Хрононавигаторы (сборник)
Шрифт:
— Картина четвертая: рангуны, — сказал Кнудсен.
Рангунов тоже не было. Не было и города с попеременно возводимыми и разрушаемыми зданиями — такая же груда развалин, что и у дилонов. В восемь глаз всматривались хронавты в мертвую площадку в горах, где в прошлом так шумно сновали лохматые обезьяноподобные хавроны, смиренно плелись пленные работяги дилоны, важно вышагивали на журавлиных ногах бочкообразные рангуны. В сторонке от погибшего города мелькнула какая-то фигурка, Асмодей устремился к ней. У голубого великана-дерева сидел рангун, он скорбно взирал на них. Такого рангуна не могло быть, он был очень стар еще ни одного старика не встречали люди среди Бессмертных. Все запертые сейчас в хронолете были в цветущем возрасте: кто просто юн, кто уже в зрелой поре — ни одного ребенка,
— Как похож этот ребенок на Ватуту! — воскликнула Мария.
— А плачущий старец — копия Кагулы, Бессмертного No 29, моего, смею думать, доброго друга среди рангунов, — сказал Бах. — Но как он чертовски постарел! Просто безмерно стар! А кто все же третий? Во время суда надо мной присутствовали все Бессмертные — ни один не похож на умирающего старика. И на тех, кто сейчас на корабле, не похож.
— Возможно, мы захватили не всех Бессмертных, — отозвалась Мария. Но неужели через два тысячелетия останутся только эти трое умирающих? Асмодей, можешь мне ответить?
— Только трое, Мария. Я несколько раз облетел всю Рангунию, никого больше не было.
— Картина пятая, — объявил Кнудсен. — Присмотритесь теперь к светилам: в них перемены, предвещающие важные со-бытия.
На экране сильно увеличилась Гаруна Голубая и столь же сильно потускнела Белая. Мария повернулась к иллюминатору, чтобы поглядеть, что снаружи: но там свирепо сверкала Гаруна Белая, томно светила Гаруна Голубая, ее скромное сияние терялось в неистовом излучении Белой сестры. А на экране Голубая звезда забивала Белую. Бах задумчиво сказал:
— Впечатление, будто Гаруна Голубая перетянула Дилону поближе к себе. Но как это возможно?
— Впечатление правдивое, — сказал Кнудсен. — Я выключаю экран, остальные картины не так интересны и не так важны. Асмодей, ты свободен.
Асмодей выскочил из тесного кресла и, страшно довольный, что вызвал у людей волнение, пристроился у стены. Улыбки разных сортов не были заранее для него разработаны, он был оснащен лишь ухмылкой, но умел сам разнообразить ее — сейчас она изображала почти торжество. Картины грядущего были трагичны, торжествовать было не ко времени, но Асмодей радовался, что свое дело — добыть важные известия — проделал отлично.
— Я не астрофизик и не хронист, — сказал Бах. — Мария в хронистике смыслит не больше моего. Объясни нам, Анатолий, возможно ли зафиксировать грядущее зримой картиной? Ведь грядущего еще нет, оно только грядет, как же фотографировать то, чего нет? По-моему, видения Асмодея обычные футурологические прогнозы, лишь облеченные в живописные картины.
Кнудсен ответил:
— Нет! Картины Асмодея не гипотезы, а фотографии реальной действительности. И хоть это действительность далекого завтрашнего дня, она не становится от этого менее реальной.
— Значит, и города дилонов, и города рангунов, и сами дилоны, а с ними рангуны с хавронами реально погибнут в скором будущем?
— Нескоро, но непременно погибнут.
— Тогда повторю свой вопрос. Как заранее сфотографировать то, чего еще нет? Никогда не слыхал об этом!
— И этим доказываешь, как далек от астрофизики. Уже пять веков назад астрофизики знали, что реально существует то удивительное явление, которое ты и сегодня отказываешься признать: реальной картиной увидеть грядущее. Именно тогда они обнаружили необычайные звезды и выразительно наименовали их черными дырами. При некоторых условиях обычная звезда вдруг схлопывается, превращается из огромного космического тела в небольшой шарик с невообразимой плотностью — в миллиарды раз плотней воды. Все частицы, все кванты света, пролетая мимо такой звезды, поглощаются ею, как бы проваливаясь в дыру. Для постороннего наблюдателя звезда выпадает из времени, погружается в вечность. А если бы на ней существовал наблюдатель, он, наоборот, увидел бы, как все окружающее время стремительно сжимается, превращается из необозримо длинной
— Принимаю упрек в невежестве. Но почему Дилону ожидает такое трагическое будущее? Можешь объяснить это так, чтобы я понял?
