Хроники Рыжей (Трилогия)
Шрифт:
– Ничего, – без малейшего намека на страх, рассмеялся Огвур, – горные львы точно так же перед смертью ревут, когда их на рогатины поднимают!
Канагериец злобно ощерился и пронзительно свистнул. Словно дожидаясь этой команды, купец тут же бросил ему какой–то объемистый предмет, плотно завернутый в пеструю ткань. Кса–Бун перехватил его на лету и сорвал защитный покров. Огвур недовольно крякнул… В руках у чернокожего гиганта очутился тяжелый, но вместе с тем и не лишенный грубого, дикого изящества топор на длинной рукоятке, заканчивающейся острым шипом. «Серьезное оружие! – справедливо отметил Белый волк, обходя противника по кругу. – Громоздкое, конечно, для одной то руки. С таким не на людей, на драконов ходить. Значит, нужно вымотать этого самоуверенного кувалдоносца, а уж потом –
Кса–Бун раскрутил чудовищный топор над головой и нанес страшный удар. Зрители заорали как оглашенные. Стальное лезвие на полпальца вонзилось в землю там, где еще секунду назад стоял орк, плавно перетекший вбок одним грациозным, мастерским движением. Незаметно, как тень. Канагериец удивленно оскалился. Али–Баба довольно закивал седой головой, а Лансанариэль обидно заулюлюкал, стараясь вывести чернокожего из себя. Гигант обиженно раздул широкие крылья приплюснутого носа. В своем родном племени он не проиграл ни одного боя, и еще ни одно живое существо не уходило от лезвия его ритуального топора, потому что помимо силы обычного оружия, в нем заключалось могучее наследие его предков–шаманов, душой и телом преданных королеве Смерти. И Кса–Бун тихонько запел заклинание, открывающее портал мертвых, призывая покровительницу на помощь. Огвур потрясенно ощутил, как при первых же звуках незнакомого наречия, в глазах у него неожиданно потемнело и земля закачалась под ногами… Но, старый дервиш, бдительно следивший за поединком, нежданно–негаданно привстал с потрепанного коврика и выкрикнул что–то грозно–повелительное, понятное, кажется, лишь одному воину–колдуну. Кса–Бун сразу же замолчал, его широкие плечи удрученно обвисли. Морок, овладевший Огвуром, сгинул так же внезапно, как и появился. И снова противники выжидающе закружились на утоптанном песке, не сводя друг с друга пристального взгляда налитых кровь глаз.
Время тянулось непереносимо медленно, дневная жара давно вступила в свои законные права. Соленые потеки пота запятнали рубашку орка, прилипшую к напряженной спине. Кса–Бун оказался более привычен к палящему зною, но и он заметно устал, больше всего от веса своего огромного топора. Наконец, его нервы не выдержали. Одним широким шагом он резко сократил расстояние, отделявшее его от проворного орка и, молниеносно вскинул руку с оружием, нанося удар, способный раскроить череп. Тысячник привычно отклонился, но чуть не погиб от острого шипа на рукоятке топора, вскользь задевшего его плечо. На коже мгновенно выступила набухшая кровью рваная полоса, по суставам начало разливаться жгучее покалывание, грозившее перейти в скорое онемение. Орк понимал – еще пара минут и его правая, поврежденная рука повиснет плетью. Он опрометчиво недооценил канагерийца, и совершил непростительную ошибку, никак не ожидая, что тот сможет так быстро перегруппироваться и изменить положение тяжелого, инертного оружия. Кса–Бун, в свою очередь, изумленно таращился на мячом откатившегося по песку орка, дивясь его невиданному проворству. У него даже рот приоткрылся от изумления. Огвур знал, что у него осталось совсем мало времени, для того, чтобы успеть нанести решающий удар и свалить врага. А упустит он свой единственный шанс – и может считаться покойником. С одной рукой ему ни за что не выстоять против массивного как скала воина. Из последних сил он взмахнул уже почти не подчиняющейся ему секирой, отвлекая внимание канагерийца, и одновременно – пнул того окованным железом кончиком своего сапога ниже колена, ломая кость. Чернокожий выставил топор, готовясь принять обманный замах секиры. Раздался громкий треск… Кса–Бун взвыл дурным голосом, начиная заваливаться вперед, тогда Огвур нанес еще один удар, нацелившись закругленным окончанием рукоятки Симхеллы точно в носогубную складку противника. Канагериец упал на землю, обливаясь кровью из разбитого лица, совершенно оглушенный жуткой болью, неосознанно сплевывая выбитые зубы.
– Страшный удар! – прокомментировал кто–то из примолкших зрителей. – Орк очень опытный и жестокий воин!
