Хруп Узбоевич
Шрифт:
Мне почему-то припомнились еще раз мои три сожителя-кролика, ерзавшие по клетке, когда их несли в новое помещение и безмолвно говорившие:
— Любопытно, но страшно, любопытно, но страшно…
Внезапно неподалеку кто-то пронзительно свистнул, перепугав меня до смерти. Вторичный свист, уже не так испугавший, заставил меня повернуть голову направо. Вблизи, на очень маленькой горке нарытой земли сидела какая-то удивительная короткоухая крыса, уставившаяся на меня глазами. Ее передние ноги были подняты.
— Эй, кто там? — засвистел вновь ее голос. — Я на стороже!
— Ну и будь себе на стороже, — подумалось мне. — Чего ради об этом свистеть во все горло? Хорош сторож!
Однако зверек заинтересовал меня,
Войдя в «хлеб» — буду уж называть настоящим именем встреченное поле, — я получше укрылась за желтыми соломинками стеблей. Животное продолжало сидеть неподвижным столбиком. Мне уже стало надоедать мое высматривание, как я заметила, что из окрестных нор у одной из которых и сидела эта желтая короткохвостая крыса, вылезли одна за другой еще пять крыс: одна постарше, другие помоложе. Очевидно, что из-под земли вышло все семейство. Обнюхав и ткнув друг друга мордочками в бок, все потолкались несколько секунд у норы и побежали ко мне. Я не пустилась наутек, а только притаилась, видя, что семья бежит не прямо на меня. Все шесть крыс пробежали мимо в траву. Только тут я заметила, что они строением тела были больше похожи на белок, чем на крыс. Не теряя ни минуты, я стремглав бросилась к покинутой норе и быстро полезла вниз, чуть не кувырнувшись с непривычки: до того она была отвесна.
Ход вновь круто повернул и стал едва покатым. В обе стороны от него пошли другие, такие же ходы, некоторые косо вверх.
Я быстро дошла до конца хода и нашла на дне его мягкую подстилку из сухой травы. По некоторым признакам, понятным только нам, животным, я убедилась, что на этой подстилке спало только одно животное, следовательно, другие из виденных мной жили отдельно — каждый в своей норе. Вспомнив о боковых ходах, я отправилась поисследовать и их. Каково же было мое удивление и удовольствие, когда я нашла в одном из отделений громадный запас разных зерен, корешков и семян. Все это было отборное, чистое. Совершенно не думая о воровстве, я быстро принялась за еду и основательно поела из прекрасного запаса кладовой этих удивительных желтых земляных белок, тем более, что я была уже избалована и привыкла часто есть.
Только я почувствовала приступ благодушия поевшего животного, как начались новые злоключений.
Я уже собиралась отправиться в обратный путь, как услышала, что в нору возвращается ее законный жилец или жилица. Признаться, я сильно перетрухнула, так как сражение в тесной норе с законным ее и, быть может очень сильным и злым обитателем было очень рискованно. Я притаилась в кладовой. Через несколько мгновений в ходе появилась желтая белка, тащившая в зубах отгрызенный крупный колос, переполненный зернами.
Медлить было нельзя, так как животное уже втиснулось с разбегу между мной и стеной. Я стрелой вылетела из хода, преследуемая разъяренным хозяином. Только крысиная сноровка, помогавшая мне ловко пробираться по извилистому ходу, спасла меня от укусов разгневанного зверька, злобно ворчавшего у самого моего хвоста.
— Негодная тварь! Залезть в чужую нору!.. Погоди — я перекушу тебе горло…
И мы летели под землей: я впереди, враг позади. Таким путем я стремглав вылетела из гнезда, в которое воровски забралась. Но меня ждала еще большая опасность. У одной из нор на насыпанной кучке сидела большая птица — сарыч, как догадываюсь. Она, очевидно, подкарауливала выход зверька. Завидя бегущих, она быстро сорвалась с места и ринулась на меня. Я зажмурила глаза, чуя смерть.
