Хроники Сен-Жермена
Шрифт:
Барону фон Гляйхену в ответ на расспросы было, например, сказано следующее: «Вера парижан в мое долгожительство меня забавляет. Они полагают, что мне лет пятьсот, чего я — к их удовольствию — не отрицаю, хотя на деле мне больше, чем это можно предположить по моему внешнему виду». Барон по размышлении сообразил, что ничего выведать ему так и не удалось, и от души посочувствовал бедным французам.
Заглянем в воспоминания двух парижанок. Вот что говорит о Сен-Жермене мадам де Юссе: «Графу, кажется, было лет сорок. Хорошо сложенный, с выпуклой грудью, он не выглядел ни плотным, ни тощим; тонкие неправильные черты его лица производили благоприятное впечатление. Его гардероб состоял в основном из одежд черно-белых тонов, достаточно скромных, хотя на одном из придворных празднеств всех поразили подвязки и пряжки графа, щедро усыпанные бриллиантами. Никто не знает, откуда взялось такое богатство. Король [Людовик XV]
Казанова встречался с графом по меньшей мере трижды, и тот ему совсем не понравился. На известие о его «смерти» он замечает, что «этот мошенник» на деле не кто иной, как скрипач Джованнини. А композитор Рамо отождествлял Сен-Жермена с неким искуснейшим музыкантом Балетти. Удивительно, но есть свидетельства, подтверждающие, что и Казанова, и Рамо были правы.
Но, кем бы ни являлся таинственный граф Сен-Жермен, псевдонимами он умел пользоваться просто отменно. Например, в Нидерландах, когда выяснилось, что его средствами поддерживается некая крупная фирма, занимавшаяся литьем и производившая землечерпалки, правительство потребовало, чтобы граф продал свой пай в деле кому-либо из подданных государства, ибо властям хотелось ослабить влияние иностранцев в имеющих военное значение отраслях. Сен-Жермен незамедлительно подчинился приказу, правительство благосклонно восприняло это, и никому тогда и в голову не пришло, что долю выкупил все тот же граф, скрывшийся под фамилией, более благозвучной для чиновных ушей. Граф сам признавал, что имеет более двадцати псевдонимов, а сколько их было в действительности, можно только гадать.
Он был алхимиком, мистиком, композитором, покровителем разного рода искусств. Он любил утонченные развлечения, жил на широкую ногу, много ездил, его охотно принимали августейшие особы Европы. Ему приписывают около полудюжины литературных произведений, Хотя подлинность авторства установлена лишь для единственного стихотворения, опубликованного в сборнике «Podmes Philosophiques sur l'homme». Три или четыре года он наставлял Антона Месмера. Он состоял в дружеских отношениях со всеми известными аристократами, политиками, художниками, учеными и мистиками того времени. И сам оставался загадкой.
Сен-Жермен утверждал, что знает более тридцати языков, и, хотя эта цифра никогда не проверялась, существуют неоспоримые свидетельства его лингвистической одаренности. Он бегло говорил на всех европейских языках, включая польский (служил переводчиком у Фридриха Великого) и чешский (свободно читал депеши, перехватываемые французами). Он, конечно, знал русский (делал переводы на итальянский), греческий (письменные и устные переводы), арабский и турецкий (изучал документы, загостившись у одного австрийского аристократа в тысяча семьсот пятьдесят пятом или пятьдесят шестом году), шведский (беседовал с посланником при прусском дворе) и несколько балканских диалектов. Тексты для своих песен предпочитал выбирать из итальянской или английской лирики, утверждая, что эти наречия наиболее музыкальны.
В оккультных кругах принято полагать, что граф Сен-Жермен является сыном князя Трансильвании Франциска (или Франца, или Ференца) Рагоци (или Ракоци), судьба которого была переменчива. К концу жизни он потерял титул, земли, права и корону. Его семейство подверглось изгнанию, а двоих детей взялись «опекать» Габсбурги. Третий ребенок (самый старший или самый младший, в зависимости от версии, какую вам угодно избрать) «потерялся». Считается, что он-то впоследствии и сделался той загадочной и блестящей персоной, которая так занимает нас и поныне.
Я же, складывая один к одному наиболее надежные факты (а их для столь заметной личности поразительно мало), получила мозаику, имеющую черты достоверности, о чем и хочу поподробней вам сообщить.