– Был бы жестоким, – гневно ответил Огвур, со стоном облегчения расслабляя повисшую как плеть руку, – убил бы!
Валяющийся почти в беспамятстве Кса–Бун поднял на победителя затуманенный взгляд:
– Его не победить, – чуть слышно прошептали опухшие губы, – он воин королевы Смерти!
Но канагерийца не услышал никто, кроме старого дервиша, опустившегося на колени возле поверженного бойца и занявшегося его ранами.
Зрители шумно делили выигранные и проигранные деньги. Ланс торопливо разорвал свою рубашку и перевязал порез на плече друга. К Огвуру подошел довольный Маллер, ведя за собой стеснительно упирающегося чайханщика:
– Ну и силен же ты драться, дружище! – он восхищенно хлопнул орка по второму, здоровому плечу. – Ты совершил благое дело, спас от разорения нашего уважаемого Расула!
Чайханщик низко кланялся и лопотал что–то сбивчиво–благодарное.
Огвур тяжело вздохнул. «Знал бы почтенный Расул, каким запутанным на самом деле оказалось происшествие с перстнем…» – мысленно раскаиваясь, подумал орк. И он уже совсем собирался сознаться в содеянном, как точно в этот же самый миг, старый дервиш, словно почувствовавший намерение орка, повернулся и, красноречиво приложил палец к губам, призывая Огвура молчать.
Лансанариэль огромными, зелеными глазами очарованно рассматривал колоритную фигуру пирата:
– Скажите, – робко спросил он, – у Вас в семье случайно не было девушки по имени Маргота?
– А зачем она тебе? – недовольно нахмурился Маллер. – Эта женщина давно проклята за грехи ее, и навечно вычеркнута из фамильных списков. Она презрела девичью скромность, полюбила неизвестно кого и родила сына, как две капли воды смахивающего на эльфа из клана Синих, а их и по сей день, сильно недолюбливают в Ликерии. Зачем же ты воскрешаешь память об отступнице?
– Видите ли, – Ланс высокомерно выпрямил стройный стан и в упор встретил испытующий взгляд пирата, готовясь до последнего вздоха защищать свою честь и память о несчастной женщине, умершей в болезни и нищете, – дело в том, что Маргота де Вакс была моей матерью!
Маллер удивленно присвистнул:
– А ты, значит, оказался живучим, бастард!
Огвур потянулся к кинжалу, собираясь вступиться за друга, но пират миролюбиво улыбнулся:
– Твое счастье, родич, что я никогда не одобрял жестокого наказания, постигшего прекрасную Марготу. Говорят, твоя мать держалась очень смело, и не позволила умертвить своего незаконнорожденного выродка, а потом и вовсе сбежала с крохотным сыном из замка родителей. Она оказалась на редкость отважной девушкой, наша Маргота!
– А мой отец? – встрепенулся Ланс. – Где мне искать его? Возможно, он еще жив, ведь эльфы практически бессмертны…
Маллер брюзгливо заворчал:
– Если бы ты был ему нужен хоть чуть–чуть, то он бы и сам давно тебя нашел!
Но полукровка смотрел на него огромными, умоляющими глазами:
– Тысяча сраных гоблинов, малыш! – взорвался пират. – Где же еще стоит искать синего эльфа, как не на Поющем острове? Но предупреждаю заранее, бастардов там не любят!
Лансанариэль горько вздохнул.
– Мой корабль стоит в порту. Вечером мы отплываем на остров с грузом хлопка и оружия. Надумаете – приходите оба, я выделю вам каюту. Но учти, если наживешь себе неприятностей в королевстве эльфов, то не говори потом, что я тебя не предупреждал! – недовольно закончил пират. – Видит Аола, вы оба отличные парни и пришлись мне по душе!
– Так может, все–таки рискнем – и сразу двинем к эльфам? – предложил орк.
Но Ланс обернулся, встретился глазами с отрицательно мотающим головой дервишем и обреченно хныкнул:
– Сам не знаю зачем, но мне почему–то непременно нужно заполучить эту загадочную стрелу с серебряным наконечником и алмазным оперением…
– Какого гоблина, дружище! – насмешливо изогнул бровь Огвур. – Да ты, похоже, и в самом деле собрался целовать принцессу Будур!
Полукровка печально улыбнулся, глянул на него осуждающе и судорожно сглотнул, едва сдерживая подступивший к горлу приступ тошноты. Пират Маллер де Вакс отлично понял скрытый смысл разыгрываемой перед ним пантомимы. Он выразительно прищелкнул пальцами и громко захохотал, утирая выступившие от натуги слезы, концами своего пижонисто–красного, головного платка.