Хроники Сен-Жермена
Шрифт:
— Наша двоюродная бабка Серена на нее вовсе не походила, — нахмурился Уиттенфильд. — Хотя в той округе, где она проживала, ни один мужчина не мог говорить с ней на равных. Всем это, правда, было не по нутру, но мы, ребятишки, очень ее любили.
— Может быть, вы вернетесь к Сабрине? — печально спросил Доминик.
— О да, Сабрина. Я сказал вам, не так ли, что ей стали всюду мерещиться происки злых сил? Похоже, сказал. Ну так вот, после опыта с тенью она решила, что граф не тот случай. Некоторое время Сабрине казалось, что хозяин прячет в доме любовницу, на что намекали его необычный распорядок дня и обособленная манера держаться. Была у нее также версия, что он секретный
— Хорошее дело, — пробормотал Хэмворти. — Я не хотел бы, чтобы моя экономка совалась в мои дела.
— Слуга графа был таким же скрытным и сдержанным, как и хозяин, Сабрине думалось, что он тайно за ней наблюдал. Она описывает этого малого как худощавого человека среднего возраста с песочными волосами и голубыми глазами, однако его манера держаться не выдавала в нем северянина-европейца, да и общался он с графом… не часто, но временами… на очень странном, как она пишет, совсем не северном языке. В нем угадывалась латынь, и это опять же интриговало. Сабрина дошла до того, что решилась ночами не спать. Несколько месяцев она вела неусыпную слежку, и ее терпение в некотором смысле было вознаграждено.
— В некотором смысле, — насмешливо повторил лорд Грейвстон. — Чарльз, да говорите же проще! Ну хоть иногда.
— Я ведь стараюсь. Кто виноват, что история хитро закручена, а вино не дает мне собраться с мыслями? Нет, Грейвстон, вы просто обязаны оценить мой превосходный портвейн.
— Я оценю все, что поможет рассказу! — последовал резкий ответ.
— Значит, дело за малым, — произнес сварливо Уиттенфильд. — Не уверен, впрочем, что вы вникли во все перипетии жизни Сабрины.
— Конечно вникли. Она служила экономкой у чрезвычайно скрытного иностранца в Антверпене и находилась в крайне стесненных обстоятельствах. Во что тут вникать? — Лорд Грейвстон прочистил щеточкой трубку и, сдвинув кустистые брови, метнул на рассказчика вызывающий взгляд.
— Но это не все, — возразил тот упрямо.
— Может быть, и не все, но вам предстоит о том рассказать, — поспешил смягчить ситуацию Доминик.
— Что я и сделаю, если мне дадут такую возможность, — окрысился Уиттенфильд. — Каждый из вас, похоже, предпочитает обсуждать свои собственные делишки. Если хотите, давайте поболтаем о них.
— Ну, Чарльз, не капризничайте, — осмелился высказаться Эверард и тут же искательно улыбнулся, чтобы хозяин не счел его слова за упрек.
Уиттенфильд смотрел в потолок, погрузившись в свои мысли, потом глаза его заблестели.
— Знаете, впервые ознакомившись с дневником, я решил, что Сабрина дает волю фантазии, но с тех пор мне довелось почитать и еще кое-что. Сличение материалов, почерпнутых из разных источников, убедило меня, что записи нашей родственницы — чистейшая правда, и это открытие смущает теперь мой покой. Весьма нелегко прийти к заключению, что многие вещи, представлявшиеся тебе абсурдными, на самом деле не таковы.
— На что это вы намекаете, Чарльз? — требовательно спросил Доминик, раскуривая очередную сигару.
— Вы читали дневник, а? — Лорд даже не взглянул на кузена. — Нет, не читали. А я читал, и не один раз, и вправе вам заявить, что документ этот внушает тревогу.
— Вы только и делаете, что обещаете внятно нам обо всем рассказать, — вздохнул Хэмворти, — но так и не выполняете своих обещаний.
