбнулся, вытирая измученное лицо обеими ладонями. – Это всего лишь пот, дорогой комиссар.
С шипением открылась дверь финиш-камеры метро, в зал ворвались двое парней в «бумерангах» и Забава Боянова. Последовала немая сцена, затем председатель СЭКОНа бросилась к Железовскому, молча прижалась к нему, едва доставая ему до ключицы.
– Где они? – быстро спросил первый из вновь прибывших, в то время как метро выбрасывало одну за другой порции пограничников и обоймы риска отдела безопасности.
– Отбой тревоге, – будничным тоном проговорил комиссар, обнимая Боянову за плечи огромной рукой, повернул ее и повел к метро мимо растерянных парней.
– Сначала я думал, что у тебя рация. – Лабовиц кивнул на перстень Грехова, когда они выходили из метро управления. – Особенно когда ты «вызвал» чужанина. Оказывается, это…
– Пси-генератор, – проворчал Габриэль, оглядываясь на плетущегося сзади Берестова. – Без него я не смог бы внушить К-мигрантам свою убежденность в победе. До связи, суперы.
– Не понял, – сказал Ратибор, ошеломленный открытием. – Что вы имели в виду насчет чужанина?
– Никакого чужанина не было, – вздохнул Лабовиц, тоже глядя вслед проконсулу. – Габриэль всего-навсего создал пси-фантом, внушил К-мигрантам, что имеет прямую связь с роидами.
– Не может быть! Я же его видел… и слышал…
– Просто Грехов – очень сильный экзосенс. Мне, например, до него далеко. Такие вот дела, охотник. Ну, я пошел лечиться. До связи.
Он ушел не оглядываясь. А Ратибор остался стоять, медленно приходя в себя.
Конструктор, представлявший собой светящийся «мешок с картошкой» (каждая из картофелин по размерам не уступала планетам типа Земли), слегка замедлил свой ход, но продолжал упорно стремиться к намеченной цели. По расчетам баллистиков траектория его движения должна была пересечь орбиту Юпитера на расстоянии в двадцать миллионов километров от гигантской планеты и практически упиралась в Марс, успевающий к моменту пересечения подойти точно в район рандеву.
Опираясь на расчеты, СЭКОН снова поднял вопрос применения императива «экстремум», требуя мобилизации сил и средств человечества на эвакуацию населения Марса, а потом и Земли. И снова Совет безопасности не утвердил предложение, отложив решение
Аудитории всех рангов захлестнула волна дискуссий, в ход были пущены аргументы высокой политики, апологии доброты и веры, экономические и научные расчеты, наивные утверждения о гуманизме высшего разума и философская казуистика «разумной жестокости», но эмоции не могли послужить базой всесторонне продуманного решения, как и сухие цифры инженерных расчетов и формулы научных теорий, и не нашлось лидера, который смог бы обработать колоссальный объем информации, взвалить на свои плечи ответственность за судьбы человечества и объяснить, что делать. Надвигался кризис, прежде всего кризис веры и морали, предполагающий в скором времени не религиозный, а самый что ни на есть материалистический хаос апокалипсиса, хаос «конца света», начинавшийся нравственным уничтожением…
Со времени схватки с К-мигрантами прошло двое суток, и Железовский, втайне ожидавший каких-то каверз с их стороны, внезапно успокоился, уверовав в твердость их слова и серьезность обещаний самого Грехова. Связь с К-мигрантами прервалась, как только оперативные группы покинули станцию, затерянную в недрах омеги Гиппарха, и никто их с тех пор не видел и не встречал.
Грехов тоже в поле зрения наблюдателей не появлялся, но Аристарх был уверен, что проконсул в курсе всех событий и продолжает свою таинственную деятельность, отдающую мистикой и жутковатым душком связи с «потусторонними силами».
В один из периодов отдыха между дежурствами – Железовский все так же продолжал жить на «Клондайке» – спейсер посетил Юнусов в сопровождении Баренца. Комиссар наземников был встревожен и не скрывал этого, Железовский усадил их на диван перед виомом, во всей красе показывающим Конструктора на черном фоне, предложил по стакану медового напитка и превратился в статую, в «роденовского мыслителя», способный просидеть в каменной неподвижности несколько часов подряд.
– Что у вас? – спросил Юнусов, мало уступающий хозяину в мимике, вернее, в ее отсутствии.
Спешить было некуда, и разговор шел в звуковом диапазоне.
– Все то же, – ответил Железовский. – К-физика не поддается анализу и не вмещается в рамки ни одной теории, а это значит, что мы бессильны оказать влияние на Конструктора.
– Даже с помощью вакуум-резонаторов?
– Теоретики работают с математическими моделями, но конкретных советов не дают. Расчет последствий удара требует учета стольких параметров, что на точный прогноз надеяться нечего.
– А если удастся соорудить «абсолютное зеркало»?