Хроники железных драконов
Шрифт:
Это было заклинание против задержек. Фигурку надо было поворачивать столько раз, сколько прошло дней с начала последнего периода, и в те дни, когда наверх выходила Дева, можно было делать все, что угодно, а когда сверху оказывалась Матерь, надо было воздерживаться. Это надежно, заверила ее Пег, лишь бы не обсчитаться, не пропустить ни одного утра без пения заклинания, а вечером не напиться и не забыть, которая сторона нынче была наверху.
— Вот и все, — сказала наконец Пег. — А теперь, насколько я знаю вашу сестру, голова у тебя забита всякими глупостями, а на языке вертятся дурацкие
— Я хочу знать… Правда, это к предохранению не относится, это скорее колдовство… — Джейн покраснела. — Я хочу знать, как мне пользоваться своей женской мудростью.
— Женской мудростью? Нет на свете такого зверя.
— Нас учили в школе, что все явления принадлежат, либо женскому началу, либо мужскому. Считается, что действие возникает из мужского начала, а мудрость из женского. И поэтому девушкам не советуют идти в политику.
Пег презрительно фыркнула.
— Вот уж действительно, типично мужская глупость. Чушь это все собачья! Из-за того, что у тебя не стручок, а дырочка, никакой особой мудрости у тебя нету. Ухаживай за ней, и она тебя отблагодарит, но как источник мудрости — ха-ха! Нужды ее простые, не так их много. Мудрость живет здесь, — она коснулась лба Джейн, — и здесь, — она дотронулась до груди там, где сердце.
— У мальчиков тоже есть и голова, и сердце. Правда, они не всегда ими пользуются.
Джейн смущенно сказала:
— Большое спасибо. Большое, большое вам спасибо.
— Больше нет вопросов?
— Нет. — Но тут же спохватилась: — Нет, есть еще один вопрос. Кто это у вас в бутылке?
Глаза Пег потемнели. Она улыбнулась.
— А, это? Это хахаль мой был. Да вот весь вышел. — Она сдернула с бутылки покрывало. — Надо и тебе послушать, красавчик, про тебя разговор.
Он глядел пустыми глазами, молча.
— Когда я его повстречала, он троллем был. Усищи — во, зубищи — во! Желтые-желтые! Ростом с гору, плечи широченные. Да, это был мужик! Пахло от него — козел бы задохнулся. Пернет — как гром грянет. А уж до этого дела охочий — эх, что говорить!
Ухаживал он грубовато, но мне это и нравилось. А если я его ловила с какой-нибудь лесовицей или кикиморой, я ей в волосья вцеплялась, а он только ржал да инструментом своим размахивал. У нас и мебели-то не осталось, я все об его башку расколотила. Но мы на это не смотрели. Молодые были, любовь есть любовь.
Но однажды за ним пришли тильвит-теги. Я уж не помню, в чем дело было, вроде он чью-то собаку сожрал. Видно, хозяин-то был важная шишка, раз тильвит-теги вмешались. Мы жили в комнатке над баром, и на окнах были решетки от воров. Снимать их времени не было. Пришлось ему спрятаться в чулане.
Они вдвоем пришли, тильвит-теги. Тощие оба, как борзые, глаза блестят, скулы острые, хоть хлеб режь. Один поднял голову, принюхался — он здесь, говорит, я его чую.
Я говорю: конечно, чуете, и на кровать показываю. Мы, говорю, простыни месяц не меняли. Нет, говорит, запах слишком сильный. Это, говорю, значит, вы не его чуете — и посмотрела со значением.
Они переглянулись и дыбиться начали. Ты что же, другой говорит, хочешь нас подкупить своим телом?
Да уж, конечно, говорю, на деньги не рассчитывайте,
В общем, удовлетворила я их обоих на этой самой незастеленной кровати, которая моим голубчиком вся пропахла насквозь. Вот она, коррупция-то где! А еще тильвит-теги!
Пег сощурилась.
— И зря ты морду кривишь, будто лимон съела. Уверяю тебя, они остались довольны. Ты меня, может, уродиной считаешь, так напрасно!
— Нет, нет, — поспешила заверить ее Джейн, — я совсем так не думаю.
Она говорила правду. Ее ужаснула сама эта история. Она не ждала от секса слишком многого, но он оказался еще более жалким, безвкусным, циничным, чем она предполагала.
— Так на чем я остановилась? Да, значит, прыгали мы на этой койке целый час, а главное, мне-то что смешно — что он тут же, за стенкой, и все это может в щелочку наблюдать. Небось, думаю, сам возбудился и тоже там подпрыгивает. Вот уж, думаю, посмеемся, когда они уберутся!
Но, когда они ушли и я его выпустила, оказалось, что ему вовсе не смешно. Ни капельки даже.
Зачем, говорит, ты это сделала? А я говорю, а зачем ты позволил? Если тебе это не нравилось, вышел бы да сказал. Как, говорит, я мог выйти, они же меня арестовали бы.
Ну так кто же ты, говорю, после этого такой, коли ты им позволил это со мной сделать, потому что боялся?
Тут он отвернулся. Ладно, говорит, забудем что было.
Только я-то забыть не могла. И он уже не казался мне таким большим. Вроде как бы малость съежился.
И любовь поменьше стала. Тут много было разного, я тебе только еще один случай расскажу. Прихожу я однажды домой, гляжу, снадобий моих нету и половина одежды тоже пропала. Что делать? Беру бейсбольную биту, которая у нас при двери всегда лежала на случай грабителей, и иду его искать.
Ну, долго искать не пришлось. Смотрю, у мусорной печи собрались и в три семерки играют — он, еще пара троллей и рыжий гном. Мой пьяный, как семь сапожников, а у гнома на шее мой лучший кружевной лифчик черный повязан, вместо шарфа.
Я как заору, как на них наскочу! Они кто куда, только бутылки прихватили да вещички, на какие играли. Так я этого лифчика больше и не видела. А он, правда, не побежал, но, когда я на него замахнулась этой битой, он отскочил. Представляешь? Отскочил! Меня это просто убило.
— Почему?
— А вот будут у тебя свои мужики, тогда поймешь. Ладно. Ухватился он за биту и тянет. Так мы с ним ее тащили друг у дружки, и никто не мог одолеть. Стал он тогда ростом с меня.
А дальше быстро пошло. Стал он хитрить. Была там одна, из обезьян горных, титьки до земли болтались, так он к ней на свиданки аж в кобольдову деревню бегал. А раньше он бы ее в нашей же койке и поимел, только б я заснула. Бывало, помню, когда-то, я ему денег не давала, нету, говорю, так он грозился, что на улицу меня отправит зарабатывать. А теперь стал у меня тихонько из сумочки таскать. Лживый стал, плаксивый, в глаза не смотрит… Я б его живо за дверь выставила, да мы именами успели обменяться. Так и шло день за днем, и все он в моих глазах становился меньше да меньше — стал уже размером с ежа. И под конец пришлось мне его посадить в эту бутылку. И тут он и останется.