Хрупкие вещи
Шрифт:
Я прекратил делать вид, что пытаюсь играть, сполз со своего высокого табурета и встал, уважительно переминаясь с ноги на ногу и держа контрабас за гриф.
Директор что-то рассказывал о звуконепроницаемом покрытии стен, об акустике, о сборе денег на строительство музыкальной школы, о необходимости сделать ремонт, на который пока нет средств, и. значит, понадобятся дополнительные дотации. Он как раз приступил к рассуждениям о ценах на стеклопакеты с двойными стеклами, но душистая женщина его перебила:
– Посмотрите, какой он славный!
И все повернулись ко мне.
– Да
– Такой большой инструмент, – продолжала женщина. – И такой маленький мальчик. Но мы, наверное, мешаем тебе заниматься. Ты продолжай, не стесняйся. Сыграй нам что-нибудь.
Директор школы и заведующий музыкальными классами заулыбались, выжидательно глядя на меня. Заместитель заведующего, не питавший иллюзий по поводу моих музыкальных талантов, принялся объяснять, что в соседнем кабинете занимается первая скрипка школьного оркестра, и он с удовольствием им сыграет...
– Я хочу послушать его, – сказала душистая женщина. – Тебе сколько лет, малыш?
– Одиннадцать, мисс.
Она ткнула знаменитого выпускника локтем под ребра.
– Он назвал меня «мисс». – Почему-то это ее рассмешило. – Какая прелесть. Ты не стесняйся, малыш. Сыграй нам что-нибудь.
Знаменитый выпускник кивнул. Они все смотрели на меня и ждали.
Контрабас на самом деле не предназначен для сольных партий. Далеко не каждый профессиональный контрабасист может сыграть соло на своем инструменте, а в моем случае ни о каком профессионализме не шло и речи. И тем не менее я снова сел на табурет, обхватил пальцами гриф, взял смычок и приготовился опозориться по полной программе.
Сердце гремело в груди, как литавры.
Даже сейчас, двадцать лет спустя, я помню.
Я даже не заглянул в «52 упражнения для контрабаса». Я играл... что-то. Оно гремело, гудело, переливалось и реверберировало. Из-под скользящего по струнам смычка вырывались странные и уверенные арпеджио, а потом я отложил смычок и принялся щипать струны пальцами, извлекая из них замысловатые мелодичные пиццикато. Я творил с контрабасом такое, что не сумел бы сотворить и опытный джазовый музыкант с руками в два раза больше моих. Я играл, и играл, и играл, растекаясь по четырем металлическим жестким струнам, прижимая к себе инструмент – я обнимал ее так, как не обнимал ни одного человека в жизни. И наконец, запыхавшийся и ликующий, остановился.
Женщина первой захлопала в ладоши, но они все аплодировали. Даже заместитель заведующего, который смотрел на меня с выражением более чем странным.
– Я и не знал, что это такой многогранный инструмент, – заметил директор. – Очень хорошая пьеса. Современная и в то же время – классическая. Замечательно. Браво. – После этого он вывел всех из кабинета, а я сидел, совершенно опустошенный, и рассеянно гладил левой рукой гриф контрабаса, а правой – струны.
Как и во всякой правдивой истории, все закончилось плохо: на следующий день по дороге в школьную часовню, где мы репетировали всем оркестром, я поскользнулся на мокрой мостовой (шел небольшой дождик) и упал, грохнув контрабас о камни. Деревянная подставка отломилась, передняя
Инструмент отдали в ремонт, а когда привезли обратно, это был уже не тот контрабас. Струны были натянуты жестче, их стало труднее щипать. Новую подставку закрепили под каким-то неправильным углом – или просто мне так казалось. Тембр звучания изменился, даже на мой неискушенный слух. Я не сумел позаботиться о ней; и теперь она больше не будет заботиться обо мне.
А на следующий год я перешел в другую школу и перестал заниматься музыкой. Мысль о том, чтобы сменить инструмент, явственно отдавала предательством, а пыльный черный контрабас, который хранился в шкафу в музыкальном классе моей новой школы, похоже, меня невзлюбил. На мне лежала печать другого инструмента. К тому же за лето я вырос, и прикольное несоответствие моего мелкого роста с габаритами контрабаса сошло на нет.
И потом, я же знал, что совсем-совсем скоро у меня будут девочки.
ФАКТЫ ПО ДЕЛУ ОБ ИСЧЕЗНОВЕНИИ МИСС ФИНЧ
The Facts in the Case of the Departure of Miss Finch
Перевод. Т. Покидаева
2007
Начну с конца: я подцепил тонкий ломтик маринованного имбиря, розовый и прозрачный, положил его на бледный кусочек филе желтохвоста, окунул всю конструкцию – имбирь, рыбу и пропитанный уксусом рис – в соевый соус, имбирем вниз, и съел в два укуса.
– Наверное, все-таки надо пойти в полицию, – сказал я.
– И что мы им скажем? – спросила Джейн.
– Ну, я не знаю... Но можно хотя бы подать заявление о пропаже человека, или как там оно называется.
– А когда вы в последний раз видели юную барышню? – спросил Джонатан тоном сурового полицейского. – Так-так, понятно. Кстати, вы знаете, сэр, что когда занятых полицейских отрывают от дел, это обычно считается оскорблением при исполнении?
– Но весь цирк...
– Это взрослые люди, сэр. Они были у нас на гастролях, проездом. Если вы назовете мне их имена, я, пожалуй, приму заявление...
Я уныло отправил в рот ролл с лососем.
– Ну, хорошо. Тогда, может быть, обратимся в газету?
– Хорошая мысль, – сказал Джонатан таким тоном, что сразу же стало понятно: с его точки зрения мысль была совершенно дурацкая.
– Джонатан прав, – заметил Джейн. – Они просто не станут нас слушать.
– Почему же не станут? Мы приличные люди, вполне заслуживающие доверия.
– Ты писатель, – сказала Джейн. – Пишешь в жанре фэнтези. Выдумываешь всякое разное и тем зарабатываешь на жизнь. Тебе никто не поверит.
– Но вы тоже все видели. Вы подтвердите.
– Осенью у Джонатана выходят новые серии документалок о культовых фильмах ужасов. Они решат, что он просто пытается сделать себе халявную рекламу. И у меня вот-вот выйдет очередная книга. Так что мы тоже не слишком благонадежны.
– То есть мы даже не можем никому ничего рассказать? – Я отпил глоток зеленого чая.
– Нет, – резонно заметила Джейн. – Рассказать-то мы можем кому угодно. А вот чтобы они нам поверили... Это будет проблематично. Я бы даже сказала, вообще невозможно.