Во-первых, в части национальности я бы отнесла графа к чехам. Известно, что в лице его проглядывало что-то славянское, а глубокое знание многих наречий подразумевает восточноевропейское воспитание.
Сен-Жермен был хорошо знаком с традициями и ритуалами как православной, так и католической церкви, что опять-таки подразумевает его восточноевропейское происхождение. Ведомы ему были и оккультные таинства Каббалы, и, похоже, в гораздо большей степени, чем еврейские культовые обряды, что позволяет не только не числить его евреем, но заодно и отмести знак тождества между ним и Вечным Жидом (такие гипотезы тоже существовали). Иврит не относился к числу языков, на которых он легко изъяснялся, что только подтверждает вышеприведенное заключение.
Легкость, с какой Сен-Жермен использовал псевдонимы и обустраивал свои финансовые дела, привела меня к мысли, что сословно он из торговцев. Причем из очень богатых. А кто из торговцев тогда был богаче других? Ответ прост: ювелиры и те купцы, что возили товары и специи из экзотических стран. Я всерьез полагаю, что в реальности мой герой — сын успешливого чешского ювелира. Ведь он не раз поражал свет количеством и безупречностью принадлежавших ему драгоценных камней, да и качество его образования поддерживает эту версию. В восемнадцатом веке дети зажиточных торговцев часто получали образование, по меньшей мере не худшее, чем дети аристократов, и обычно первые имели более сильную мотивацию к обучению, чем вторые. Наследникам торговых семейств следовало многое знать, чтобы подготовиться к разнообразным дальним поездкам, и умение вести себя в обществе было тут вовсе не лишним. Интерес Сен-Жермена к алхимии и оккультным наукам не противоречит гипотезе, ибо очень многие ювелиры того времени спонсировали подобные эксперименты в надежде найти искусственный способ выращивания драгоценных камней.
Но почему отпрыску богатой чешской торговой фамилии вздумалось морочить европейскую знать в течение почти сорока лет? Возможно, лишь для забавы. Граф часто говаривал, что его веселят попытки сыщиков разных стран установить его «настоящее» происхождение. Он играл с ними, оставляя на видных местах ключи к разрешению дразнящей многих загадки, однако за очередной распахнутой дверцей всегда находился тупик.
Если мы предположим, что ему по прибытии во Францию в тысяча семьсот сорок третьем году было не сорок лет, а всего двадцать пять, то миф о его долгожительстве тут же развеется, и к дате своей предполагаемой смерти (1786 г.) он подойдет в возрасте довольно солидном — шестьдесят семь лет, — но далеко не преклонном. Скрыть свои годы в то время не составляло особенного труда, ведь кавалеры восемнадцатого века пользовались косметикой с тем же рвением, что и дамы. Нам, принадлежащим к культуре, ориентированной на молодость, и в голову не придет делать попытки выглядеть старше своих лет, но в глазах современников Сен-Жермена юность как таковая большой ценности не имела, и чужак, вступающий в светский круг, автоматически добавлял себе весу, заявляя или, по крайней мере, давая понять, что он уже видывал виды. Маг двадцати пяти лет — это смешно, но зрелый гражданин мира, знающий толк в алхимии и оккультизме, — совсем иной коленкор. С ним можно и посоветоваться, и заключить соглашение о партнерстве. Отпрыски торговых семейств с молодых ногтей приобщались к семейному делу, так что к моменту своего появления в Париже Сен-Жермен, скорее всего, имел за плечами десятилетний опыт дальних поездок, в каковых с его умом и энергией можно было многое почерпнуть.
В разное время и в разных европейских столицах Сен-Жермен принимал участие в заседаниях каббалистических и масонских лож; посещал он и собрания ложи Розенкрейцеров. К нему везде хорошо относились и охотно прислушивались, поскольку круг его интересов был очень широк, включая в себя и неизбывную страсть к механике и механизмам. Однажды он отвалил изрядную сумму денег амстердамскому изобретателю паровой драги для чистки особо заиленных участков каналов. (Это случилось еще до того, как ему пришлось перепродать самому же себе долю в литейном промысле Нидерландов.) В другой раз Сен-Жермен финансировал разработку многослойных каретных рессор. Оба капиталовложения дали жизнь весьма результативно работавшим предприятиям. Есть мнение, что граф являлся чуть ли не основателем как минимум трех межнациональных компаний, а итальянцы думают, что таковых было больше.