Хроники Средиземья
Шрифт:
Но их отыскали трое спутников Маблунга, и все они медленно двинулись на северо–восток, за Сирион, к рубежам Дориата, к охраняемому мосту при впадении Эсгалдуина в Сирион. Чем ближе подходили они к Дориату, тем быстрее восстанавливались силы Ниэнор; но она все еще ничего не видела и не слышала и шла, как слепая, туда, куда ее вели. Когда же наконец подошли к рубежам Дориата, она сомкнула свои широко раскрытые глаза и уснула; эльфы уложили ее на землю и сами заснули, забыв об осторожности, ибо были измождены. Тогда напали на них орки, что частенько бродили у рубежей Дориата, подбираясь настолько близко, насколько хватало смелости. В этот миг к Ниэнор вернулись слух и зрение, орочьи вопли пробудили ее, она в ужасе вскочила и убежала, прежде чем орки успели приблизиться
Орки бросились в погоню, а эльфы погнались за орками и перебили их прежде, чем те успели причинить ей зло; но Ниэнор бежала от них. Словно обезумев от страха, мчалась она быстрее, чем дикий олень, и в беге изодрала свои одежды и осталась нагой; она скрылась в северной стороне, и эльфы потеряли ее из виду, и хотя долго искали ее, но не нашли ни ее следов, ни ее самой. Отчаявшись, Маблунг вернулся в Дориат и поведал о случившемся. Опечалились Тингол и Мелиан, Маблунг же ушел прочь и долго искал вестей о Морвен и Ниэнор, но тщетно.
Ниэнор же бежала в дебрях, пока не иссякли силы: тогда она пала оземь и заснула, а когда пробудилась, было солнечное утро, и она обрадовалась свету, словно увидела его впервые. Все, что ни попадалось ей на глаза, казалось новым и незнакомым, ибо она ничему не знала названия. Она не помнила ничего, что было прежде, кроме тьмы и тени ужаса, и потому бродила чутко, словно загнанный зверь, и изголодалась, так как пищи у нее не было, а она не умела добывать ее. Она добралась до Перекрестья Тейглина и прошла его, ища убежища под могучими древами Бретила. Было ей страшно, словно тьма, от которой она бежала, вновь грозила овладеть ею.
С юга пришла гроза, и в ужасе рухнула Ниэнор у кургана Ход–эн–Эллет, затыкая уши, чтобы не слышать грома; а дождь хлестал ее и промочил насквозь, и лежала она, как умирающий зверь. Там и нашел ее Турамбар, что пришел к Перекрестью Тейглина, услыхав, что будто бы поблизости бродят орки; и когда при взблеске молнии увидал он мертвую — как почудилось ему — девушку на могиле Финдуилас, то был потрясен до глубины души. Но лесные люди подняли девушку, а Турамбар укрыл ее своим плащом, и они унесли ее в ближайшую хижину, обогрели и накормили. Едва взглянув на Турамбара, она успокоилась, ибо показалось ей, что нашла она то самое, что искала во тьме, и не должна с ним расставаться. Однако, когда он спросил ее об имени и роде и о несчастье, приключившемся с нею, девушка забеспокоилась, как дитя, которое сознает, что от него нечто требуют, но не может понять, что именно, и разрыдалась. Потому молвил Турамбар: «Не тревожься. Рассказ твой подождет. Я же дам тебе имя и назову тебя Ниниэль, Дева–Слеза». Услыхав это имя, она покачала головой, но повторила: «Ниниэль». Было то первое слово, которое произнесла она с тех пор, как пало на нее заклятье тьмы, и таким осталось ее имя среди лесных людей.
На следующий день ее понесли в Эфел–Брандир; но когда пришли они к Димросту, Дождливой Лестнице, где текучий поток Келеброса сбегал к Тейглину, на нее напала великая дрожь, отчего это место позднее было названо Нен Гириф, Содрогающаяся Вода. Не успела Ниниэль добраться до жилища лесных людей на Эмон–Обеле, как ее забила лихорадка; долго лежала она так, и женщины Бретила ухаживали за ней и, словно ребенка, учили говорить. С приходом осени искусство Брандира исцелило ее, и она могла говорить, но не помнила ничего, что случилось с ней до того, как Турамбар нашел ее на кургане Ход–эн–Эллет. Брандир полюбил ее, но сердце Ниниэль отдано было Турамбару.
