Хроники железных драконов
Шрифт:
За спиной Без-имени ровной неподвижной шеренгой стояли старейшины. Мрачный Тип неспешно жевал пустоту — точь-в-точь престарелая черепаха, вся ушедшая в глубокие размышления. Но вслух он ничего не говорил. Молчали и Старая Черная Агнес, и ведьма-яга, чьего повседневного имени не знал никто из живущих ныне, и Бабушка Капустница, и Плоскопят, и Бабка Анни Чехарда, и Папаша Костлявый Палец, и все остальные, кто там был. Селяне, тесно столпившиеся за спинами старейшин, бормотали и перешептывались, но ничего определенного там не звучало. Ничего такого, что можно было расслышать, за что можно было бы наказать. Время от времени сквозь смутный ропот прорывалось
Вилл продолжал ходить взад-вперед, как леопард, запертый в клетку, а тем временем дракон, невидимо для глаза находящийся в нем, обдумывал возможные наказания. Порка кнутом лишь укрепит в этом самом Без-имени его ненависть и решимость. Отрубить ему руку? Это тоже не решение, ведь он уже лишился одной конечности и все равно остался опасным, не знающим колебаний врагом. Заточить его навечно в темницу? В деревне нет такой темницы, если не считать самого дракона, но дракон отнюдь не желал принимать в свое тело это дьяволово отродье со всей его непредсказуемостью. Значит, смерть. Кроме смерти, ничего тут не придумаешь.
Смерть, но какого рода? Удушить? Нет, слишком уж это быстро. Сожжение было бы гораздо лучше, но у всех окрестных домов соломенные крыши. Топить пришлось бы в реке, вдали от самого дракона, а тому непременно хотелось, чтобы мана [8] страшной кары была для подвластных ему селян неразрывно связана не только с его собственной духовной личностью, но и с его материальной оболочкой. Можно бы, конечно, притащить сюда огромный чан, наполненный водой, а лучше бы даже вином, но тогда в брыканьях и барахтаньях казнимого появится юмористический элемент, абсолютно здесь лишний. Ну и опять же, слишком уж это быстро.
8
Согласно верованиям многих народов Полинезии, мана — это некая важная, очень общего плана сверхъестественная сущность, способная концентрироваться в людях и предметах. В частности, количество маны определяет силу и влияние человека.
Дракон неспешно перебрал все варианты, а затем остановил Вилла перед сидевшим на земле Без-имени. Он вскинул голову Вилла и дал малой доле драконьего света воссиять из Вилловых глаз.
— Распните его.
К полному Виллову ужасу, селяне так и сделали.
Это продолжалось часы и часы, но незадолго до рассвета мальчик, звавшийся когда-то Паком Ягодником и бывший лучшим другом Вилла, уже умерший однажды и возродившийся к роли его Немезиды, а затем готовивший мятеж, который мог при удаче закончиться падением дракона, устал бороться за жизнь и испустил дух. Он передал свое имя своей высокочтимой прародительнице Матушке Ночи, его тело обмякло, а утомленные бурным днем и невыносимо долгой ночью селяне смогли наконец разойтись по домам, чтобы лечь спать.
Чуть позднее, уже покинув тело Вилла, дракон сказал:
— Хорошая работа, хвалю.
Вилл, недвижно лежавший в пилотском кресле, ничего не ответил.
— Ты достоин вознаграждения и непременно его получишь.
— Не надо, господин, — устало отмахнулся Вилл. — Ты и так слишком много для меня сделал.
— Хмм. А ты знаешь первый и верный признак того, что холуй признал наконец справедливость своего жалкого положения?
— Нет, господин.
— Этот признак — жалкая
— Мне не нужен этот твой дар.
— Так я тебе и поверил. У Большой Рыжей Маргошки есть три дыры, и ни в одной из них она тебе не откажет. Проникай в нее, как тебе угодно и сколько угодно. Крути ее сиськи, как только тебе заблагорассудится. Скажи ей, чтобы она ликовала, едва завидев тебя. Скажи ей вилять хвостом и радостно лаять подобно дворовой собаке. Пока у нее есть дочка, ей не остается иного выбора, как подчиняться. Примерно то же относится и к любому из моих возлюбленных подданных вне зависимости от их пола и возраста.
— Они тебя ненавидят, — заметил Вилл.
— Как и тебя, моя радость, как и тебя.
— Но тебя по вполне серьезной причине.
Последовало долгое молчание. А затем огнедышащий дракон сказал:
— Я знаю твой мозг так подробно, как не знаешь его и ты сам. Я знаю, чем ты хотел бы заняться с Рыжей Маргошкой — с ее согласия или даже без. Верно говорю, в тебе таится жестокость, далеко превосходящая все, что знаю я. Этот дар получает от рождения любое плотское существо.
— Ты лжешь!
— Правда, что ли? Тогда скажи мне одну вещь, моя дражайшая безвинная жертва. Да, когда ты повелел старейшим распять Без-имени, приказ отдавался мною, моим дыханием и голосом. А вот что касается формы… разве не ты выбрал, как именно будет осуществляться кара?
Все это время Вилл вяло лежал в пилотском кресле, бездумно разглядывая безликий стальной потолок. Теперь он резко сел, его лицо побелело от потрясения, как в тот короткий момент после того, как тебя ударят, и до того, как кровь прихлынет к голове. Без задержки продолжая то же самое движение, он встал и повернулся к люку.
— Да никак ты собрался уйти от меня? — презрительно хохотнул дракон. — И тебе правда кажется, что ты сможешь? Ну попробуй, попробуй!
Дракон своими собственными силами с лязгом распахнул наружный люк. В кабину хлынули прохлада и безжалостный свет едва занявшегося утра. Свежий ветер принес ароматы лесов и полей. Это заставило Вилла болезненно ощутить свою собственную кислую вонь, насквозь пропитавшую внутренности дракона.
— Ты нуждаешься во мне куда больше, нежели сам я когда-либо нуждался в тебе, — я об этом заранее побеспокоился! — продолжал дракон. — Ты не сможешь никуда убежать, а если и сможешь, твой ненасытный голод быстро приведет тебя обратно, с оголенными руками, запястьями вперед. Ты меня желаешь. Ты без меня нестерпимо пуст. Ну давай! Попробуй убежать! И сам потом посмотришь, что из этого получится.
Вилл задрожал.
А потом вылетел из люка и рванул, не разбирая дороги, лишь бы подальше от дракона.
Вечером, как только село солнце, Вилла начало рвать, буквально выворачивая наизнанку. Затем ему свело живот, начался жестокий понос. Скрючившись от боли, грязный и зловонный, он забился поглубже в непролазную чащу Старого леса и то выл по-волчьи от тоски, то катался по земле от нестерпимой боли. Тысячу раз ему хотелось вернуться в село, вернуться к дракону. И тысячу раз он говорил себе: ну потерпи еще немного. Еще немного, а потом можно будет и сдаться. А пока еще рано.