— Как мало в вас доверия, Питер, — пожурил его с деланным добродушием Уиттенфильд. — Уймите свою раздражительность, и вы тут же поймете, почему мой рассказ о Сабрине строится именно так. Не я выбирал тему для обсуждения, но она стала поводом несколько вас просветить. — Он хлебнул вина и слизнул с верхней губы дужку кирпично-оранжевой влаги.
— Так окажите нам эту любезность, — улыбнулся шестой гость.
Рассказчик поколебался.
— Не знаю, к каким заключениям вы придете. Я ведь и сам не разобрался во всем до конца. — Он шумно выдохнул воздух и вновь потянулся к бокалу. — Ладно, судить да рядить вы будете сами. Так оно, полагаю, выйдет верней. — Последовал смачный глоток. — Сабрина, понятно, не бросала слежки за графом. Ночи, представьте себе, напролет не спала, а с утра принималась за хлопоты по хозяйству, стараясь также оказывать посильную помощь слуге своего благодетеля, перед которым сильно робела, хотя тот был с ней безукоризненно вежлив, как, впрочем, и граф, встреч с которым она по возможности избегала. Страхи, вы понимаете, все еще жили в ней. Прослужив так какое-то время и скопив немного монет, женщина купила распятие — старое было продано еще с год назад. Граф, заметив крестик, вскользь бросил, что он позолочен. Сабрина с негодованием заявила, что ничего большего она себе позволить не может и что истинную веру золотом не подменишь. Хозяин, вежливо извинившись, признал ее правоту, а через две недели подарил ей другое распятие, уже из чистого золота и, кажется, флорентийской работы. Я, по крайней мере, так думаю, ибо видел его. Сабрина, обуреваемая ужасными подозрениями, отнесла дар к католическому священнику, чтобы тот его освятил. Католик, зная ее как благочестивую англиканку, не преминул выполнить просьбу…
— И граф наутро растаял как дым, — заключил саркастически Доминик.
— Нет, с ним ничего подобного не случилось, и Сабрина сделала вывод, что он не злой искуситель, а добрый благовоспитанный человек, но не оставила своих за ним наблюдений, весьма и весьма, надо сказать, изматывавших ее. Однажды ночью, таясь на лестнице возле одной из всегда закрытых дверей, она задремала и с ужаснейшим грохотом покатилась вниз по ступеням. Дверь отворилась, лестницу залил свет…
— Боже! — вскричал Эверард. — Наверняка она сильно расшиблась! Я тоже однажды упал с лестницы и потянул связки в плече, а доктор сказал, что мне еще повезло. Все кончилось бы печальней, будь я потяжелее.
Уиттенфильд раздраженно нахмурился.
— Она набила себе синяков и сломала руку — к счастью, правую, потому что была левшой.
— Ах вот оно что, — заметил Твилфорд глубокомысленно. — Это многое объясняет.
— Леворукость? — вскинулся Уиттенфильд. — А вы ведь, кажется, правы. Считается, что в левшах есть нечто особенное. Подумать только, Серена тоже была левшой.
— А что вы скажете о людях, одинаково хорошо владеющих обеими руками? — тихо спросил шестой гость.
— Я их не одобряю, — веско заявил Грейвстон. — Это неестественно.
— Вы думаете? — Шестой гость повернул к пэру голову, но тот только хмыкнул и промолчал.
— К Сабрине! — потребовал Доминик.
— Да, к Сабрине, — повторил Уиттенфильд, заглядывая в опустевший бокал. — Замечательная была женщина. На чем я остановился?
— Она упала с лестницы и сломала себе руку, — подсказали ему.
— О да! Граф вышел из комнаты, но Сабрина потеряла сознание, а очнувшись, не сразу сообразила, что ее куда-то несут. Обмирая от боли и страха, она закрыла глаза и стала ждать, что последует дальше.