Хрущев
Шрифт:
Как обычно, инстинкт позвал его в дорогу. Через две недели после съезда он уже встречался с узбекскими хлопкоробами. Оттуда направился на целину и в Сибирь, а в середине декабря вернулся в Москву. Неделю спустя был уже в Минске, а в середине января — в Киеве. В марте состоялся пленум ЦК, посвященный сельскохозяйственным вопросам. Во время этих поездок Хрущев по-прежнему настаивал на неких панацеях, долженствующих, по его мнению, преобразить сельское хозяйство страны, — однако нетрудно было заметить в нем раздражение и растерянность.
Вот как встретил Хрущев просьбу своих ташкентских слушателей вкладывать в производство хлопка больше средств: «Что же мы должны сейчас — выворачивать карманы, чтобы деньги считать? Я могу вам вывернуть свои карманы и показать, что они пусты… У меня ничего нет и я ничего вам не привез, кроме добрых пожеланий» 34.
На московской конференции 14 декабря Хрущев также произнес много «горьких слов». «Всыпать нужно ученым», защищающим травопольную систему, заявил он, «нужно за уши вытащить из болота, затащить в баню и хорошенько намылить им шею». В некоторых колхозах земля простаивает «совершенно преступным образом». В ответ на молчание присутствующих чиновников, не знавших, как реагировать на такую критику, Хрущев воскликнул: «Что-то не особенно дружно вы аплодируете!» Но хуже всего, продолжал он, что «в некоторых городах ощущается недостаток мяса», и при этом директора совхозов «живут припеваючи, зарплату регулярно получают… Нет, так дальше не может продолжаться» 37.
Киевская речь Хрущева прозвучала не столь резко — возможно, возвращение на Украину смягчило его сердце; однако в Минске он вновь развернулся в полную силу. Много лет он хвастал повышением производительности колхозов, однако теперь вдруг отказался от этой риторики: «В стране выросло население, намного увеличился спрос на продукты питания. Поэтому надо сравнивать рост производства не только с 1953 годом… Я должен вам сказать правду в глаза. Кто же будет говорить, если я не скажу?» Что-то слушатели сидят с постными лицами, продолжал он: «Некоторые могут сказать: что же это, Хрущев приехал затем, чтобы раскритиковать, разнести нас? А вы что думали, я приехал вам стихи Пушкина читать?» 38
На пленуме в марте 1962 года присутствовали чиновники, не являвшиеся членами ЦК. Присутствие этих «гостей» — еще одно «демократическое» новшество, введенное Хрущевым, — вызвало раздражение Центрального Комитета. Когда он гневно заговорил о партийных чиновниках, ожидающих, что «крестьяне будут кукурузу топорами рубить, пока комбайны стоят в гаражах нечиненные», — зал встретил его угрюмым молчанием. «Аплодируйте, товарищи, — подбодрил Хрущев аудиторию. — Что же вы не аплодируете?» Досталось и самим крестьянам, которые, «выходя сеять, снимают шапку, крестятся на восток, говорят: „Господи, помоги“, а потом уж принимаются за сев», и агрономам, тратящим время на сочинение никому не нужных трактатов под заглавиями типа «Исследование микроклимата в помещениях для крупного рогатого скота колхозов Эстонской ССР». В книге этой, по словам Хрущева, имелся даже раздел «Химический состав воздуха». «Да любой, у кого обоняние не отшибло, едва войдет в хлев — сразу разберется, какой там состав воздуха!»
Открывая мартовский пленум, Хрущев призвал вкладывать в сельское хозяйство больше средств, в частности, объявил о создании трех новых заводов по производству сельскохозяйственной техники. Однако четыре дня спустя заявил, что колхозам придется обходиться тем, что есть. Отступление было столь резким, что Хрущев вынужден был, в противовес очевидности, его отрицать («Это вовсе не значит, что я беру свое слово назад…»). Очевиден был и его смысл: как бы тяжко ни приходилось сельскому хозяйству, тяжелое машиностроение и ВПК ресурсами делиться не станут 39.
