Хронум Книга II
Шрифт:
Болсуновский решил убить сразу двух зайцев: избавиться от неугодных политиканов и засадить меня за решетку. Всех нас. Не скажу, что я очень расстроился, услышав новость о предвзятости гособвинителя к моей персоне, но да, неприятно.
Полунин сказал больше. Его коллега, старший грандмейстер по Василеостровскому району, в ближайшее время натравит банду Соловейчика из местных зэков на моих сквадовцев. А там сплошь одаренные, и, возможно, будут без ошейников.
Выслушав грандмейстера, я встал из-за стола дежурного, и мы пошли дальше. Вроде как наши разногласия
Проводив до камеры, Полунин бросил мне в спину, что на завтра у меня сеанс психотерапии, и отказаться я не могу. Спешно захлопнул дверь, не дожидаясь моего ответа. Сволочь!
— Ну что, арестанты, как маляву делить будем? И кто в хате главный?
— Лев, ну ты опять за свое? — осуждающе покачал головой Бездомный, — И что значит маляву делить?
— Гостинцы мне тут передали. Налетай, братва!
Широко раскинул руки над пакетами с едой (конечно же с иронией), но не увидел огонька в их глазах, присущего обычным заключенным. Никто не стал драться за еду, и даже не сглотнул слюну при виде копченого сальца от тётушки, бережно обернутого газеткой.
Вспомнил. У них своя кухня в камере. Холодильник просто забит едой, а полки заставлены элитным алкоголем.
— И неправильно ты употребил это слово, малява. Не получается тебе вжиться в роль зэка.
Нарочито тяжело вздохнув, согласился с Бездомным:
— Печально…
Вскоре я узнал, что телефоны у моих сокамерников отобрали, дабы я не смог связаться с внешним миром. Конечно, местные не сильно обрадовались такой перспективе.
Пока я играл с Иванычем в нарды, демократы один за другим ходили на кухню, там гремели стопками. Возвращались уже повеселевшими. Бездомный сказал, что так надо, ибо с хронумом в одной палате жить не очень уютно. Мешать им не стал.
Ужин прошел отлично. Повара в белых цилиндрических колпаках вкатили столы на колесиках. Они ломились от изобилия еды. Здесь было все: и японская кухня, и русская, и много еще чего-то не совсем понятного мне, но привычное настоящим аристократам (хотя я был достаточно искушенным в еде).
Аристо быстро напились. Начались вопросы ко мне. Что такое хронум? И как я живу с этой адской тварью внутри? И много всего еще. Самые пьяные, а потому смелые, настолько обнаглели, что полезли в мою интимную жизнь. Сколько у меня было баб, и как я их трахаю. Я опешил от этих вопросов:
— А что, аристократы трахаются как-то иначе?
— Так нам нельзя ходить налево. Ты разве не знал?
—…
— Темнота-а! — расхохотался Бездомный, хлопнув меня панибратски по плечу (лыка не вязал уже). — Вот вы говорите, аристократы имеют больше прав, нежели простолюдины. Так-то оно так, но и ограничений мы имеем больше. Знаешь, что со мной сделают, если я изменю своей Любушке?
— Повесят? — предположил очевидное, потому как Бездомный давал недвусмысленные намеки именно на такой исход.
— Типун тебе на язык, Лев! Титула лишат, а все имущество передадут рогатой супруге.
— А если жена изменит?
— А тут будут смотреть, кем она была до замужества. Если знатная особа, пожурят и отправят в отчий дом без копейки в кармане. Если простолюдинка, то будет зависеть от проступка. За скотоложство положена смертная казнь, за измену с дворянином высшего сословия могут дать условный срок.
Про скотоложство даже переспрашивать не стал. Хотя в голове сразу нарисовались образы Герды и Коняшки, и их животные совокупления.
— Как ты собрался становиться парламентарием, если не знаешь таких основ? — продолжал ухмыляться Бездомный.
Закурив сигарету, многозначительно пыхнул над головой, формируя густое колечко дыма:
— Сергей Иванович, а хотите узнать, что видит жертва в глазах хронума?
В комнате воцарилась гнетущая тишина, и только «болезный» вновь выдал себя кашлем.
— Да шучу я, шучу! Все, я спать. Приглушите свет.
Проснулся как обычно, в шесть тридцать утра. Сокамерники сладко посапывали на своих шконках, ни о чем не беспокоились. Воздух был сперт, а потому я открыл окно, запустив прохладный ветер, пропитанный солью и влажный.
Не мог вспомнить, что снилось этой ночью. Но точно знаю: что-то очень важное. Что легло тревожной тяжестью на душу. Это не было чувство опасности. Я испытывал что-то похожее, когда готовился к экзаменам или перед уходом в армию. Давно позабытое чувство, означающее важные перемены в жизни. Но какие, я не мог предположить. Первые слушания по делу были назначены на двадцать пятое, а до этого времени никаких встреч не предвиделось. Плевако обещал организовать встречу с Залевской, но это ещё вилами по воде. Любые контакты с внешним миром мне были запрещены.
— Почему такая несправедливость?! — спросил я Плевако.
— Ахматов — простолюдин, да еще и с таким багажом за спиной, — ответил мне адвокат, не особо заморачиваясь.
Простой как угол дома дядька
Впрочем, встреча c Катей носила по большей части символический характер: мужчина в тюрьме, его женщина ходит к нему на свидание. Так должно было быть, но меня этого лишили. А все, что мне нужно было, я передал через Молоха, остальное же меня мало занимало. Огромная заслуга в этом принадлежала Романову, взвалившему на себя хлопоты о моих людях.
Пока я лежал и думал, не заметил, как в камере стало тихо. Ни храпа, ни звуков непроизвольных газопусканий сокамерников. Будто все умерли. Я перевалился через бортик, чтобы посмотреть на соседа снизу.
Сосед замер, укрылся одеялом с головой, оставив лишь щелочку для глаз, и со страхом уставился на меня.
— Доброе утро, — поприветствовал я его.
Он ничего мне не ответил, но в камере стал чувствоваться запах мочи.
— Звиздец какой-то… Сергей Иванович, сколько это будет продолжаться? Вчера и выпили вместе, и поговорили по душам. Что опять с вами не так? — обратился я к Бездомному за разъяснениями, лежащему напротив меня.