Что-то жалобно не то пискнуло, не то свистнуло сзади меня, и я ясно услышала взмахи улетавшего хищника. Бедный, обворованный мной хозяин погиб за меня, его разорителя!
Я поспешила, сколько было сил, от этого места моего двойного преступления.
Но невзгоды ночи этим не кончились. Убегая больше от собственного стыда, чем от опасности, я у речки, до которой неожиданно добежала, была атакована маленьким зверьком, меньше даже мыши. Зверек яростно вцепился мне в шею.
Я еле освободилась от своего крошечного врага и в пылу гнева прокусила ему череп. Передо мной лежала маленькая пухлая мышка, с длинным хоботком, немного напоминавшим выхухолевый. Ее оскалившийся рот показывал острые зубки, среди которых было несколько резцов; они совсем не походили на крысиные или мышиные. Это была, как я теперь знаю, землеройка, очень злой и прожорливый зверек, яростно преследующий и уничтожающий мелких творений, а подчас и мышей. От нас, грызунов, он существенно отличается именно зубами. В ярости своей землеройки, говорят, бросаются даже друг на друга, пожирают от жадности тела погибших, так как без обилия пищи быстро умирают. Такой зверек лежал передо мной трупом. Но хищник был так мал сравнительно со мной, крупной крысой!
Шея моя ныла. Кроме того, от нее стало пахнуть чем-то неприятным, напоминавшим запах выхухоли. Уж не родственница ли эта мышка диковинному зверю озера? Позднее я узнала, что и она, и еж, и выхухоль, и даже крот, рывший ходы в саду моего хозяина, — все принадлежат к одному и тому же отряду насекомоядных животных.
После всего случившегося я решила прекратить свои разведки и вернуться домой.
Тут только я сообразила, что убежала от дома слишком далеко, и дорогу назад придется отыскивать с трудом. Оказалось, однако, что это было даже невозможно, так как я уже нигде не видела путеводных хлебных куч и шалаша. Путь шел также мимо владений желтых белок, которых я опасалась. Я, конечно, не могла тогда еще знать, что суслики — так зовут этих животных — были в сущности безобидными творениями.
Оставив труп землеройки, я побежала сначала на пригорок, потом к речке, затем на другой пригорок, но ничего не видела, кроме равнины, кое-где желтевшей от неснятой травы, Все видневшиеся холмы-были однообразны, и нигде не было видно и признака покинутого мною жилья. Приходилось покориться участи и провести остаток ночи в отдыхе, возложив надежды на предстоящий день.
Я приискала себе в обрывистом берегу степной речки поукромнее уголок и прикорнула под свесившимся пуком травы, росшей вдоль осыпающегося берега. И то хорошо, что хоть голод меня не мучил, и я провела ночь настолько не тревожно, насколько может спокойно спать существо с не совсем чистой совестью. Я обманула старика, ограбила и привела к гибели суслика и убила, хоть и ненарочно, маленькую диковинную мышку. Четыре преступления в одну ночь — это слишком много!..
Проснулась я под утро. Выглянув из-за травы, я увидела, что над рекой поднимался знакомый мне еще в лесу белый туман. Было уже светло, хотя солнце не показывалось. Где-то очень близко в траве крякала утка, звавшая своих утят. Подальше свистели долгоносые птицы. Еще дальше квакала какая-то одинокая лягушка.
Я выбралась из своего убежища и вступила на траву, еще покрытую росой. Взбираясь на пригорок, я увидела неподалеку убитую мной мышку.
К удивлению своему, я заметила, что мышка двигалась, но при этом как-то особенно, не переставая лежать на боку. Заинтересовавшись новым для меня явлением, я подошла поближе. Мышка — я буду ее так называть, так как таковой считала ее тогда, — была наполовину уже в земле, и кто-то выкидывал из-под нее в трех-четырех местах крохотные горсточки земли. Видя, что такой назойливый хищник действительно мертв, но, опасаясь все же неожиданностей, я очень осторожно подошла к самому трупу зверька.