В то время орки не тревожили лесных людей, Турамбар не воевал, и мир царил в Бретиле. Сердце Турамбара обратилось к Ниниэль, и он просил ее стать его женой, но в тот раз она попросила отсрочки, хоть и любила его. Ибо Брандир предчувствовал недоброе, сам не ведая что, и пытался удержать Ниниэль, скорее ради ее же пользы, нежели из ревности; и открыл он ей, что Турамбар не кто иной, как Турин, сын Хурина, и хотя Ниниэль не узнала этого имени, тень омрачила ее сердце.
Однако, когда прошло три года после падения Нарготронда, Турамбар вновь попросил руки Ниниэль и объявил,
Весной следующего года Ниниэль понесла под сердцем ребенка и стала бледна и печальна; и в то же время в Эфел–Брандир пришли первые вести о том, что Глаурунг покинул Нарготронд. Тогда Турамбар выслал разведчиков, ибо ныне он распоряжался так, как считал нужным, и мало кто внимал Брандиру. Ближе к лету Глаурунг приполз к рубежам Бретила и залег у западного берега Тейглина; великий страх объял лесное племя, ибо всем стало ясно, что Великий Змей не проползет мимо, возвращаясь в Ангбанд, как надеялись прежде, а нападет и разорит их земли. Обратились за советом к Турамбару, и он сказал, что бессмысленно выходить против Глаурунга даже со всей их силой, ибо одолеть его можно лишь хитростью и везением. И сказал он также, что сам отыщет дракона, а всем прочим велел оставаться в Эфел–Брандире и готовиться к бегству. Ибо, если Глаурунг победит, он прежде всего отправится разорять жилища лесных людей, а они не смогут выстоять против него, если же они разбегутся, то многие смогут спастись, ибо Глаурунг ненадолго задержится в Бретиле и скоро вернется в Нарготронд.
И спросил Турамбар, кто желает разделить с ним опасность; но никто не вызвался, кроме Дорласа. Тогда Дорлас осыпал упреками соплеменников и с презрением помянул Брандира, недостойного наследника рода Халет. Так Брандир был опозорен перед своим племенем, и горечью исполнилось его сердце. Однако Гунтор, родич Брандира, вызвался пойти за него. Затем Турамбар простился с Ниниэль; ею овладели страх и недобрые предчувствия, и печальным вышло их расставание; и вот Турамбар и два его спутника вышли в путь и направились к Нен–Гириту.
Ниниэль же, будучи не в силах унять свой страх и не желая ждать в Эфел–Брандире вестей о Турамбаре, отправилась за ним, и большой отряд сопровождал ее. Брандир при этом пришел в еще больший ужас и попытался отговорить ее и ее спутников от бессмысленного этого поступка; но они не вняли ему. Тогда отрекся он от своей власти и от любви к людям, презревшим его, и, поскольку ничего у него не осталось, кроме любви к Ниниель, он опоясался мечом и последовал за нею; но из–за хромоты отстал. Турамбар же на закате пришел к Нен–Гириту и там узнал, что Глаурунг залег на краю отвесного берега Тейглина и, как видно, тронется с места с наступлением ночи. Турамбар тогда сказал, что вести добрые, ибо дракон лежал у Кабед–эн–Араса, где река протекала в глубокой и узкой расщелине, которую мог перескочить загнанный охотниками олень, и подумал Турамбар, что надо попробовать перебраться через расщелину. Решил он в сумерках пробраться поближе, под покровом ночи спуститься в расщелину и переправиться через бурный поток, а затем взобраться на откос и подкрасться незаметно к дракону.
Так и сделали; но когда во тьме подошли они к Тейглину, Дорлас пал духом и не решился на опасную переправу, а повернул назад и сокрылся в чаще, отягченный стыдом. Турамбар же и Гунтор переправились благополучно, ибо рев воды заглушал все прочие звуки, да и Глаурунг спал. К полуночи, однако, дракон пробудился и с великим шумом и грохотом переволок через расщелину переднюю часть тулова и начал подтягивать брюхо. Турамбар и Гунтор, спеша подняться наверх к Глаурунгу, едва не погибли от жара и вони; а с высоты, от движения дракона, рухнул камень, ударил Гунтора по голове и сбросил в поток. Так встретил свою смерть не последний храбрец из рода Халет.