Хроноагент

Добряков Владимир Александрович

— Магистр не догадался, точнее, в ярости забыл, а вот я помню: первое задание надо спрыснуть!

Она разливает золотистое вино и протягивает мне бокал.

— За твое первое задание и за то, чтобы все последующие завершались так же удачно.

— Ничего себе, удачно! Я думал, Магистр меня съест.

— Не съест. Не принимай близко к сердцу его угрозы по поводу Хозсектора. Даже если и придется отправить в ту фазу сразу пятерых хроноагентов, он это сделает, но тебя пальцем не тронет.

— Почему ты так думаешь?

— Я давно его знаю. Когда

он так атакует, значит, значительная доля вины лежит на нем самом. В самом деле, он должен был тебя четко проинструктировать, что твоя задача сделать все “от” и “до”, и ничего более. А он отправил тебя, как отрока в пещь огненную. Я думала, его инфаркт хватит, когда ты в контейнер полез. Но вот что касается второй его угрозы, это серьезно.

— Ты имеешь в виду XXV век?

— Да. Потому, что говорил он это спокойно и даже холодно. Запомни, Андрей: не бойся Магистра, когда он перед тобой прыгает, рычит, брызжет слюной и на дерьмо исходит. Это все — эмоции. А вот когда он тебе будет выговаривать спокойно, вежливо, с холодком, тщательно подбирая и взвешивая слова, вот тогда можешь паковать багаж. Прощай, Монастырь, здравствуй, XXV столетие!

Лена отпивает из бокала, потом некоторое время смотрит на меня и поясняет:

— А когда я предлагала выпить за удачное завершение, я имела в виду совсем другое: удачное возвращение.

— А что, часто бывают неудачи?

— К счастью, редко. Крайне редко. Но иногда возвращение бывает осложнено. Я сама прошла через это.

Лена замолкает, уходит в себя. Выпиваю вино и, чтобы не потревожить мыслей своей подруги, снова обращаюсь к голограмме с девушкой. Где же все-таки я ее видел?

Лена встает и подходит к камину. Я говорю:

— Ты обещала мне рассказать про нее.

— Потом. Иди сюда.

Она снимает перчатки, небрежно бросает их на диван. Туда же, к дивану, летят и туфельки.

— Помоги мне расстегнуться.

Расстегиваю “молнию”, и платье падает к ногам Лены. Она опускается на густой мех, увлекая меня за собой.

— Что это за зверь? — спрашиваю я, указывая на шкуру.

— Потом, потом, — шепчет подруга и расстегивает мою рубашку.

Потом мы лежим утомленные, но довольные друг другом. Лена дышит мне в шею.

— Это леопардовый мастодонт, — неожиданно говорит она, проводя ладонью по меху. — Водится он в одной из фаз биологических цивилизаций. Там его специально вывели. Из шкуры шьют одежду, но в основном используют ее в качестве постели.

— Почему?

— А ты обратил внимание, как этот мех эротичен? О! В той фазе знают в этом толк.

— Ну а она кто такая? — спрашиваю я, указывая на голограмму.

— А, — коротко отвечает Лена и протягивает к голограмме руку ладонью вперед.

Внезапно голограмма оживает. Девушка легкой походкой идет по городской улице, движением руки останавливает микроавтобус и едет по городу.

— Это — Гелена Илек, — объясняет Лена. — Она жила в предместье Праги, центре Чешского воеводства Великой Славянской Республики.

Микроавтобус въезжает в поселок, утопающий в пышных

садах, застроенный домами из разноцветного кирпича. Гелена открывает калитку и идет к дому по дорожке, вымощенной сиреневыми плитками. На крыльце ее ждет женщина, очень на нее похожая.

— Это — мама, — комментирует Лена. — Гелена приехала на пару дней. Она работает врачом в институте экспериментальной физики, в шестистах километрах от Праги. Утром она должна уехать.

Гелена целует маму и входит в дом. Она поднимается на второй этаж, в свою комнату. Там она раздевается и, оставшись в одних трусиках, накидывает такую же полупрозрачную накидку, в какой Лена приходила ко мне в первый вечер. Обувшись в белые тапочки, она спускается в столовую.

Они с мамой ужинают, о чем-то разговаривают. После ужина Гелена выходит в сад и, посидев немного у бассейна с проточной водой, уходит к себе.

Минут десять она разговаривает по видеофону с молодым человеком в военной форме.

— Это — ее жених, офицер флота, — поясняет Лена.

Закончив разговор, Гелена берет бумагу, пишет письмо, запечатывает конверт. Она садится у раскрытого окна и смотрит на вечерний поселок. На коленях у нее устраивается белая с черным кошка. Голограмма останавливается.

— Все, — говорит Лена, — на этом Гелена Илек кончается.

— То есть? Как это — кончается?

Лена рассказывает.

Ночью произошло внедрение, и на работу в институт в образе Гелены Илек поехала хроноагент. Задача у нее была довольно простая, но очень ответственная.

В институте готовился эксперимент по свертыванию пространства. Такой же эксперимент готовился и в Новосибирске. Эксперимент в институте, где работала Гелена, должен был закончиться катастрофой. В расчеты вкралась ошибка, и генераторы, формирующие поле, выдавали не ту частоту. В результате жертвы и разрушения.

Руководитель проекта, пятнадцать лет трудившийся над этой проблемой, настаивал на скорейшей экспериментальной проверке. Но директор института был осторожным, умудренным опытом человеком. Он решил узнать, как обстоят дела в Новосибирске. Сравнив расчеты, он обнаружил несоответствие. Директор занялся проверкой расчетов и передал в свой институт распоряжение: отложить эксперимент до его возвращения. Но он опоздал.

Руководитель проекта самовольно начал эксперимент, и произошло непоправимое. В нуль-фазе решили, что проще всего будет уложить его на больничную койку до возвращения директора. Это и сделала хроноагент в образе Гелены Илек. Она “накачала” ученому высокую температуру, спровоцировала сильный кашель и одышку и уложила его в институтскую больницу. Так как ученый порывался нарушить предписанный ему больничный режим и заняться тем, чем ему заниматься было никак нельзя, хроноагент на ночь дала ему сильнодействующее успокоительное. Это была ее ошибка. Она просто не знала, что много лет назад ученый получил черепно-мозговую травму, и в результате ее успокоительное подействовало на него, наоборот, как мощное тонизирующее средство.