Хроники Средиземья
Шрифт:
— Потому, что горе это миновало, — отвечала Галадриэль, — и я хочу радоваться здесь, а не тревожить радость воспоминаниями. Ведь, возможно, еще много горя ждет впереди, хоть сейчас и сияет надежда.
Тут Мелиан взглянула ей в глаза и молвила так:
— Не верю я, что нолдоры пришли посланцами валаров, как говорилось вначале, хоть и явились они в час нашей нужды. Ибо никогда не поминают они валаров, а их верховные владыки не принесли Тинголу вести ни от Манвэ, ни от Ульмо, ни даже от Ольвэ — королевского брата — и его народа, что ушел за море. За что, о Галадриэль, был высокий народ нолдоров изгнан из Амана?
— Близка, — сказала Галадриэль, — разве что мы не были изгнаны, а ушли по своей воле и против воли валаров. А вела нас через великие опасности одна цель: отомстить Морготу и отобрать похищенное им.
И Галадриэль поведала Мелиан о Сильмарилах и убийстве короля Финвэ в Форменосе; но ни словом не обмолвилась она ни о Клятве, ни о Резне, ни о сожжении кораблей в Лосгаре. Мелиан, однако, сказала:
— О многом теперь рассказала ты мне — и все же я прозреваю большее. Ты опустила завесу на долгий путь из Тириона, но видится мне там зло, о котором Тингол ради безопасности своей должен знать.
— Возможно, — вздохнула Галадриэль. — Но не от меня.
И Мелиан более не говорила с ней об этом, но открыла Тинголу все, что узнала о Сильмарилах.
— Великое это дело, — сказала она, — поистине, более великое, нежели мнится самим нолдорам. Ибо Свет Амана и судьба Арды заключены ныне в этих творениях Феанора; и предрекаю я — никакими усилиями эльдаров не обресть их вновь, и прежде чем их вырвут у Моргота, мир будет разрушен в грядущих битвах. Узнай же: они сгубили Феанора и, полагаю, еще много других, но первой из смертей, что принесли они и еще принесут, была смерть Финвэ, твоего друга. Моргот убил его пред тем, как бежать из Амана.
Долго молчал Тингол, исполненный предчувствий и скорби, но наконец промолвил:
— Ныне ясен мне исход нолдоров с Запада, которому прежде я много дивился. Не на помощь к нам пришли они, ибо тех, кто остался в Средиземье, валары предоставили их судьбе и разве лишь в смертельной нужде помогут. Мстить и возвращать утраченное пришли нолдоры. Но тем более верными союзниками против Моргота будут они, ибо можно отныне не опасаться, что они заключат с ним союз.
Однако Мелиан возразила:
— Истинно, что пришли они за местью — но не только. Остерегайся сынов Феанора! Гнев валаров тенью лежит на них; они сотворили лихо в Амане и причинили зло своей родне. Рознь меж князьями нолдоров лишь дремлет.
И ответил Тингол:
— Что мне до того? О Феаноре я лишь слышал — и в рассказах тех он истинно велик. О сынах его слышал я мало приятного, но они — злейшие враги нашего врага.
— Их мечи и советы могут быть обоюдоострыми, — молвила Мелиан, и больше они не говорили об этом.
Вскоре, однако, среди синдаров поползли слухи о делах нолдоров до их прихода в Белерианд. Нет сомнений, откуда исходили они, и злая правда была в них раздута и отравлена ложью; но синдары были еще доверчивы и беспечны, и (как можно догадаться) Моргот именно их избрал для своих первых злобных нападок, ибо они еще не знали его. Кирдан же, услыхав эти мрачные рассказы, обеспокоился, ибо был мудр и быстро понял, что, правда они или ложь, распущены эти слухи по злобе; хотя злобу эту он считал исходящей от принцев нолдоров —
Случилось так, что в это время сыновья Финарфина вновь гостили у Тингола, так как хотели повидаться с сестрой своей Галадриэлью. И Тингол, опечаленный, в гневе сказал Финроду:
— Зло причинил ты мне, родич, скрыв от меня столь важные события. Ибо теперь я узнал о всех лиходейских деяниях нолдоров.
Финрод же отвечал:
— Какое зло причинил я тебе, владыка? И какие лиходейства нолдоров, совершенные в твоих владениях, печалят тебя? Ни твоей родне, ни твоему народу они не чинили зла — и не замышляли его.
— Я дивлюсь тебе, сын Эарвен, — промолвил Тингол. — Ты явился ко двору родича с руками, обагренными кровью родичей твоей матери, — и не ищешь оправдания, не просишь прощенья!
Велики были боль и страдание Финрода, но он молчал, ибо не мог защититься, иначе как обвинив других принцев нолдоров; этого же не хотел делать перед Тинголом. Но в душе Ангрода вспыхнуло вновь воспоминание о злых словах Карантира, и он вскричал:
— Владыка, я не знаю, что за ложь и откуда услыхал ты, но на наших руках нет крови! Невиновными пришли мы, и лишь в неразумии можно упрекнуть нас — мы внимали речам безумного Феанора и опьянели от них, как от вина, но ненадолго. Мы не творили зла по пути, но сами много страдали и простили эти страдания. За это названы мы твоими наушниками и предателями нолдоров; неправедно, как ты знаешь, ибо мы из верности молчали перед тобой и тем заслужили твой гнев. Но не будем мы больше терпеть обвинений, и ты узнаешь правду!
И тут Ангрод без жалости рассказал о сыновьях Феанора, поведав о крови в Альквалондэ, Пророчестве Мандоса и сожжении кораблей в Лосгаре. И воскликнул:
— Почему должны мы, выжившие на Вздыбленном Льду, носить имя убийц и предателей?
— Однако и на вас лежит тень Мандоса, — сказал Мелиан. А Тингол долго молчал, прежде чем заговорить вновь.
— Уходите! — велел он наконец. — Сердце мое пылает. Позже вы возвратитесь, если пожелаете, ибо я не затворю дверей перед вами, о родичи, попавшие в лиходейскую ловушку, которой не могли избежать. С Финголфином и его народом я также останусь в дружбе, ибо стократ оплатили они содеянное ими зло. И в ненависти нашей к Силе, что породила все это зло, наша рознь должна быть забыта. Но внемлите моим словам! Отныне никогда не должен звучать в моих ушах язык тех, кто убивал моих родичей в Альквалондэ. И во всей моей державе не прозвучит он открыто, пока длится мое владычество. Да услышат все синдары мое повеление — не говорить на языке нолдоров и не отвечать ему. Те же, кто им воспользуется, будут считаться братоубийцами и предателями нераскаянными.
С тяжелым сердцем сыновья Финарфина покинули Менегрот, видя, как сбываются слова Мандоса. Поняли они, что никому из нолдоров, пошедших за Феанором, не вырваться из тени, что накрыла его дом. И сталось все так, как велел Тингол, ибо синдары услышали его слова и во всем Белерианде отказались от языка нолдоров, и чурались тех, кто вслух говорил на нем; а Изгои приняли язык синдаров для своих повседневных нужд, и Высокое Наречие Запада звучало лишь среди владык нолдоров. Однако повсюду, где жил тот народ, наречие это осталось языком знаний.