Хрупкое равновесие
Шрифт:
– Бедные детки, – посочувствовал пандит Лалурам. Он встал и подошел к полке. – Помажь этой мазью больные места. Станет легче.
Дукхи поклонился.
– Спасибо, пандитжи, вы очень добры. – Сняв с головы повязку, он завернул в нее жестяную коробочку. – Пандитжи, не так давно меня крепко избил тхакур Премжи, хотя никакой вины на мне не было. Но я не пошел с жалобой к вам. Мне не хотелось вас тревожить.
Пандит Лалурам удивленно вздернул брови и почесал большой палец ноги. Кивая головой, он скатал катышки
– Тогда я страдал молча, – сказал Дукхи. – Я побеспокоил вас только из-за детей. Они не должны безвинно мучиться.
По-прежнему храня молчание, пандит Лалурам понюхал пальцы, которыми тер большой палец, и, откинувшись в кресле, пукнул. Дукхи отпрянул, как бы открывая свободный путь для газов брахмана, и про себя подумал: «Интересно, какое наказание ожидает того, кто посмеет воспрепятствовать этому потоку».
– Они всего лишь дети, – умоляюще произнес он. – И не делали ничего плохого. – Дукхи помолчал, ожидая ответа. – Ничего плохого не делали, пандитжи, – повторил он, надеясь, что ученый муж, по крайней мере, согласится с ним. – Этого учителя надо наказать.
Пандит Лалурам тяжело вздохнул. Склонившись, он густо высморкался на сухую землю. Упав, слизь подняла крошечное облачко пыли. Пандит вытер нос и опять вздохнул.
– Дукхи Мочи, ты хороший, работящий человек. Я давно тебя знаю. Ты всегда старался исполнить свой долг – не так ли? – согласно предписаниям твоей касты?
Дукхи кивнул.
– И это мудро, – одобрительно произнес пандит Лалурам, – потому что такой путь ведет к счастью. Иначе в мире воцарится хаос. Ты знаешь, что в обществе есть четыре касты: брахманы, кшатрии, вайшьи и шудры. Каждый принадлежит к одной из них, и смешиваться они не могут. Ведь так?
Дукхи снова кивнул, пряча нетерпение. Не для того он пришел, чтобы слушать лекцию о кастовой системе.
– Ты, чамар, выполняешь свой дхармический долг по отношению к семье и обществу, но и учитель должен выполнять свой. Ты ведь не станешь этого отрицать?
Дукхи согласно кивнул.
– Наказание твоих сыновей за их провинность – часть его учительского долга. У него не было выбора. Ты понимаешь?
– Да, пандитжи, наказание иногда необходимо. Но такое ужасное избиение?
– Проступок тоже ужасный, они…
– Они просто дети, и, как все дети, любопытные…
Пандит закатил глаза – как это его осмелились перебить? – и поднял вверх указательный палец правой руки, призывая Дукхи к молчанию.
– Что сделать, чтобы ты понял? Для этого тебе недостает знаний. – Терпеливое сочувствие в его голосе сменилось суровостью. – Твои дети вошли в класс. Своим присутствием они осквернили место. Трогали учебные пособия. Испортили грифельные доски и мел, которыми пользуются дети из высших каст. Тебе повезло, что в этом шкафу не было священных книг, вроде «Бхагавад-гиты».
Когда Дукхи на прощанье дотронулся до сандалий пандита Лалурама, он выглядел спокойным.
– Я все понял, пандитжи, спасибо за разъяснение. Я так счастлив, что вы, читпаван-брахман, потратили свое драгоценное время на такого невежественного чамара, как я.
Пандит Лалурам рассеянно поднял в знак прощания руку. В нем зародилось легкое сомнение: что это было – лесть или оскорбление? Но тут новый приступ отрыжки с урчанием вырвался наружу, вытеснив сомнения и приведя его разум и пищеварение в равновесие.
По дороге домой, Дукхи увидел своих друзей, они покуривали, устроившись под деревом у реки.
– Эй, Дукхи, так поздно и в той части деревни?
– Ходил к читпаван-брахману, – ответил Дукхи и описал свой визит во всех подробностях. – Надутый Обжора – вот как его надо называть.
Мужчины радостно загоготали, а Чхоту согласился, что Надутый Обжора звучит гораздо лучше.
– И как в него столько влезает – ведь он съедает фунт топленого масла и два фунта конфет за каждой едой?
– Он дал мне мазь для детей, – сказал Дукхи. Мужчины пустили жестянку по кругу, разглядывали мазь, принюхивались.
– Похоже на крем для обуви, – определил Чхоту. – Должно быть, полирует свою лысину каждое утро. Вот она и сверкает, как солнце.
– Братья, вы спутали его голову с задницей. Ее-то он и полирует, и оттуда изливается свет на собратьев по касте. И потому каждый хочет поглубже лизнуть.
– У меня есть для них шлока, – сказал Дейарам и, имитируя священное восхваление на санскрите, произнес речь, посвященную совокуплению и содомии.
Мужчины так и покатились со смеху. Дукхи бросил жестянку в реку и пошел домой, предоставив друзьям фантазировать, что на самом деле таится под складками жира на животе пандита Лалурама.
Рупе он сказал, что наутро едет в город.
– Я принял решение. Еду поговорить с портным Ашрафом.
Рупа не спросила зачем. Она была целиком поглощена задуманным предприятием – раздобыть ночью где-нибудь масла, чтобы смазывать израненную кожу сыновей.
Ашраф отказался от платы за обучение сыновей Дукхи.
– Они будут мне помогать, – сказал он. – И два маленьких мальчика нас не объедят. Будут есть с нами. Идет? Возражений нет?
– Нет, – ответил Дукхи.
Через две недели он привез Ишвара и Нараяна.
– Ашраф мне как брат, – объяснил он детям. – Поэтому всегда зовите его дядя Ашраф. – Портной засветился от радости, польщенный, что его будут звать дядей, а Дукхи продолжил: – Некоторое время вы поживете у дяди Ашрафа, он будет вас учить ремеслу. Внимательно слушайте все, что он говорит, и оказывайте ему такое же уважение, как и мне.