Кнудсен видел трагедию Дилоны в том, что она обретается в сфере притяжения двух звезд. В местном космосе Гаруна Голубая чужеродна. Эту звезду как-то вышвырнуло из мира антивещества в местный мир. В пространственном "недалеке", очевидно, имеется галактика из таких же звезд, как она. Для местного космоса та галактика невидима, она схлопнулась в точку, закуклилась в самой себе — тот самый "фридмон", закрытый наглухо звездный мир, о котором немало писали еще в двадцатом веке, но который пять последующих веков так и не удалось обнаружить. Так вот, выброшенную из фридмона Гаруну Голубую снова втягивает туда, она неотвратимо тянет за собой и прихваченную планету. В настоящем на Дилоне действуют оба времени — прямое и обратное. Этим и объясняется рассинхронизация в телах дилонов, единственная их хворь, как они нам горестно поведали.
— По-твоему, и они, и их города погибли в будущем... извини, погибнут в будущем от усиливающейся рассинхронизации?
— Они погибнут раньше! Усилится их вечная война с рангунами — вот отчего погибнут дилоны. А рангуны потеряют свое биологическое бессмертие.
— Тогда новый вопрос: почему они его потеряют?
Кнудсен пожал плечами, Мария сказала:
— Мне кажется, это лучше растолковать мне. Я все думаю о том умирающем младенце с лицом Ватуты.
И Мария объяснила, что бессмертие рангунов циклично, а не линейно. Люди ведь как рисовали образ бессмертного существа? Бытие тянется вечно, все вокруг стареет и уничтожается, а бессмертный — например, божество пребывает в неизменности. "Дурная бесконечность"— так презрительно называл когда-то подобную повторяемость философ Гегель. А писатель Свифт поиздевался над бессмертием, законсервировав навечно не молодость, не зрелость, а немощь и дряхлость. У него некие струльдбруги, лишь достигая старости, обретают бессмертие — жалкое, безрадостное, полное мелких свар и лишений. Так вот, бессмертие рангунов совсем иное. В нем гармонически соперничают два тока времени — прямой и обратный.
В этом месте Бах прервал Марию:
— Я доказал вам, что бессмертие рангунов аморально, а ты заговорила о гармонии в зле и бессмысленности? Гармония — это красота! Аморальность уродство!
Мария с улыбкой возразила:
— Не переходи меру, Миша! В отличие от человека, природа не признает прямых линий и дурных бесконечностей — даже свет искривляется в поле тяготения. Гармония в природе одинакова и в том, что мы называем злым, и в том, что расценивается как добро. А биологическое бессмертие рангунов создано природой.
Противоборство времен, продолжала Мария, почти не меняет процессов в мертвой природе. Зато живая ткань чувствительней. Деревья омертвляются, когда в них возникает переброс времени, дилоны заболевают рассинхронизацией, а рангуны избежали рассинхронизации, переходя от одного тока времени к другому. Так создалось циклическое бессмертие: когда господствует время Гаруны Белой, они развиваются в прямом направлении взрослеют, постепенно стареют. А когда пересиливает Гаруна Голубая, столь же постепенно совершают обратную эволюцию — и молодеют. Амплитуда между старением и омоложением пока не очень велика, сами рангуны, возможно, и не ощущают, что молодеют и стареют. Но видения Асмодея показывают, что циклическое движение в дальнейшем превысит жизненные пределы. Цикл расширит свои границы. Рангун в прямом развитии докатится до старости, а в обратном низвалится до младенчества. А при дальнейшем раздвижении цикла превзойдет и эти граничные межи: одни будут умирать от дряхлости, ибо за дряхлостью нет продолжения жизни, а другие от прогрессирующего младенчества, ибо за ним еще не началась жизнь. Так прекратится циклическое бессмертие рангунов.