Вместо улучшения финансирования Хрущев предложил новую поспешную и непродуманную административную реформу. Еще с двадцатых годов за состояние колхозов и совхозов, как и за деревенскую жизнь вообще (дороги, образование, здравоохранение и т. п.) отвечали райкомы. Сам Хрущев в 1925–1926 годах занимал многократно воспетую в соцреалистической литературе должность секретаря райкома (точнее, укома) Петрово-Марьинского уезда. Теперь же он предложил дополнить прославленные райкомы «территориальными производственными администрациями», каждая из которых должна обслуживать территорию двух-трех бывших районов. Таким образом, между столицей и деревней вырастала еще одна бюрократическая стена 40.
Тем временем ждало своей очереди еще одно нелегкое решение. 17 мая 1962 года Президиум одобрил проект указа, вступавшего в силу с 1 июня, о повышении цен на мясо и птицу — на 35 %, а на масло и молоко — на 25 %. Эта мера имела смысл. Закупочные цены государства, хотя и повышавшиеся с 1953 года несколько раз, все еще не покрывали себестоимости продукции: в результате чем больше производил колхоз или совхоз, тем большие нес убытки. Введенные Хрущевым ограничения на содержание индивидуального домашнего скота усугубляли ситуацию. Повышение цен позволило бы больше платить колхозникам и таким образом стимулировать их производительность. Однако оно резко расходилось с ожиданиями населения, уверенного, что после смерти Сталина цены должны идти вниз, а никак не вверх 41.
В довершение всего повышение цен совпало с решением повысить нормы заводской выработки — то есть фактически снизить рабочим зарплату. Поначалу Хрущев сопротивлялся этой мере, однако поддался на аргументы своего заместителя Алексея Косыгина.
Даже помощник Хрущева по внешней политике Трояновский, не имевший никакого отношения к сельскому хозяйству, уговаривал своего начальника дистанцироваться от этих непопулярных мер. Однако Хрущев взял всю ответственность на себя 42.
Повышение цен вступило в силу с 1 июня 1962 года. Почти немедленно по всей стране появились рукописные листовки и плакаты с протестами; в Москве, Киеве, Ленинграде, Донецке и Челябинске послышались призывы к забастовкам. Волнения происходили и в других городах 43. По-настоящему трагические события развернулись на огромном электролокомотивном заводе имени Буденного в нескольких километрах к северу от Новочеркасска 44. В результате повышения норм выработки заработная плата рабочих упала на 30 %. Рабочие также жаловались на плохие условия работы (однажды в одном корпусе заболели сразу 200 человек), высокие цены на жилье, дефицит и дороговизну в городских магазинах 45. В ответ власти сняли прежнего директора завода, проработавшего в этой должности много лет и пользовавшегося уважением и доверием рабочих, и заменили его человеком со стороны. Когда рабочие заявили, что из-за снижения зарплаты больше не могут покупать себе в заводской столовой пирожки с мясом, новый директор, совершенно в духе Марии Антуанетты, отвечал: «Ну что ж, ешьте пирожки с капустой». Эти «пирожки с капустой» облетели весь город и стали ироническим лозунгом забастовки 46. Даже КГБ в одной из своих записок вынужден был признать, что недовольство рабочих было оправдано, а местные партийные функционеры не смогли предвидеть и предотвратить надвигавшуюся бурю 47.
1 июня в 7.30 утра группа рабочих, только что пришедшая на завод, отказалась приступить к работе. Вскоре и другие покинули рабочие места и вышли во двор, где уже собирались возмущенные рабочие из других корпусов. Директор попытался их успокоить, но, не преуспев в этом, ретировался к себе в кабинет. Рабочие отправились к зданию администрации, а оттуда двинулись на улицу. К этому времени их было уже несколько сотен. Секретарь обкома, выйдя на балкон, попытался отстоять перед рабочими повышение цен; тем временем работники КГБ старались аккуратно рассеять толпу, наводняя ее старыми членами партии. Однако на выступление партийного босса рабочие отвечали криками: «Мяса! Мяса! Поднимите зарплату!» Когда над головой у обкомовца просвистела пустая бутылка, а затем несколько камней, он и его подчиненные скрылись. В тот же день возбужденная толпа перекрыла ближайший железнодорожный путь и остановила поезд, нарушив железнодорожное сообщение на линии Саратов — Ростов. На захваченном тепловозе кто-то написал мелом: «Разделаем Хрущева на мясо!»; кто-то залез в кабину и нажал на гудок, призывая рабочих с близлежащих заводов и жителей соседних домов.